Но тут какашка услыхала жужжание. Она подняла голову и увидела, как в небе блеснуло переливчатое брюшко. К ней приближалось какое-то существо.
Оно хотело опуститься прямо на какашку, и уже приветственно потирало в воздухе передние лапки, но одна из спичек чуть не прокололо ему брюшко. Тогда существо село на землю рядом с какашкой, ослепив ее своим блеском.
— Ты кто? — гнусаво спросило существо.
— Я — какашка, — скромно ответила она и тут же поправилась, — пока еще какашка, но скоро стану ягодой.
— Ягоды меня не интересуют, — прогнусавило существо. — Разреши представиться: я — навозная муха. Так сказать, имею честь… честь… жжж…
Муха отставила назад лапку и сделала реверанс.
— Как это — навозная? — удивилась какашка.
— Сижу на коровьих какашках, так сказать, — ответила муха.
Какашке показалось невероятным, чтобы существо с таким красивым брюшком сидело на какашках.
— Зачем ты воткнула в себя спички? — спросила муха.
— Это не я, а великий русский художник.
— Какой еще художник? — спросила муха.
— Да вот же он, — какашка показала на художника, мирно дремавшего рядом.
— Этот что ли? Ха-ха-ха, — захохотала муха. Она потирала ручками брюшко и все свои коленки. — Это он-то великий. Ха-ха-ха!
— Тихо, тихо, — испугалась какашка. — Вдруг он услышит, обидится и передумает делать из меня ягоду.
— Невозможно сделать ягоду из какашки, — сказала муха.
— Возможно, — тихо, но настойчиво проговорила какашка.
— А я говорю невозмож-ж-ж-но. Невозмож-ж-ж-но, — продолжала жужжать муха, но в этот момент над ней взмыл лист лопуха и опустился со страшной скоростью.
— За-ра-за! — завопил художник.
— Ой, ой, ой! — запрыгала навозная муха. Увидев, что великий русский художник снова прицеливается, она, жужжа и повизгивая, понеслась прочь.
Художник поворочался, устраиваясь в мягкой траве поудобней и, бормоча «зараза, разбудила», снова задремал. Но его сон тут же снова прервали — калитка отворилась, из нее вышла девочка.
Художник вскочил на ноги, схватил какашку, завернул ее в лист лопуха и бочком двинулся к девочке.
— Матрона, — позвал он ее и сделал умильное лицо. — Я кое-что нашел, так сказать… Имею честь показать, так сказать… Зы… — зачем-то зазубоскалил он, отставляя одну ногу, наклонился и махнул в воздухе лопухом, будто тот был шляпой с перьями.
— Не ты ли потеряла, Матрона, — спросил художник, протягивая девочке лопух с дрожащей в нем какашкой.
— Я ничего не теряла, дяденька, — строго сказала девочка.
— Может, ты еще не обнаружила пропажи, — настаивал художник, вихляя бедрами. — Посмотри. Кажется, это — твое.
— Я ничего не теряла, дяденька, — повторила девочка, и ее розовые губки надулись.
Она уже собиралась уйти, но тут художник подпрыгнул и заверещал:
— Ай, ай, как же мне повезло сегодня найти кое-что! И если это ничейное кое-что, то оставлю-ка я его себе!
Услышав это, девочка передумала уходить и приблизилась к художнику.
— Так уж и быть, — сказал он, развернул лопух и сунул какашку, утыканную спичками, девочке под нос. — Не ваш ли ежик? — любезно поинтересовался он.
Носик девочки брезгливо дернулся.
— Воняет, — сказала она.
— Ежик сдох, — печально проговорил художник и скорбно наклонил голову.
— Нет, это вы пукаете, дяденька, — сказала девочка.
— Это не я! — запротестовал художник.
Девочка покрутила головой в разные стороны. Кругом было пусто.
— А если не вы, то кто? — строго спросила она, повернулась и снова ушла за калитку.
Художник поплелся к березе. Какашка лежала в лопухе и плакала. Никто ее не любит. Никто не жалеет. Какаш променял ее на кефирную какашку, и даже девочка, выкакавшая ее, не смогла отличить свою собственную какашку от дохлого ежика.
— Мне никогда не войти в анналы современного искусства, — глотая слезы, пролепетала она, когда художник вынул ее из лопуха.
— Ты уже вышла из них, — ответил он и загоготал.
Он вынул из какашки все спички и принялся задумчиво смотреть на нее. От спичек в ней остались дырочки. Но они были мелочью по сравнению с душевной раной.
В обед пошел легкий летний дождь. Какашка лежала в траве, мокла и не шевелилась. Она хотела стать ягодой, но в погоне за красотой превратилась в дырявое чудище.
Художник поднял ее, отряхнул и сунул в пустой спичечный коробок. Какашке показалось, что она уже умерла.
