беззвучно затрясся от смеха, и тут же извлёк из кармана смартфон, который разразился писком паникующих мышей.
— Смотрите, как быстро реагирует приложение! Кстати, вы сотая убитая мышь! Благодаря вам я достиг ранга “Крысобой”. В приложении, как вы можете видеть есть статистика смертей. Можно так же соревноваться с друзьями. А вот тут ползунок, на главном экране, видите? Это регулировка мощности щелчка. Сейчас выставлено на 80 %, режим “сломанный позвоночник”. А режимов тут несколько. Так же подсветка есть. Скажите, палец сильно болит?
— Терпимо, но ощущается.
Палец покраснел и немного распух. Лицо Алексея источало восторг.
— Значит, пойдемте, я покажу вам другую нашу новинку — умный пластырь.
И они отправились к другой стойке, попутно остановившись у фуршетного стола, где пропустили еще пару фужеров игристого.
Скитания Дениса по выставочному залу длились ещё пару часов. Превозмогая потоки информационного мусора и изжогу, он обреченной поступью следовал за Алексеем. Спасало только небольшое опьянение от шампанского, от которого он каждый раз не отказывался. Он чувствовал себя в шкуре Данте, исследовавшего ад, а Алексею про себя дал прозвище Виргилий.
“Новые два круга ада моего века — фальшь и бессмысленность. Ненастоящие эмоции, улыбки, веселье, интерес, шампанское, икра, полистироловый пармезан, какие-то бесполезные изобретения, которые работают как и старые, но приносят деньги по-новому. Всё это подаётся со словом “умное”, но ведь это всё так глупо! Зачем это всё? Чтоб продать дороже? Но я не хочу это продавать, почему я вообще здесь оказался, раз мне это противно? Может, я заблудился? Где я должен быть на самом деле? ”.
Захмелевший мозг продолжал накидывать Денису вопросы один за другим, и он уже совсем не слушал, что говорит ему Алексей-Вергилий.
— Алексей, мне нужно отлучиться до туалета. Подождите минутку, ладно?
Алексей манерно закивал головой.
— Конечно, конечно. Буду ждать вас здесь, мой друг!
Ефимов зашёл в туалет, и вымыл руки с жидким мылом.
“Учтивый людоед! Точно! Он похож на учтивого людоеда!”, — промелькнула очередная хмельная мысль.
Высушив руки, Денис вызвал по приложению такси до школы, и отправился на выход, избегая Алексея, и опрокинув по пути еще пару фужеров.
Подъехавшая белая Киа Рио не отличалась от предыдущей, но на этот раз за рулём сидела женщина, лет сорока, в дутой чёрной куртке, и с огромными нарощенными ресницами. Другие детали ее внешности остались для Ефимова незамеченными. Он не обратил внимания даже на цвет волос. Из дверных динамиков Татьяна Буланова жалостливо пела “Не плачь… Еще одна осталась ночь у нас с тобой…” Денис почему-то был уверен, что таксистка про себя подпевает певице. Висевшая под зеркалом ёлочка с надписью “Pino-kolada” источала на весь салон химозный запах кокоса. Запах Ефимову не нравился. Когда-то в первые годы учёбы в университете ему довелось закусывать водку конфетами Баунти, а после по утру его долго рвало кокосовыми стружками.
Дениса начинало сушить, и он почувствовал что от него разносится кислый перегар. Стало неудобно перед женщиной, он почему-то извинился.
— Вы извините, я выпил немного. Но я адекватный…
— Ничего страшного, — усмехнулась таксистка.
Вела машину она безукоризненно, была очень сосредоточена на дороге,
и за всю поездку не проронила ни слова. Пока они ехали, Буланову сменили Шуфутинский, Аллегрова, Руки Вверх, и парочка новомодных исполнителей, которых Денис не знал, но был уверен, что все песни женщина пела про себя на протяжении всего маршрута.
— Здесь остановлю, нормально?
— Да, конечно. Хорошего вам дня!
— И вам, — улыбнулась таксистка.
Денис, сияющий от собственной галантности, громко захлопнул дверь автомобиля. Самодовольно занес большой палец над пятеркой, чтоб оценить поездку, но в последний момент промахнулся, и ткнул в двойку. Внутри опять стало неудобно.
Ефимов вошёл в школу.
— Вы зачем? — лениво бросил тучный охранник на входе.
«Действительно, а зачем я вообще?», — подумал Денис, а вслух ответил:
— Вызвали. Классный руководитель. Кабинет 39.
Охранник ухмыльнулся.
— А как звать то?
— Денис. Ефимов.
Охранник (Игорь, судя по бейджу) рассмеялся.
— А я Валентин, очень приятно! А классного руководителя то как зовут?
На этот вопрос Денис не знал ответа. Он вообще мало что знал о жизни дочери, к своему горькому сожалению и стыду. Ленясь объяснять всю ситуацию, он не придумал ничего лучше, чем включить охраннику голосовое сообщение от жены, надеясь на мужскую солидарность.
И она сработала. Охранник горько улыбнулся, понимающе глядя в глаза.
— Понимаю. Тоже бросила?
Денис кивнул.
— И меня. Бухал?
— До, или после?
— До. После то понятно…
— Не особо. По праздникам, как положено.
— Понятно. Изменял?
Глаза у Игоря-Валентина стали грустные как у коровы, а Денис почувствовал неприятный скрежет внутри, словно зубной, но в районе сердца. Охранник совершенно беспардонно лез ему в душу.
— Нет, не изменял.
— А что же тогда? Я вот и бухал, и изменял, вот и бросила. И все равно она сука! Надо было всего лишь шанс дать. Только она могла все спасти.
Денису надоела непрошенная исповедь.
— Сочувствую. Слушай, побегу, ладно? Времени мало, дел еще много сегодня.
— Беги конечно. Если что, у меня до семи смена, заходи, — охранник щелкнул себя пальцем по кадыку, и подмигнул, — меня кстати Игорь зовут.
Пожав руку новообретенному собутыльнику, Денис с облегчением поднимался по школьной лестнице на третий этаж. Скрежет внутри исчез, мучила только изжога.
Когда Ефимов подошел к кабинету 39, раздался звонок. Из распахнувшейся двери на него хлынул шумный поток детворы, чуть не увлекший его за собой. Он остановил за плечо случайного мальчика.
— Извини, скажи пожалуйста, как учительницу вашу зовут?
Мальчик попался русый, голубоглазый, похожий на ангела из картинок в детской Библии. Глядя в глаза взрослому, он громко и четко произнес:
— Ольга Леонидовна!
В этот момент один из выбегающих детей пнул ангела под зад, и тот с криком «Ермолов! Щемись, пидорас!» погнался за обидчиком.
А дальше Денис застыл, увидев в кабинете за учительским столом Ольгу Леонидовну. Ту самую.
Конечно, годы взяли свое. В вороные волосы влезли прядки непрошеной седины. Нежную когда-то кожу лица и рук изрезали морщины. Спина обрела сутулость. Белую блузку и чёрную юбку сменили кофта и брюки. Но что-то оставалось неизменным.
Все так же пылали сочной вишней губы, хотя над ними предательски проклюнулись редкие черные волосы. Так же горели глаза, словно одержимые какой-то ей одной известной идеей. Так же, как в молодости, румянились щеки, ныне впалые. А весь кабинет наполнял все тот же сладкий и свежий аромат духов, не утративший свое очарование и двадцать лет спустя. Ефимов вдохнул его
