Ознакомительная версия.
Одним пальцем он откинул свисающие волосы и раздавил окурок каблуком сандалии.
– Она обгорела дочерна, не пожелаю тебе когда-нибудь увидеть обугленное тело, это, знаешь ли, ужасно. Немедленно примчался ее папаша. И как ты думаешь, сколько ей было тогда? Пятнадцать, только пятнадцать! Я просто обалдел, когда узнал, что ей только пятнадцать.
Он достал из кармана жвачку, предложил мне. Мне ничего не хотелось, я отверг его предложение, и он засунул ее в щербатый рот.
– Если бы я с самого начала знал, сколько ей лет, то отправил бы ее назад в Киото. Она заявила, что ей двадцать один, и вела себя соответственно, поэтому я поверил.
Потом Мэйл сказал, что подумывает вернуться в родную деревню и пригласил навестить его там.
– Я не могу забыть ее лицо тогда, и я никак не мог утешить ее папашу. Я решил никогда больше не принимать химинал.
– А с твоим пианино ничего не случилось?
– Во время пожара? Сгорела только она, а пианино даже не обуглилось.
– Но ты на нем больше не играешь?
– Почему? Постоянно играю. А как ты, Рю?
– Я разучился играть.
Мэйл встал, чтобы купить две колы. Он предложил мне остатки поп-корна из пакета. Время от времени дул теплый ветерок с моря.
Пузырьки колы щекотали мне горло, онемевшее от «Ниброль». В зеркальце с изящным ободком, которое стояло на черном коврике, отражались мои пожелтевшие глаза.
– Помнишь, как я играл «Crystal Ship» из «The Doors»?
– Сейчас стоит мне ее услышать, я готов зарыдать. Когда я слышу игру на пианино, мне кажется, что это я сам играю. Я ничего не могу с собой поделать. Возможно, в скором времени я вообще ничего не смогу слушать, эти мелодии стали слишком ностальгическими. Я сыт ими по горло, а как ты, Рю? Совсем скоро нам обоим уже будет по двадцать, верно. Но я не хочу кончить, как Мег, не хочу видеть ничего подобного.
– Ты собираешься снова играть Шумана?
– Я имею в виду совсем другое, но твердо уверен, что нужно завязать с этим вонючим образом жизни, просто не знаю, что мне делать?
По тропинке шли старшеклассники, выстроившись в три колонны. Перед ними шла, очевидно, учительница, махая флажком и громко что-то вещая. Одна девочка остановилась и посмотрела на меня и Мэйла, обоих длинноволосых и утомленных, притулившихся к проволочной ограде. На голове у нее была красная шапочка, и она не сводила с нас глаз, пока ее сверстники шествовали мимо. Учительница дала ей подзатыльник, после чего она вернулась в колонну. Она побежала, стараясь вернуться на прежнее место в строю, а белый рюкзак подрагивал у нее на спине. Прежде чем скрыться из виду, она еще раз обернулась, чтобы взглянуть на нас.
– Школьная экскурсия, – пробормотал я. Мэйл выплюнул жвачку и рассмеялся:
– А что, школьницы еще ходят на экскурсии?
– Послушай, Мэйл, что стало с тем кроликом?
– С кроликом? Какое-то время он жил у меня, но потом достал, и не нашлось никого, кто согласился бы его забрать.
– Возможно, я смог бы.
– Да? Уже поздно. Я его сожрал.
– Сожрал?
– Ага. Я попросил знакомого мясника разделать его для меня, но крольчонок был маленьким, и мяса оказалось не слишком много. Знаешь, я полил его кетчупом, но все равно никакого удовольствия не получил.
– И ты его съел?
Казалось, что шум из мощных репродукторов не имеет ничего общего с людьми, передвигающимися по сцене.
Мне казалось, что это какой-то первозданный шум и что под него танцуют напомаженные обезьяны.
Подошла вспотевшая Моко, взглянула на Мэйла и обняла меня.
– Ёсияма зовет тебя. Охранники избили Кадзуо, и ему плохо.
Мэйл снова присел перед своим черным ковриком.
– Послушай, Мэйл, сообщи мне, когда ты возвращаешься в деревню.
Я протянул ему пачку сигарет «Kools».
– Желаю удачи. – Он дал мне взамен перламутровую заколку. – Будь здоров, Рю, это стеклянный кораблик.
* * *
– Что, Моко, это действительно здорово пропотеть от танцев под музыку такого ансамбля?
– Что ты несешь? Разве тебе не нравится приятно проводить время?
К нам присоединился Ёсияма, посасывающий обслюнявленную цигарку с травкой.
– Этот болван Кадзуо полез через забор на глазах у охранника. Когда он попытался бежать, тот ударил его по ноге. Ему не повезло. Этот дерьмовый охранник оказался чистым ублюдком. Ударил его дубинкой.
– Кто-нибудь поехал с ним в больницу?
– Ага, Кэй и Рэйко. Рэйко сказала, что сразу вернется домой, а Кэй собиралась доставить Кадзуо к нему. Но это меня по-настоящему достало, я в полной ярости.
