В ту ночь все шло по плану и предвещало успех. Боевики сидели в засаде, сжимая кинжалы, пачки динамитных шашек установлены в пробуренные для них дыры, а красноармейский караул, вышедший из казармы Инженерного ведомства на смену старому, был захвачен, уничтожен и заменен заговорщиками. Ничего не подозревающий начальник старого караула сдал свой пост в сторожке у ворот Григорию и его группе, козырнул, скомандовал своим орлам построиться и они отправились восвояси, предвкушая горячий ужин и отдых в тепле. Дом Свободы, иронически прозванный так после революции и с августа 1917 года служивший тюрьмой императорской семье, теперь был в руках конспираторов — монархистов. Фридрих, одетый в этот раз в полную форму красноармейца, быстро пересек двор, оставляя следы на хрустящем снегу. Двухэтажное белокаменное здание, построенное в начале XIX — го века, смотрело на него темными глазницами окон. Ночь была глухая и редкие звезды тускло мерцали в небе. Вдалеке жалобно скулила собака. Ни одна форточка не была открыта и ни звука, ни шороха не доносилось изнутри. Все замерло и остановилось до утра. Фридрих отпер парадную дверь взятым с вахты ключом и вошел в вестибюль. Свет фонаря у ворот проникал сюда через два боковых окна и позволял ему рассмотреть внутренность прихожей. Помещение было пусто. Пара изношенных галош валялась под вешалкой, на которой уместились овчинные тулупы, несколько модных женских пальто и две серых офицерских шинели. На потертой скамье валялись белые вязаные перчатки, а в стойке возле зеркала на стене стояло несколько зонтов с полукруглыми бамбуковыми ручками. «Где они?» дурное предчувствие сжало его сердце. «Они должны быть готовы и ждать нас.» По широкой пологой лестнице с витиевато закрученными перилами Фридрих, затая дыхание, поднимался на второй этаж. Обветшавшие ступени надрывно скрипели и стонали, и каждый шаг казался ему раскатом грома. Первая ступень, вторая, третья… считал Фридрих, нервы его были напряжены, пот заливал лицо, в правой руке сжат тяжелый браунинг. Прошла вечность, пока он взобрался на лестничную площадку. По прежнему ни звука. «Они не слышат меня или оцепенели от страха? Неужели так крепко спят?» Он осмотрелся. Свет из прихожей почти не проникал сюда. Слева от него угадывался проем коридора, с другой стороны глухая стена, а перед ним была высокая закрытая дверь с вычурной бронзовой ручкой. Легонько, костяшками пальцев он постучал и прислушался. Молчание в ответ. «Торопитесь, Ваше Величество, дорога каждая минута,» осмелился вымолвить Фридрих. «Да вы входите, голубчик, не стесняйтесь. Что там в потемках топчитесь?» раздался странно знакомый голос. «Мы вас битый час дожидаемся.» Изумленный Фридрих толкнул дверь и осторожно вошел в теплую темноту. Воздух был здесь другим — затхлым, тяжелым и спертым — как в больничной палате, и к его горлу подступила тошнота. Щелкнул выключатель, вспыхнула электрическая люстра на потолке, яркий, беспощадный свет озарил все кругом. Комната была полна смеющихся чекистов. Сзади на него набросились двое, вырвали пистолет, выкручивали руки. Они сгрудились вокруг него, крича и пиная, согнули вперед головой почти до пола, а потом вытащили на середину. «Как ты дошел до жизни такой? Не я ли тебе тогда советовал: идем с нами?» спросил Фридриха тот же голос и когда тот поднял взгляд, то узрел перед собой Павла Кравцова! Он ни чуточки не изменился с той поры, когда они столкнулись в подвале Зимнего дворца штормовой ночью 25 октября 1917 года, все та же надменная снисходительность и брезгливость, правда волосы поредели на его голове, заострились черты его конопатого лица и под глазами залегли тени. «Куда прикажете вести его, товарищ Багровый?» Мурластый и ражий красноармеец с почтением обратился к нему. «Сперва пленного обыщем, а потом поведем в подвал на допрос,» дал указание Павел. «Поставьте его туда,» рука Павла ткнула в сторону дубового платяного шкафа, стоявшего в углу. «Поставьте его лицом к стене и не спускайте глаз. Это матерый зверь!» Фридриха заволокли в проем и запретили поворачивать