— Знаешь что, Джим, — говорю я, сложив руки на изображении Космонавта в космосе у себя на футболке. — По-моему, ты просто завидуешь. Тебе завидно, что я человек, у которого есть все, а ты всего-навсего тупой жираф-призрак.
Джим молчит. Потому что сказать-то и нечего. Я загнал его в угол, и он это знает.
— Ну хорошо. Это я написал. Но исключительно ради шутки. Я подумал, что будет смешно.
Я качаю головой. Он меня не убедил.
— Какой же ты жалкий. Сделал подлянку из зависти и даже не можешь признаться, как настоящий мужчина… э… то есть как настоящий жираф.
Джим подцепляет зубами одну из Фикусовых игрушек, круглолицего резинового человечка в борцовском трико.
— Дядюшка Тянем-Потянем, — говорит он с набитым ртом. — Берись за другой конец.
Я берусь за ноги Дядюшки Тянем-Потянем, чья голова крепко зажата в монументальных зубах жирафа. Животное пятится к двери, и я иду следом.
— Нет. Стой на месте.
Я стою в комнате Фикуса, а Джим пятится дальше, через всю лестничную площадку, демонстрируя, почему эту игрушку назвали так, как назвали.
— Дядюшка Тянем-Потянем, — говорит Джим, стоя у самых перил. — А есть еще и собачка. Псявка-Тянучка. Буквально на днях появилась в продаже.
— У Фикуса как раз скоро день рождения.
— Смотри, чего я умею, — говорит Джим и производит действительно впечатляющий маневр: резко дергает головой и завязывает растянутого резинового человечка, которого я держу за ноги, в узел. — Я так и шею могу завязать, — говорит Джим и завязывает.
— Я и не знал, что жирафы такие гибкие.
— А еще я могу сам у себя отсосать.
— Джим, я тебя очень прошу…
— Спек, с тобой все в порядке? А то у тебя такой вид, как будто ты привидение увидел.
— Меня мутит от разговоров о сексе.
— Кстати, о разговорах о сексе, — говорит Джим. У него такой странный голос, когда он держит в зубах эту резиновую игрушку. — Ты когда-нибудь пользовался услугами секса по телефону?
— Ты что, смеешься? Пятьдесят пенсов минута. Фунт — в часы наибольшей загрузки.
— Я смотрю, ты хорошо изучил предмет. Но я тебя понимаю, Спек. С твоим страшным членом…
— Никакой он не страшный.
— Тогда почему же твоя благоверная называет его жуткой висюлькой?
— Она не называет его висюлькой. Она называет его… — Отпустив одну ногу Дядюшки Тянем-Потянем, я давлю большим пальцем себе на очки, передавая давление напрямую в лобную долю мозга, отвечающую за память. — Это было давно.
— Что?
— Наш медовый месяц. Ага, вспомнил. Она называла его «мой рыцарь».
— А в дневнике она пишет совсем другое.
— Тебе что, больше нечем заняться? Обязательно всюду совать свой нос? С таким, знаешь ли, носом… — Я не успеваю договорить. Джим отпускает голову Дядюшки Тянем-Потянем, и резиновая игрушка бьет меня по лицу этак весело и сердечно. — Ой.
— А какие еще у нее есть игрушки?
Я закрываю дверь спальни Фикуса.
— Нет, мы туда не пойдем.
— Значит, пойдем к сестре.
— Даже не думай, — твердо говорю я. — Она и так себя чувствует беззащитной, пока ее муженек в тюрьме. А больше здесь никого нет. Больше пакостить негде. Правильно? Так что давай возвращаться домой.
Джим качает головой и улыбается своей глупой улыбкой большого умника.
— А куда тогда?
— В общем, домой. Но сперва — в мою комнату.
И еще до того, как я успеваю сказать: «В какую комнату?! Нету тебя никакой комнаты», — все на миг погружается в темноту, и нас переносит обратно в мой дом.
— Но, Джим, — говорю я, протирая очки. — Это же наша кладовка.
— Знаю. Я думал сюда переехать.
— И что тебя остановило?
— Тут как-то…
— Как?
— Да много всякого хлама.
— Это не всякий хлам, Джим. Вот посмотри, — говорю я, показывая на высокотехнологичную стиральную машину с сушкой. Одно нажатие на рычажок — передняя панель открывается, и внутри лежат новенькие, еще ненадеванные брюки карго.
— Они серые, — говорит Джим.
— Замечательный цвет, серый, — говорю я с воодушевлением. — Космические корабли тоже серые, Джим.
— А ты когда-нибудь видел космический корабль, Спек?
— В реальной жизни не видел. Но я сделал модель. — Приподнявшись на цыпочки, я достаю с верхней полки роскошный пластмассовый космический крейсер.
— Да, в детстве ты был шустрым мальчиком, — говорит Джим с неприкрытым сарказмом. — Вся модель в сперме.
— Это не сперма, Джим. Это клей.