Ёсияма передал цигарку стоявшей рядом с ним густо размалеванной девице. У нее было скуластое лицо и густые зеленые тени на веках.
– Эй, чё это? – спросила она.
Парень, державший ее за руку, прошептал ей на ухо;
– Дурильда, это же марихуана!
– Тогда спасибо, – откликнулась она, хлопая ресницами. Затем они начали по очереди с присвистом засасывать травку.
Моко возле фонтана заглотила еще две таблетки «Ниброль». Она была липкой от пота, брюки впились в живот и жирные бедра. Фотограф с повязкой на руке щелкнул ее, когда она подошла, чтобы обнять меня. Я убрал ее руки со своей шеи и оттолкнул.
– Если хочешь, Моко, иди и потанцуй еще!
– Чё? После того, как я позволила тебе понюхать мои «Диор»? Ты меня достал, Рю. Отвали!
Она показала мне язык и поковыляла к танцующим. Когда она дернулась, груди выскочили наружу; на одной из них виднелась родинка.
Тут подбежал Ёсияма и прокричал мне в ухо:
– Мы поймали того ублюдка, который ударил Кадзуо.
В полутемном общественном туалете находился бритоголовый охранник, над которым стоял полуголый хиппи-полукровка и держал его руки заломленными за спину, а другой тип прочно связывал его кожаной веревкой. Стены были измалеваны граффити, а запах мочи ударил мне в нос. Вокруг разбитого окна жужжали мухи.
Когда охранник задергался и начал сучить ногами по полу, Ёсияма ткнул его локтем в живот.
– Стой на стреме! – сказал он, обращаясь ко мне.
Ёсияма еще раз глубоко вонзил локоть в живот охранника, отчего того вырвало. Из уголков его рта на шею начала капать желтая жидкость, которая запачкала его футболку с Микки Маусом. Глаза его были плотно закрыты, и он изо всех сил старался преодолеть боль. Его продолжало тошнить так, что он заблевал себе брюки. Мускулистый хиппи сказал Ёсияма:
– Дай-ка мне его на минутку.
Он встал перед стонущим охранником и влепил ему ладонью по влажному лицу. От этого удара голова охранника неестественно запрокинулась, казалось, может отвалиться. Изо рта пошла кровь, и я решил, что ему выбили зуб. Парень потерял сознание и ничком рухнул на пол. Хиппи был либо в доску пьяным, либо обдолбанным. Его красные глаза сверкали, и когда Ёсияма попытался его оттащить, тот отшвырнул его, после чего сломал охраннику левую руку. Раздался сухой треск, напоминающий звук ломающейся палки. Охранник застонал и раскрыл глаза, которые расширились при виде беспомощно болтающейся руки. Лежа на полу, он медленно перевернулся раз, потом второй. Хиппи вытер руки носовым платком, потом запихнул окровавленный платок в рот стонущего парня. Сквозь бренчание звучащей у меня в ушах гитары мне даже издалека было слышно, как блюет охранник. После того как Ёсияма и его дружки удалились, он перестал кататься по полу и попытался ползти, опираясь на правую руку.
– Эй, Рю, мы уходим!
От размазанной и продолжающей сочиться крови нижняя половина его лица превратилась в черную маску. Вены на лбу набухли, когда он пытался приподняться на локтях. Вероятно испытывая новый приступ боли, он что-то пробормотал и рухнул набок; ноги у него дрожали. Его заблеванное брюхо вздымалось и опускалось.
* * *
Внутри вагона все блестело. От шума поезда и запаха спиртного меня мутило. Ёсияма под «Ниброль» бродил по вагону с красными глазами, а Моко сидела возле двери на полу. На станции мы все раздавили по паре таблеток «Ниброль». Я стоял рядом с Моко, держась за стойку. Ёсияма схватился за грудь и блеванул, после чего равнодушно наблюдал, как другие пассажиры поспешно выбираются из вагона. Над нами витал кисловатый запах. Ёсияма вытер рот газетой, которую нашел в корзине над сиденьями. От вибрации поезда блевотина расползалась по полу. На остановках в наш вагон больше никто не заходил.
– Ублюдки, – пробормотал Ёсияма и шлепнул ладонью по окну.
Голова у меня шла кругом, и когда я выпустил из рук поручень, то едва не упал.
Моко подняла голову и взяла меня за руку, но мои чувства были так притуплены, что я не ощутил, как кто-то другой прикасается ко мне.
– Знаешь, Рю, я слишком устала, чтобы умирать.
Моко настаивала, что мы должны поехать домой на такси. В противоположном конце вагона перед женщиной, которая читала книгу, стоял Ёсияма. Заметив, что с его губ капает слюна, она попыталась удалиться. Ёсияма завопил, схватил ее за руку, развернул и обнял. Тонкая блузка порвалась. Пронзительный крик заглушил даже скрежет колес. Женщина уронила книгу, содержимое ее сумочки рассыпалось по полу. Моко скорчила гримасу отвращения и сонно пробормотала:
Ознакомительная версия.