голову. Павел пришел в благодушное настроение. Заговор был раскрыт, попытка похищения заключенных предотвращена, через несколько минут арестованный начнет давать показания в пыточной камере и он получит повышение. «Это товарищ Заславский вас высчитал,» указал Павел на интелигентного, похожего на пианиста, молодого человека с длинными черными волосами. Тот, заметив внимание, шутовски поклонился в сторону задержанного. «Он вчера утром приметил ваших адьютантов Пухова и Чулкова, шатающихся на Плац Парадной площади. Они так глазели на губернаторский дом, что любой дурак поймет, что у них на уме.» Они долго взахлеб смеялись. Веселье длилось недолго, пальцами и кулаками они начали вытирать слезы и вдруг на Фридриха озлобился коренастый, неуклюжий, с седой бородой и лицом бульдога чекист. «Так значит вы Николая Кровавого от народного гнева хотели спрятать? За попытку побега мы переведем заключенных в другой город и больше цацкаться и давать поблажек им не будем!» брызгая слюной, проревел он. Фридрих стоял лицом к стене в промежутке между стенкой шкафа и дальним углом комнаты и в спину ему часовой упирал ствол винтовки. Горько ему было на сердце, и стыдно за дерзкий, но плохой расчет и за погубленных своих товарищей. «Сейчас всех скрутят. Как бы предупредить?» Когда снаружи раздался взрыв, а за ним другой, массивные доски мебели уберегли его. Взрывная волна выбила окна напрочь. Стеклянная крошка вихрем пронеслась по помещению раня, калеча и убивая. Находившиеся в комнате с криками боли попадали на пол, ощупывая свои кровоточащие лица, головы, шеи и руки. Часовой его охнул и ошарашенный присел на корточки, винтовка выпала из его рук, теперь ему ни до чего не было дела, как зажимать пальцами свои рваные раны. Кроша сапогами осколки, Фридрих выскочил на середину комнаты и, схватив Павла за шкирку, вместе с ним выпрыгнул в окно. Рама, ослабленная взрывом, легко подалась. Оглушенные, они упали на снег, Павел ударился спиной, Фридрих лежал на нем лицом вниз. Фридрих не знал сколько пробежало времени, прежде чем он пришел в себя. Вахта горела, бил набат, сбегался народ. Фридрих поднялся. Его ноги тряслись и голова гудела. Его блуждающий взгляд упал на свояка. Он был мертв. Большой треугольный кусок стекла торчал из его шеи и из ранки вытекал алый ручеек. Двор был полон без толку слоняющихся революционных солдат. Почти каждый держал над головой коптящий факел. Красноватые блики и отсветы мелькали на сугробах. Фридрих бросился к дыре, проделанной взрывом в заборе, и вышел на улицу. Кричали люди, вытянувшиеся в цепочку и передавали из рук в руки ведра с водой, заливая горящую сторожку и остов ворот. На него никто не смотрел. Фридрих молча занял место в линии, встав между двумя серьезными пожилыми женщинами, и тут же получил и передал полную до краев бадейку на железной дужке. «Торопись!» кричали пожарные. Пламя замирало и угасало, но внутри Фридриха открылась звенящая пустота и было ему смутно, темно и тошно.
В семейном гнезде Зиглеров жизнь в отсутствии хозяина никак не устраивалась. Деньги, оставленные Фридрихом, быстро съела инфляция, а от Павла Кравцова ничего так и не поступило. Зинаида Андреевна рассчитала прислугу и все работы по дому и на огороде женщины выполняли сами; даже у шестилетней Аннушки был круг своих обязанностей. Невзгоды сформировали характеры их детей. В те годы мужали рано. Борису и Сергею шел четырнадцатый год. Подрастая они задумывались о своих отцах, о беспорядке на родине и почему они живут на чужбине. Они много читали и задавали взрослым вопросы. Тем временем панический страх их матерей остаться без крыши над головой и хлеба на столе выработал в них чувство ответственности за семью. Они становились охотниками и рыбаками, доставляя из каждой экспедиции к радости домочадцев немного съестного. Природа в Финляндии щедра и многообразна; тысячи кристально чистых озер, рек и каналов всегда полны рыбой, а дивные и таинственные леса дичью. Немного смекалки и сноровки и они возвращались домой увенчанными славой и нагруженными добычей!
