отвечать если не хотел что-то говорить…
Алёна, конечно, переживала, несколько раз пробовала вернуть отношения, Толик был вежлив, делал ей подарки, но — нет. Его правильная немецкая жена вошла с Алёной в дружбу, наверное чтобы контролировать ситуацию. Алёне же хотелось другого, семьи, детей, но у её ухажёра всё это уже и без Алёны было и менять свою хорошую состоявшуюся семью на просто другую он не стал. Зато помог своей несостоявшейся возлюбленной вернуться в Италию, на том и кончилось.
Надежда наблюдала это всё со стороны, очень подруге сопереживала, но помочь не могла. Кто тут поможет? Никто. Только утешала и уговаривала: "Уезжай ты уже. Тут — глухие места, время упустишь только". Алёна походила — пострадала и уехала обратно.
Самое любопытное — Алёна по образованию психолог, и вроде всё так глубоко знает и понимает, все эти "экзистенциалист", и другие страшные слова, а свою собственную личную жизнь построить не может. И девчонка вроде симпатичная, и характер добрый.
В Италии она последний год с ребёнком- инвалидом сидит, в развивающие игры с ним играет. К ней и других таких же аутичных детей приводят, она с ними контакт находит, каналы связи развивает.
Платят, конечно, по итальянским меркам- мелочь, а по нашим- целый капитал, квартиру легко можно в городке купить, но только зачем бы ей тут ещё одна квартира понадобилась. Она даже не знает где жить в будущем собирается, но вроде бы уже новый итальянский кавалер нарисовался более — менее постоянный, так что может там всё же и приживётся, там ведь намного солнечнее, чем в умирающем шахтёрском городке, по крайней мере погода приятнее, чем в этой продуваемой степи с терриконами. Но пока родители живы — к ним в гости раз в год ездит.
На следующий день прямо с утра Надежда вся при косметическом параде ждала Алёну у себя дома. Фрукты, нарезка, конфеты — на столе, а бутылку чего-то там интересного Алёна из Италии должна была традиционно в гостинец принести.
Девушки встретились, и долгожданный расслабон наконец окутал Надю. Она слушала Алёнины рассказы и думала о своём: "Вот зачем я только тут застряла со своим Стасиком. Ну, негожий он. Теперь ещё дети. Считай, жизнь даром прошла. Даже не натрахалась, хожу тут по комнатам, пыль собираю".
Алёна рассказала, что со своим неудавшимся мужем она так и состоит в постоянной переписке, он ей и на последний день рождения что-то прислал.
— И ты понимаешь, Надя, у меня такое ощущение, что ему только того и надо, что на дистанции общаться. Чтоб на глазах не мельтешила. Виртуальная я ему больше нравлюсь. Где-то даже нужна именно такая. А семью свою он в жизни не бросит, это же зачем ему шило на мыло менять, новых детей заводить… Зачем ему другая семья? Лучше от этого не будет, только бегать сюда- туда. Он такой, что без контроля своих дочек не оставит. А по переписке общаться — фантазии предела нет. Он может даже и ку-ку где-то. Я теперь вспоминаю некоторые моменты… А его бессонница! Он говорил: заснуть боится — вроде что-то стережёт. Короче, ну его.
— И нафик ты с ним переписываешься? Только раны бередишь.
— Даже и не знаю. Но с другой стороны — вроде как и рвать совсем не хочется. Хорошо же было.
Наде тоже было что рассказать. За тот год, что они не виделись у неё умер старший брат Саша. Алёна его хорошо знала, даже вздыхала пока школьницами были. Но он рано женился, так что из категории женихов быстро испарился. Брат был красавец — спортсмен, кучерявый брюнет, рослый, здоровяк, и вот его нет. Ещё в юности ему пару раз на тренировках хорошо по голове свезли, один раз — просто упал и об радиатор ударился, даже не во время боя, а на тренировке. А потом, уже когда в ментовке работал, ещё раз стукнулся — и всё. Сначала с пистолетом по базару бегать начал, что-то кричал, потом и не мог вспомнить, как туда попал и почему. Его тут же по собственному со службы и уволили. Так что когда он алкоголем свою болезнь хорошенько заполировал, и опять в психушку угодил, то даже без милицейской пенсии остался.
Подруги стали его вспоминать, выпили, помянули и тут Надю понесло:
— Я перед ним так виновата, так виновата, и рассказать некому. А сама всё время вспоминаю как я брата обидела, — и она пустилась в подробности. — Саша когда лежал в психушке, то позвонил — попросил передачи. Проведывать же надо, а жена от него сразу как из ментовки уволили ушла и куда-то уехала.
— А мы как раз с мужем сильно по деньгам попали, — продолжила она сдавлено, — На какие-то запчасти. Короче, было совсем хреновенько — у меня же денег своих нет, я же не работаю, живём — что Стасик принесёт. Короче, помню, что котлеты нажарила, а потом думаю: "Я сейчас заберу эти котлеты, а муж придёт и скажет: "Вот она со своим братом. Теперь всё будет туда таскать". Ладно, взяла я тогда клубники с грядки, пирожков, ещё салата наделала, и поехали мы со Стасиком его проведывать. И вот я отдаю эти пирожки, клубнику, ещё что-то, а Стас: "Слушай, что ты это принесла? А ты хоть кусок мяса принесла на передачу?" И мне так стыдно стало за свои эти мысли…
Надя пока рассказывала, стала белая, видно было, что из души рассказ тянется.
— Но это была последняя встреча, что я так потом ничего не исправила, брат там потом повесился, — продолжила она уже совсем никакая. — И вот эти шесть котлет, что я тогда дома оставила — так у меня теперь в памяти и сидят. Да, дальше он повесился и ничего не исправить было. Это мы в последний раз виделись.
Тут Алёна понимающе покачала головой и быстро встала:
— Сейчас мы это сразу исправим. Это исправимо. У тебя дома фарш есть?
— Есть.
— Давай сковородку.
Надя открыла духовку и вытащила сковороду, из морозилки достала фарш. Алёна поставила его в микроволновку на разморозку.
— Тут всё просто, — начала объяснять Алёна. — Подумай сама — у тебя чувство вины постоянное. Как исправить по поводу котлет?
— Не знаю. На кладбище отнести?
— Можно и на кладбище. Можно соседям, нищим, в церковь, без разницы. Можно не шесть, а больше. Сейчас больше наделаем и раздадим, и тебя попустит.
Через полчаса возвращаясь от часовни Алёна спросила:
— Всё? Попустило? На этом религия
