за мной приедет папка и отвезет обратно в город. А там десятый класс и очередные унижения. В голове шумело от самогона, а сны были беспокойными. Мне снился Андрей и Костян, которые держали Машку и уговаривали меня присунуть, а за ними стояла вся деревня – мутные лица без глаз, ждавшие, когда я кончу, чтобы предъявить об очередной загубленной городскими душе. Я знал, что это сон, поэтому с чистой совестью выебал Машку и утром проснулся с мокрыми трусами, которые еле отстирал в холодной колодезной воде, пока бабушка корову доила. Лето заканчивалось, и скоро начнется привычная жизнь, в которой не будет Костяна, Санька и Грини. Будут уроды и… уроды. Иного не дано.
ДЕСЯТЫЙ КЛАСС. Глава восьмая. Первое сентября.
Очередное первое сентября, очередной похоронный гул звонка и очередная бледная первоклашка на плече одиннадцатиклассника. Те же песни, ревущие из раздолбанных колонок. Те же учителя, разве что не хватает Елены Владимировны, ушедшей в другую школу. Даже Рыгало все та же: в сером платье с пятнами, она стоит и украдкой рыгает, заставляя учителей по соседству морщиться от омерзения.
Новый только мой класс, на этот раз с буквой «Б», вместо привычной «Г». Новые лица, настороженно осматривающие тех, с кем им предстоит провести еще два года. Лица злые и равнодушные, но за маской равнодушия скрывается интерес. Кто-то уже присмотрелся к будущим одноклассникам, а кто-то только задумывается.
Я выхватываю в толпе Алёнку. Она стоит в маминых югославских балетках, белой обтягивающей блузке и черной юбке до колен. В руках вместо привычного старенького портфеля черная сумка: тоже слегка потертая, но новая. Старшеклассница, как-никак. А старшеклассницы с портфелями не ходят.
Рядом со мной стоит Шпилевский, и вот он-то вообще не изменился. Та же кремовая рубашка на два размера больше, три задушенные гвоздики в руке, которые он отдаст Кукушке, а Кукушка вечером выбросит их в мусорку возле школы. Тот же старый портфель, в который однажды насрал Кот, и который летал по коридорам школы, как мяч на чемпионате мира по футболу.
Из лохов только мы втроем, остальных я пока не знаю, чтобы судить об их принадлежности к нашей прокаженной касте. Зато вижу Дэна, Кота и Зябу. Они стоят рядом с Панковой и Лазаренко, шутят и, судя по улыбкам, обсирают привычный наряд Кукушки, которая или впала в кому, или нажралась на радостях и стоит, шатаясь, на ступенях. Из девятого в десятый перешли только мы, остальных я не знаю. Но среди присутствующих обнаруживаются симпатичные девки. Хотя мне один хуй ничего не светит. Одна из них, кудрявая блондинка с огромными для школьницы сиськами, смотрит прямо на меня и строит глазки. Она еще не знает, что через неделю будет смотреть на меня, как все: с равнодушием или презрением.
Из колонок раздается противный вой про «Учат в школе», и вся школа поднимается по ступенькам, чтобы нырнуть в черную пасть старого советского здания, чьи стены видели разное говно, но никому ничего не расскажут.
Новый учебный год, а классуха все та же. Кукушка, отъевшая рожу на деньги с репетиторства и выпускного. Я как-то подслушал Дэна, который трещал с Котом о том, мол Кукушка выебала мозги Слепому, чтобы ей дали пару выпускных классов. Понятно, что не из-за любви к образованию, а для того, чтобы еще больше набить карманы деньгами. Пацаны даже поговаривали, что живет Кукушка не так, как одевается. А все эти уебищные платья чисто для виду, что она вся такая бедная и несчастная.
– Смотрю на вас и умиляюсь. Какие все красивые, – пропищала Кукушка, как только мы переступили порог класса и уселись за парты. Я, чуть подумав, уселся с Огурцовой на первой к выходу, чем неслабо удивил Алёнку.
– Не против? – буркнул я, доставая из пакета дневник.
– Нет, – тихо ответила она, а её щеки порозовели. Алёнка тоже не слушает Кукушку, которая из года в год повторяет одно и то же. – Ты в деревню на лето ездил?
– Ага, – шепотом ответил я. – Как догадалась? Салом несет?
– Шоколадный весь. Как «Сникерс», – улыбнулась она, заставив и меня улыбнуться. Алёнка вытянулась, стала куда стройнее, а гордое лицо стало резким и острым, словно его из камня вырезали. Хоть сейчас на монету или на камею.
– Ну, яблок мы привезли, так что до зимы трескать хватит, – улыбнулся я и замолчал, когда Кукушка бросила на меня гневный взгляд. То, что Дэн на весь класс обсуждал с Котом свои похождения, её нихуя не волновало. Лицемерная тварь.
– Хочешь за меня урок провести, Воронин? – взвизгнула она, заставив Зябу заржать.
– Нет. Извините, – сквозь зубы ответил я и уткнулся в дневник.
– Ворона на асфальте походу все лето ебашил. На чурку похож, – пробасил Кот. Он снова заплыл жиром и стал еще гнуснее. Маленькие глазки, налитые кровью, уже изучали одноклассников, выделяя тех, над кем можно издеваться.
– Закончили разговоры! – рявкнула Кукушка. – Записываем расписание на первую неделю. Напоминаю, что оно может меняться. Об изменениях можете узнать у Наташи Панковой…
Я не слушал Кукушку, вместо это предпочитая рассматривать новых одноклассников, сидящих на первых партах. Один из них, тощий с огромной башкой, напомнил мне Щенкова. Разве что поопрятнее. Рядом с ним, видимо стесняясь соседства, сидел крупный белобрысый парень с внушительными ручищами. Наверняка прибьется к Дэну. Я видел его в параллельных классах, но с нашими старшаками он не общался. Ближе всех к Кукушке, за первой партой, сидели две одинаковые, на первый взгляд, девчонки. Тонкие хвостики, серые юбки и яркие футболки. Они тоже забили на классуху хуй и о чем-то негромко переговаривались, как и каждый в классе. Лишь Лёнька Шпилевский сидел на своем прежнем месте, молчал и морщился, когда Зяба от скуки шпынял его кулаком в спину.
После звонка мы поплелись на урок алгебры, где нас встретила Антрацит. Цвет её волос стал чуть насыщеннее, но привычка орать и плеваться во время урока никуда не делась. Она сразу взяла всех в оборот и устроила проверку знаний, дав ученикам самостоятельную работу. Я забил на неё хуй, потому что ничего не понимал, и если бы Алёнка этого не заметила и не сделала за меня хотя бы часть заданий, то настал бы натуральный пиздец.
Однако ленивое настроение, когда лето еще не выветрилось из голов, по-прежнему витало в воздухе. Ученики были сонные, как мухи, и Антрацит, брызгая слюнями, постоянно по этому поводу прохаживалась, пока Кот, одуревший от ора, не метнул в неё пенал Шпилевского. В итоге
