Облокотившись о тумбу, художник принимал разные позы, выпячивал зад, с глубокомысленным видом чесал сальную голову.
— Художник, — грустно позвала его какашка. — Почему они называют меня «ягодой»?
— Потому что ты — ягода, — тихо ответил художник.
— Нет, я — какашка…
— Какашка ты — на улице или в туалете, — ответил художник. — А здесь, в пределах спейса, ты — ягода.
— А что такое спейс? — спросила какашка.
— Спейс — это такое волшебное место, попадая в которое, ты превращаешься в искусство.
— Но я же никак не изменилась! — удивилась какашка.
— А зачем тебе меняться, если тебя итак считают ягодой? — усмехнулся художник.
— Значит, я никогда не верну какаша, — заплакала какашка.
— Зачем тебе какаш? — спросил ее художник. — Теперь ты — объект искусства. Тобой все восхищаются. Каждый день тебе будут устраивать фотосессии. Будут писать о тебе в журналах и газетах. Показывать тебя по телевизору. Каждый день люди будут приходить сюда, чтобы посмотреть на тебя. У тебя будет слава. Ты уже знаменита. Зачем тебе какой-то маленький вонючий какаш?
— Он не вонючий! — запротестовала какашка.
— Ты сама мне рассказывала, что ушла от него потому, что он вонял, — возразил художник и пошел давать новое интервью.
До самого вечера какашка молча глотала слезы. Вокруг нее сменялись все новые и новые люди, но ни один не спросил, о чем она плачет. Все только называли ее «ягодой» и ахали.
Совсем по-другому было в туалете, куда ее пришли поздравить с рождением другие какашки. Может, они и не умели разговаривать об искусстве, но они, по крайней мере, не принимали ее за кого-то другого. Не принимали ее за ягоду.
И вот когда наступил вечер, свет погас, и все разошлись, какашка слезла со своей тумбы и медленно поползла к выходу. Она обернулась на штаны в аквариуме, зашитые туфли и прочие неопознанные объекты. Нет, покачала она головой, ей среди них было не место. Она больше не хотела быть произведением искусства. Всю жизнь стоять на тумбе? На виду у людей, которые восхищаются тобой, но не замечают, что ты плачешь?
— Ну, уж нет! — сказала какашка, и выползла из спейса без сожалений.
Теперь перед ней стояла самая трудная задача — вернуться домой.
Оказавшись на остановке, какашка покрутила головой. Она не знала номера автобуса, на котором они с художником приехали. И, вообще, в какой стороне — ее родня ямка. Уже наступила ночь, и на небе зажглись звезды. Какашка задрала голову вверх. Одна звезда сияла ярче всех, и какашка узнала в ней свою знакомую.
— Эй, звезда! — позвала ее какашка.
— Я слышала, сегодня в звезду превратилась ты, — наклонилась та с неба, и какашке стала видна ее улыбка.
— Больше не хочу быть звездой, — поникла какашка и собиралась заплакать, чтобы разжалобить звезду, но оказалось, что все слезы у нее кончились. — Я хочу вернуться домой, в свою ямку. Звезда, укажи мне путь. В какую сторону идти? Хоть примерно…
— Ты надеешься найти там какашка, — снова заговорила звезда и наклонилась еще ниже, так, что теперь какашке были видны ее ночные глаза. — Но что, если его там нет? Что, если он счастлив с кефирной какашкой? Что, если он никогда к тебе не вернется? Не лучше ли тебе остаться в волшебном спейсе? Что ты будешь делать в ямке одна? Ты хорошо подумала, какашка?
— Ну, и пусть! — топнула ногой какашка. — Лучше я останусь одна, чем всю жизнь простою без дела на тумбе!
— Тебе видней, — ответила звезда и осветила лучом крышу приближающегося автобуса.
Автобус остановился и открыл двери.
— Сойдешь на конечной! — успела сказать ей звезда.
Какашка взобралась на ступеньку, поползла по проходу и поравнялась с большим грязным ботинком. Ботинок тут же пнул какашку, отпихивая от себя, а его хозяин обозвал ее нехорошим словом. Какашка забилась под сидение.
Она сошла на конечной станции. Звезда уже исчезла или спряталась за тонким месяцем. Но помощь звезды была какашке больше не нужна — стоило ей вдохнуть знакомого воздуха, как она сразу поняла, в какую сторону ей идти. В ночной прохладе веяло малиной и клубникой. А что так могло пахнуть, если не куст — выросший от их с какашем любви?
Принюхиваясь, какашка пошла по запаху, как по ниточке. Пусть я никогда не увижу какаша, думала она, но я найду себе дело и заживу весело. Я обложу ямку мягкими листочками, сделаю ее уютной и теплой. Летом я буду ухаживать за кустом. По ночам общаться со звездами. А зимой — лежать в теплой ямке и видеть сны сладкие, как варенье из клубнико-малины. Весной я отправлюсь в путешествие, обойду все деревенские туалеты и поздороваюсь со всеми какашками. А осенью можно сходить к куче мусора и рассказать ей, какие диковинные штуки я видела в волшебном спейсе. Может, куча мусора когда-нибудь соберется и тоже навестит этот спейс.
Так размышляла какашка, подходя к своей ямке. Она вдруг замерла — ей послышался чей-то плач. Она быстренько слепила из себя шарик и запрыгала к ямке.
Она увидела, что пока ее не было, куст разросся и теперь, большой и пушистый, нависал над ямкой, закрывая ее.
Какашка раздвинула большие зеленые листья, и…
На дне ямке лежал какаш и горько плакал.
— Какаш… — позвала какашка.
— Какашка! Ты вернулась! — закричал какаш, подбежал к какашке и обнял ее.
Какашка слепила себе ручки и тоже обняла какаша.
— Ты больше не любишь кефирную какашку? — спросила она.
— Кефирная какашка — уже в прошлом, — важно ответил какаш. — Я люблю только тебя.
— Но я давно не малиновая, — пролепетала какашка. — Я растеряла весь свой запах, и теперь такая же, как и все другие какашки.
— А я все равно люблю только тебя, — сказал какаш.
— Но почему? — спросила какашка.
— Да я и сам не знаю, — ответил он. — Просто люблю.
Какашка и какаш спустились в ямку. Какашка хотела рассказать ему о своих приключениях, но уже была глубокая ночь, звезды зевали на небе, а клубнико-малиновый куст шелестел сонно. Какашка и какаш уснули, оставив все нерассказанные истории на завтра.
