приглашение, чем напугал не только её до усрачки, но и тетю Наташу.
– Ой, Тём… – засомневалась тетя Наташа. – Мы сами, наверное. Чего вас объедать-то? Посидим немного, телевизор посмотрим и спать.
– Отказ не принимается, – сурово буркнул я. – Не придете, мы обидимся. Папка так и сказал.
– Мы придем. Спасибо, – тихо ответила за мать Алёнка, и в её глазах снова блеснули слезы.
Они пришли в восемь, как и приглашали. К тому моменту мама уже все приготовила и накрывала на стол. Алёнка и тетя Наташа робко замерли в прихожей, пока папка снова не осерчал.
– Кто это там стоит? Родственники-чи бедные приехали? А ну раздевайтесь, бабоньки, да за стол. Тёмка вон чего натаскал к Новому году, – прогромыхал он и, поднявшись с кресла, вышел встречать гостей. – Тём, помоги дамам шубы-то снять. Ну-ка покажи, каков жентльмен!
«Шубы» – две тонкие курточки – я повесил на крючок в прихожей и подтолкнул гостей вперед. Они сначала робели, а потом расслабились, когда мама крикнула с кухни:
– Наташ! Заходи, заходи. Мне тут помощь твоя нужна. Тём, займи Алёну пока.
– Сильно-то не занимай, – хохотнул папка. Я покраснел, показал ему кулак и, когда Алёнка прыснула, тоже рассмеялся.
– Пойдем в комнату пока, – шепнул я ей. И стащив со стола тарелку с нарезкой, повел Алёнку к себе в комнату.
Мы проболтали до девяти часов вечера, сидя на кровати и прижимаясь друг к другу. Алёнкина голова лежала у меня на плече, а я, уткнувшись носом в её волосы, думал о своем, пока нас не позвали родители.
А потом было ледяное шампанское из холодильника, «голодные» глаза Огурцовых, которые стеснялись есть, и папкин окрик, после которого они синхронно рассмеялись и взяли в руки вилки. В полночь мы прослушали поздравления двух президентов, ставшее для родителей шоком. Мы с Алёнкой, не понимая их удивления, тихо болтали о своем. Выпили шампанского, загадали желания, а потом я подарил Алёнке тонкий серебряный браслетик, купленный на Блохе у грустной седой женщины, истратив остатки премии от Толика. И долго гладил её по голове, когда она тихо плакала, уткнувшись мне в плечо.
– Мне никто и никогда не дарил украшений, – тихо пробубнила она, рассматривая браслетик.
– Ну и дураки, – буркнул я, не зная, что еще сказать. Алёнка улыбнулась и, извернувшись, чмокнула меня в щеку.
Впервые за долгое время родители праздновали до утра, пока не одурели от съеденного и выпитого. Тетя Наташа, заглянув под утро, увидела, как мы с Алёнкой спим на одной кровати. Я лежал на спине, а Аленка, свернувшись калачиком, устроила голову у меня на плече. Тетя Наташа улыбнулась и, закрыв дверь в комнату, одна ушла домой. В тот день конфликтов не было. Они начались после каникул, словно жизнь дала немного отдохнуть, а потом снова ебанула по голове.
Учителя, как и в девятом классе, сразу начали свою кампанию по вымоганию денег. Появились списки курсов, списки отстающих и негласные списки тех, на кого положили хуй. Последний список никто не видел, но он был. Я знал, что попал в него, как недостаточно финансово обеспеченный. Однако учителя не оставляли попыток доебать тех, кто отказывался. Не трогали, пожалуй, только Огурцову и других отличников, идущих на золото.
Через две недели после каникул я пришел на урок алгебры, не зная, какой пиздец тут развернется. Вместо объяснения новой темы Антрацит долго и путанно трещала о своих курсах, тыкая пальцем в тех, кто отказывался на них ходить. За курс до экзаменов она брала от пяти сотен до восьми с ученика, и позволить эти курсы могли лишь мажорные родители, типа родаков Нефора или Дэна. В моей семье таких денег отродясь не водилось, поэтому я слушал вопли Антрацита с непробиваемой рожей. Вздрогнул лишь тогда, когда она озвучила мою фамилию.
– Такие, как Воронин, о своей жизни не задумываются, – рявкнула она, указав на меня жирным пальцем. Меня вдруг замутило и захотелось уебать математичку по горбу указкой, как когда-то сделал Кот. – Есть реальная возможность улучшить оценки…
– Меня устраивают мои, – мрачно бросил я, заставив математичку поперхнуться. Она вылупила глаза, затряслась, как ебанашка, и наконец заорала на пределе своих легких.
– Устраивают? Да тебя жалеют, бездарь! Оценки ставят за, прости Господи, красивые глазки.
– Цвета говна, – добавил Кот, заставив половину класса захохотать. Я пропустил мимо ушей его остроту и, дождавшись, когда Антрацит проорется, добавил:
– Мне не пригодится ваша алгебра и геометрия в жизни.
– Аносов говорил, что ты в биологии хорош, – едко бросила она. – Там без алгебры никуда.
– Справлюсь как-нибудь, – отмахнулся я.
– Ворона, прям, буреет, – хмыкнул с задней парты Зяба, но Дэн его одернул, пока не прилетела очередная тирада от математички.
– Надежда Викторовна, у моих родаков таких денег нет, – честно ответил я, но увидел в её черных глазках лишь слепую ненависть.
– Чушь не пори, – отрезала она. – Посмотрим, как ты на экзаменах запоешь.
– Пиздец, Ворона… – покачал головой Кот на перемене. – Ты себя, блядь, сам закапываешь.
– Похуй. Я сказал правду. У меня нет денег на её курсы. Я бутылки летом собирал не от хорошей жизни, – впервые я ответил Коту честно. И он впервые кивнул, соглашаясь с моими словами.
– Но тебя долго еще будут ебать. Увидишь, – усмехнулся он и, вытащив сигарету из пакета, отправился к выходу из класса. И он был прав. Такое представление случалось на каждом уроке, где песочили и давили тех, кто не мог заплатить за эти ебаные курсы.
Я держался, а на Лёньку Шпилевского было жалко смотреть. Он, уставившись в тетрадку, молча выслушивал потоки говна, льющиеся на него из учительских ртов. Молчали и другие, зная, что если заступятся, то прилетит и им.
Лишь немногие учителя соглашались заниматься дополнительно без оплаты, если ученик не мог себе позволить курсы. Максим Васильевич Аносов, задержав меня после своего урока, устроил допрос с пристрастием, и когда я повторил ему слова, сказанные математичке, что денег у меня нет, задумался.
– Вот что, Артём. Ты парень смышленый. Я вижу, как ты работаешь на уроках, вижу, что любишь биологию. Давай сделаем так. По пятницам у меня нет шестого урока, как и у вашего класса, если правильно помню.
– Да. У нас пять уроков в пятницу, – кивнул я, сидя на первой парте перед ним.
– Отлично. Приходи после пятого, и два часа будем заниматься. Пройдемся по билетам, которые будут на экзамене. Ты же биологию будешь сдавать?
– Хотел бы, – честно ответил я и улыбнулся в ответ на улыбку Максима Васильевича.
– Тогда надо изучить вопросы и темы. Я помогу