Дождик закончился, и на мокрую травку снова вышла девочка. Теперь у нее в руках был зонтик в красно-бело-голубую полоску. Она крутила им над головой, и полоски превращались в переливчатую радугу.
На этот раз художник сделал вид, что не замечает девочку. Он чесал спину о березу и насвистывал себе под нос. Не переставая крутить зонтик, девочка приблизилась к нему.
Тогда художник открыл коробок, заглянул в него и, зажмурившись, снова закрыл. Он проделал это несколько раз, не забывая зажмуриваться и охать, как будто в коробке лежало что-то удивительное.
Девочке стало любопытно. Она вытянула голову, но художник так быстро закрывал коробок, что ей не удавалось ничего в нем разглядеть.
— Дяденька, что у тебя в коробке? — наконец, спросила девочка.
— Искусство… — многозначительно ответил художник.
— Я тоже хочу посмотреть, — сказала девочка. — Покажи мне, дяденька.
Художник протянул девочке коробок. Она открыла его. Какашка увидела склонившееся над ней лицо девочки — все в веснушках — и лучезарно улыбнулась ей, так рада она была ее видеть. Но девочка быстро отшвырнула коробок. Какашка больно ударилась о землю.
— Это не искусство, — сказала девочка, вытирая ручку о платьице.
— А что это? — мрачно спросил художник.
— Это — какашка, дяденька, — звонко проговорила девочка, повернулась и пошла прочь.
Дойдя до калитки, она оглянулась и сказала художнику:
— Ты — кто-то-плохой.
— А художник и не обязан быть хорошим! — закричал художник.
— Моя собака тебя съест, — крикнула в ответ девочка и позвала: — Ласка! Ласка!
Из-под забора высунулась большая белая морда и оскалилась желтыми клыками. Художник схватил с земли коробок, сунул его карман и побежал прочь, на прощание пнув березу. Он споткнулся о палку, брошенную в траве, растянулся, его штаны треснули на заду, но он быстро поднялся и, прихватив палку, бросился наутек.
Когда лай Ласки перестал быть слышен, он остановился передохнуть. Какашка тряслась от страха в его кармане.
Отдышавшись, художник пошел, куда глаза глядят, сбивая палкой головки крапивы.
— Буржуи, не признающие собственных какашек! — обиженно бубнил он, постепенно распаляясь все больше. — Дождетесь вы, когда мы придем и вынесем вас на свалку с вашими зонтиками и собачками!
Говоря это, художник все яростней охаживал палкой крапиву.
— Вы хотите запереть искусство в коробочку, чтобы оно сидело там и не развивалось! А вот вам! — художник изловчился и, не выпуская из рук палку, показал крапиве сразу две фиги.
— Ай! — подпрыгнул он, когда головка крапивы качнулась и ужалила его прямо в дырку на штанах.
Художник обиженно почесал зад. Вынул из кармана коробок, вывалил какашку себе на ладонь, забросил коробок далеко в крапиву и торжественно проговорил:
— Только мы вам не позволим!
Он пошел дальше, теперь уже повторяя про себя одно только слово — «Идея. Идея…».
Они пересекли одно поле, второе, третье. Какашка сидела в кармане, ни жива, ни мертва. Но вот они, наконец, дошли до трассы, по которой неслись машины. Художник перебежал дорогу в неположенном месте и остановился. Какашка высунулась наружу и увидела большущее желтое здание, на котором красными буквами было написано "Карусель".
— Мы будем кататься! — обрадовалась какашка.
— Мы других прокатим, — ответил художник и загоготал.
Какашка до сих пор не научилась понимать его шуток. Впрочем, она заметила, что смеется он только над своими собственными.
Вдруг какашка увидела нечто — стеклянные двери, которые сами по себе, без какой-нибудь посторонней помощи, разъезжались в стороны.
— Где это мы? — прошептала какашка про себя.
Тут художник наклонился к ней и зашептал:
— Надо добыть сыворотку. Ты ее выпьешь и превратишься в ягоду.
— Ах… — выдохнула какашка.
— Но ее охраняют, — тут же расстроил ее художник.
Он, как ни в чем ни бывало, пошел к двери, и та любезно раздвинулась перед ним. Художник вошел внутрь, и они с какашкой оказались в огромном прохладном помещении, с пола до потолка уставленного полками. На этих полках было столько всякой еды, что изумленная какашка вертела головой в стороны, пока та чуть не оторвалась.
Что это за место? — спрашивала она себя. Увидев людей в синей форме и с черными палочками, она поняла, что они — волшебники. Сейчас она выпьет сыворотку, они взмахнут над ней черными палочками, и она станет ягодой. Какашка на прощание похлопала себя по липким коричневым бокам. Уже совсем недолго ей оставалось быть какашкой.