В то ясное августовское утро Сережа и Борис заканчивали рыбалку. Дни укорачивались и становились прохладнее, и рыба резвилась в озере Пяйянне, на берегу которого находился их коттедж. Голавль и язь схватывали наживки, весело клевал лещ и окуни гоняли мальков. Вот их то и заказала к сегодняшнему обеду Наталья Андреевна. Солнце уже поднялось высоко в небо и неровный теплый ветерок рябил озерную поверхность на горизонте, изредка донося крик петухов и мычанье скота. Вода в прибрежной заводи, куда мальчики, закатав штаны, зашли по колени была безмятежна и незамутнена. «Гляди как скачет, тут ее всю не переловишь,» Сергей указал на мелкую рыбешку в страхе выпрыгивающую из водоема. «Это она от хищников так сигает, думает убежит.» «Верно, но пора уходить,» Борис наклонился и вытащил из — под коряги сетку с уловом. Несколько крупных окуней изгибались и сверкали чешуей. Они кидались из стороны в сторону, пытаясь вернуться в родную стихию. «Вот наши мамы обрадуются,» не успел договорить Борис, как услышали голос, который мгновенно узнал, «Обязательно обрадуются.» Из — за изгиба дороги показался Фридрих. Он побледнел и исхудал, как будто болезнь измучила его, но элегантная штатская одежда облекала его атлетическое тело — новенький коричневый пиджак и брюки с отворотами, жилет и белая рубашка с галстуком, на ногах были лоснящиеся двухцветные штиблеты, на голове — чесучовая фуражка; на лице его аккуратно подстриженные пшенично — желтые усы сливались с короткой русой бородкой; из — под бровей смотрели искрящиеся от смеха голубоватые глаза. Задохнувшись от волнения, Борис бросился к отцу. «Папа, ты к нам навсегда?» вскрикнул он, обнимая его за шею. «По обстоятельствам,» дипломатично ответил Фридрих. «Но два — три месяца обещаю.» Рядом стоял расстроенный Сережа. C тоской искал oн своего отца. Его брови страдальчески изогнулись, носик покраснел и сморщился. Его блуждающий взгляд случайно заметил движение в кустах орешника. «Папочка!» что есть мочи закричал он, завидев еще одну мужскую фигуру, вышедшую на берег. Сережа рванулся и было побежал к нему, но тут же остановился. Это был не отец. «Знакомьтесь, мой боевой товарищ и друг Григорий Жеребцов! Мы с ним прошли через много войн!» Фридрих положил руку на его плечо. Тот стоял ширококостный и мускулистый, расставив свои сильные ноги, однако лицо его выражало скорбь, сочувствие и горькое сожаление. Солнце закатилось в глазах Сережи и померк свет. «А где мой папа?» с горестью смотрел он на незнакомца. «Твой папа задерживается,» Григорий поправил лямки вещевого мешка за своей спиной, врезавшиеся в плечи. Одет он был, как и Фридрих, во все новое и мог послужить образцом мужской элегантности. Единственное отличие между ними была мягкая фетровая шляпа на голове последнего. «Где мой папа сейчас?» надежда засветилась в глазах мальчугана. «Мы точно не знаем. Мы слышали, что он сражается в армии Колчака,» Григорий вынул из кармана компас и протянул подростку, впитывающему, как солнечное тепло, каждое услышанное от взрослых слово. «Вот твой папа просил тебе передать.» Сережа тут же пристегнул компас к руке. Теперь он знает, что отец думает о нем! Таким отцом можно гордиться! Его голова высоко поднялась и спина выпрямилась. «Пойдемте домой,» Борис торопил мужчин, собирая удочки и банки с червями.
