– Поня-я-ятно, а вы, значит, что-то, типа, финансовой элиты…
Резко останавливаюсь:
– Стоп, урок первый. На выездах нет никаких элит, даже «хулсы» тут – не элита. Даже «фёстлайн». Просто каждый занимается своим делом. А по жизни – все равны. Именно здесь, именно сейчас, именно в данный конкретный отрезок времени. Больше таких ошибок не допускай, ок?
– Ок, – кивает и смотрит на меня с интересом. – А в нормальной жизни, можно узнать, чем занимаешься? А то что-то лицо у тебя знакомое…
– Можно, – смеюсь, – только чуть попозже. Сейчас – некогда…
Находим нужный вагон, грузимся в купе. Все – трезвые, нормально одетые, выглядят прилично, но – проводница ощутимо напрягается. Они отличные психологи, все эти проводники, стюардессы, халдеи. Особенности естественного отбора, осложненные борьбой за выживание.
Алеся – в моем купе, естественно.
Сам билеты покупал, через свое транспортное агентство. Кроме нее – Гарри и Русланыч.
Пока она переодевается, деликатно выходим постоять в узком вагонном коридоре.
Поезд неторопливо трогается.
Из соседнего купе доносится звон стаканов, потом бешеный рев хриплых мужских глоток.
Типа – песня.
Спартак Москва!
Ты самый лучший!
Ты самый сильный русский клуб!
Вали коней!
Вали мусарню!
Пока ублюдки не умрут!
Наши развлекаются.
Вот ведь послал господь идиотов на мою голову…
Не могли хотя бы до МКАДа потерпеть…
У вылетевшей в коридорчик несчастной проводницы глаза от ужаса уже даже не по восемь, а по все восемнадцать копеек.
Как бы ментов не вызвала.
Надо срочно урегулировать ситуацию.
Беру барышню под локоток и аккуратно завожу ее обратно в служебное купе. Она почти не сопротивляется.
– Извините, девушка, что не представились сразу. Большинство этих милых, обаятельных господ, которые избрали своим средством передвижения ваш поезд и ваш вагон – «мясное», пардон, спартаковское хулиганье. Да-да, те самые злобные фашистские ублюдки, беспредельщики, о которых так любит писать наша доблестная демократическая пресса.
Глаза у проводницы становятся еще больше.
Странно.
Я, честно говоря, думал, что так просто не бывает.
Теперь, в очередной раз, приходится удивляться воистину безграничным возможностям человеческого организма.
Да и за локоть ее держать все труднее, дергается, зараза.
Боюсь, синяки останутся.
Придется как-то компенсировать.
Достаю стодолларовую купюру, кладу ей на столик.
Глаза барышни слегка фокусируются, взгляд становится немного более осмысленным. Да и вырываться перестала, напротив – прислушивается, что дальше скажу.
Скажу, скажу, милая.
Не волнуйся.
– В принципе, как вы знаете, наша пресса просто обожает врать. Нагло и беспардонно. Ей без вранья – ну никак нельзя. Работа такая, платят им за это самое, и это надо четко понимать. Просто потому, что правда – никому не интересна. Согласны?
Кивает. Она согласна.
Вот только пока не понимает, за что ей причитается целых сто баксов. Сейчас объясню.
– Мы, на самом деле, действительно милые и интеллигентные люди. Может быть, только немного громкие. Ну, что уж тут поделаешь, бывает. Но порядок мы вполне способны поддерживать сами. Пошумим, может, малость, но – ничего не побьем. И – никого. А если побьем, – оплатим в полном объеме. Вот только милицию не очень любим, понимаете ли…
Кивает.
Она понимает.
Милицию в нашей стране вообще мало кто любит, кроме самой милиции.
Ну еще, может, – артисты, которых в ментовской праздник с экранов телевизора не согнать.
А больше – никто.
– Так вот, милая, – смотрю ей в глаза, – если все у нас с тобой будет правильно, перед приездом в Питер получишь еще. Только не кипешись. Почувствуешь, что не справляешься сама, – стучи в третье купе, я – там. Со своими мы как-нибудь сами всегда разберемся. Если же здесь нарисуются менты, то бабки получат они. А ты получишь – проблемы. И – очень серьезные проблемы, понимаешь? Вот такая вот элементарная арифметика…
Кивает.
Она все прекрасно понимает:
– Вам стаканы нужны?
– Нужны. И еще лимончика нам под коньячок порежь. Только потоньше. С нами, видишь ли, дама. И не шлюха какая-нибудь…
Вышел из ее купе, потянулся.
Гляжу – Серега стоит, башкой укоризненно качает:
– Что, опять деньги проводнику платил?