— А чего он стекает по боку?
— Я немного увлекся.
— А ты еще говоришь, что я мерзкий пошляк. Что тут еще интересного есть? — говорит Джим, осматриваясь. — Это что?
— Мой мобильный.
— Симпатичная штука.
— Воткни шнур на место, — говорю я. — Немедленно. Он заряжается. Что ты делаешь?!
— Пихаю его себе в нос, — говорит Джим, пихая мой телефон себе в нос.
— Немедленно вытащи.
— Кажется, он там застрял. Сможешь достать?
Я встаю на стул.
— Наклонись.
— Погоди, Спек. Сейчас чихну.
— Эй, подожди. Я сейчас принесу салфетку.
— Когда жирафы чихают, сопли выходят у них из носа на скорости девятьсот километров в секунду, — говорит Джим таким тоном, как будто передает сообщение: «А мы тем временем послушаем музыку». — В общем, достаточно, чтобы осеменить кашалота.
Я вылетаю из комнаты пулей, несусь вверх по лестнице, врываюсь в уборную и хватаю рулон туалетной бумаги. Потом, мысленно сопоставив ширину рулона и размер жирафьего носа, ставлю бумагу на место, бегу вниз, в кухню, хватаю рулон бумажных полотенец и мчусь обратно в кладовку.
— Это зачем?
— Ты сказал, что чихнешь.
— Правда?
Пару секунд я обдумываю услышанное, а потом говорю:
— Сдается мне, у меня плохой день. То есть ночь.
— И он еще жалуется! У кого в носе застряла мобила? Давай забирайся на стол. Будешь вытаскивать.
Я встаю на стул, со стула — на стол и лезу пальцами Джиму в нос. Мобильный выходит легко, вместе с увесистой плюшкой соплей, заляпавших мне всю футболку с Космонавтом в космосе.
— Спасибо, Спек. Ты настоящий друг. Когда-нибудь я сделаю то же и для тебя, только напомни. Ого, это чего? Твой компьютер? Давай, что ли, порнушки скачаем.
Я качаю головой. Я смотрю на свою футболку с Космонавтом в космосе, который сплошь залит вязкими носовыми выделениями.
— Посмотри, — говорю, указав пальцем на зеленоватые сопли.
— Это неинтересно, — заявляет Джим. — Я хочу посмотреть порнуху.
Тяжко вздохнув, я включаю компьютер и отхожу в сторонку. Сперва появляются цифры, потом — заставка с черепашкой. А потом коми зависает.
— Он так всегда.
— А я думал, что у тебя должен быть самый что ни на есть навороченный комп. Ты же повернут на всяком хай-теке.
— Это и есть самый что ни на есть навороченный комп.
— Ага.
— Компьютеры, они как автобусы, — говорю я с умным видом. — Сперва ты их ждешь целую вечность, а потом они вдруг ломаются.
Джим издает невеселый смешок, косится на меня с неприкрытым презрением, качает головой, но от комментариев воздерживается.
— Прошу прощения, на чем мы там остановились?
— Мы пытались включить твой компьютер. Может, попробуем перегрузиться?
— Ну попробуй.
Он отодвигает меня в сторонку и применяет старый испытанный способ работы с неисправной техникой, а именно — лупит копытом по корпусу. Машина перезагружается сама собой и заводится с первого раза.
— Вбей какое-нибудь слово.
— Какое слово?
— Ну, что-нибудь, что тебя возбуждает.
Я печатаю слово, вернее, целых два. Космический корабль. И нажимаю на Enter.
Джим глядит на экран, склоняет голову набок и смотрит опять, под другим углом.
— Вот уж не думал, что ты так умеешь.
— Невесомость, — вздыхаю я. — Они бы, что ли, хоть шлемы сняли…
— Попробуй еще раз. Закрой глаза и вбей первое, что придет в голову.
Я так и делаю. И на экране медленно возникает картинка высокого разрешения: изображение женщины, которая катается голая по кровати и сосет большой палец у себя на ноге.
Джим пробуждает меня к жизни смачным жизнеутверждающим поцелуем.
— Но-но, — говорю я, отплевываясь. — Без засосов. — Джим выпрямляется в полный рост, задевая ушами потолок. — Просто помоги мне встать.
— Мои поздравления, — говорит Джим, протягивая мне копыто. — Ты узнал свой фетиш.
— Что я узнал?
— Свой фетиш, Спек. Ту самую штуку.
— Какую штуку?
— Которая тебя заводит. Ты увидел порнуху с фетишем на босые ноги, и у тебя случилась эрекция. Кровь прилила к твоим модным боксерским трусам, и ты отрубился.
— Что за бред?
— Вставай, любитель понюхать чужие ноги.
— Как ты меня назвал?
— Хотя, по зрелом размышлении… — говорит Джим, легонько пиная меня ногой, так что я снова валюсь на ковер. — На колени, раб. Так и быть, можешь облобызать мне копыто. Мое могучее копыто.