Пожимаю плечами:
– А что делать? Я вообще-то, как ты знаешь, предпочитаю путешествовать с комфортом. А ОМОН в мое понимание слова «комфорт» – ну никак не вписывается. Я уж – и так и эдак пробовал. Не получается…
Хмыкнул, кивнул своей большой бритой головой, пообещал зайти в гости.
– Заходи, мы с Гарри совершенно чудненького коньячка в дорогу прикупили…
…Доехали, в общем-то, нормально.
Пошумели, попели, попили.
Алеся тоже оказалась не дурочкой по части коньяка.
Редакционная школа.
Сам через такую когда-то проходил…
Словом – все в порядке.
Только один небольшой инцидентик случился, но это так, мелочи.
Когда наша девушка пошла часа в три ночи в тамбур покурить.
Возвращается, а глаза – как будто Джимми Моррисона, сто лет уже назад как покойного, увидела.
Села, молчит.
Потерянная какая-то.
– Что-то случилось?
– Угу, – кивает, – случилось. Но не то, что ты думаешь.
– А что?
– Да там, – трясет волосами, – этот ваш, Гарри, в тамбуре. Пьяный в говнище. И с ним еще один, такой же. По очереди блюют в угол и, представь себе, разговаривают о концепции экзистенции у Хайдеггера…
– А, – усмехаюсь, разливая коньяк по стаканам, – это нормально. Гарри, как нажрется, всегда та-а-акую пургу гонит. Ну а атеистический экзистенциализм – вообще его любимый конек. Я ему всегда говорил, что он в середине прошлого века застрял. Надо бы хоть чуть-чуть вперед продвинуться. Хоть бы Дерриду почитал или там, – Мамардашвили. Абсолютно гениальный мыслитель, хоть и грузин…
Она еле слышно взвыла, выпила залпом полстакана коньяку и полезла на верхнюю полку.
Только икры сверкнули из-под халатика.
Жаль.
Я, между прочим, сам на эту полку нацелился.
У меня это с детства: если еду в купе, то обязательно на верхней полке. Хоть там и душно летом – просто до полной невозможности.
У каждого, знаете ли, свои тараканы…
…Питер нас встретил ясной, солнечной и какой-то совершенно не ленинградской, в нашем понимании этого слова, погодой.
Сухо, свежо, таксисты прям у перрона за рукава хватают.
Забросили шмотки в гостиницу, договорились еще пару-тройку часиков отдохнуть, а потом попить пивка и выдвинуться на дубль. Что и осуществили в полном объеме задуманного.
Алесе – понравилось.
А потом отправились в гости к рокерам нашим разлюбезным («Как, вы и их знаете?» – удивленная реакция нашей симпатичной журналисточки). Где, естественно, и просидели до утра.
Хотя – до какого еще «утра».
Белые ночи, блин.
Романтика…
Эх...
Во встреченном по дороге в отель круглосуточном баре остановились попить пивка и немножко перекусить. Сожрали по куску пиццы, сделали по нескольку глотков легкого светлого пива, и тут Серега вдруг озабоченно покачал головой.
– Что, – спрашиваю, – случилось, старый?
– Да хрен его знает, что-то у меня по завтрашнему дню предчувствия какие-то нехорошие.
С тем и разошлись по номерам спатиньки.
Хотя я – тоже задумался.
Серегиным предчувствиям лучше верить.
Всегда.
Проверено временем.
…Назавтра на секторе был – ад.
Я даже не помню, с каким счетом мы проиграли, – это было совершенно неважно. Самым главным и самым важным во время этой игры были довольные, улыбающиеся рожи питерских ментов.
И летящие из-за их спин в нашу сторону камни, бутылки, металлические болты, швыряемые мешковскими карланами.
Одному пареньку на моих глазах бутылка попала прямо в висок.
Он упал.
Толстый майор с жирной лоснящейся мордой напрочь отказался вызывать «скорую».
«Была б моя воля, – говорит, – я бы ща домой сбегал, да гранатой в ваш сектор, морква поганая…»
И тогда толпа обычных выездных болел раздвинулась и вперед вышли те, кому это в таких ситуациях и было положено.
Хардкор.
Их, увы, было мало на этом выезде, но они были, и то, что они сделали, – было по-настоящему красиво.
Когда они своими телами проломили брешь в сомкнутом строю ОМОНа, в эту брешь рванули все остальные.
Бить, бить, бить, бить – по этим ненавистным питерским рожам, а лучше всего – по серым сытым рожам ментов, топтать их модными казуальными кроссовками и тяжелыми высокими ботинками, вбивать в серый заплеванный бетон их поганого стадиона, выламывать кресла и швырять их в эту ненавистную ублюдочную массу, испуганно разбегающуюся перед нашей мощью и нашей яростью.
Я, к примеру, лично – и с большим удовольствием – отрихтовал того самого майора с жирной рожей, истошно, по-бабьи визжащего и испуганно закрывающего то, что у него осталось от лица, ладонями.
