Тухачевский и военный атташе комкор Путна едва успевали отвечать.
— Вы все видели собственными глазами, господа,— Михаил Николаевич кивнул на экран.— Именно в таком направлении развивается военная мысль.
— Не смею сомневаться в ваших словах, господин маршал,— зажав под мышкой стек, поднялся генерал Бэль.— Но, на мой взгляд, воздушные десанты не могут иметь самостоятельного значения. Эти впечатляющие сцены из области научной фантастики. Нечто вроде «Борьбы миров» Уэллса.
— Уэллсом я зачитывался еще в гимназии. Но, если говорить серьезно, в научной фантастике немало дельного. Я, например, вполне допускаю, что еще мы с вами станем свидетелями межпланетных полетов.
— «Из пушки на Луну»? — вызвав корректный смех, спросил генерал.— Я тоже люблю поразвлечься фантазиями.
— Не хочу делать дурных пророчеств, но в грядущей войне нам придется столкнуться с боевыми ракетами. Если эта тема вас занимает, мы бы могли встретиться на этих днях и продолжить обсуждение.
В четверг Тухачевского принял начальник штаба военно-морских сил адмирал Четфилд.
— Зная, что нам предстоит увидеться, господин маршал, я не стал докучать вам расспросами, хотя до сих пор под впечатлением увиденного.
— Смею уверить, что это не кинотрюк.
— Фантазии, трюки, цирковые фокусы — боже, какая глупость. Можно подумать, что мы выращиваем своих офицеров в инкубаторе. Не стану скрывать, но мне известно, что вы уже использовали воздушный десант в ходе маневров. Жаль, что при этом не было наших наблюдателей. Остается лишь позавидовать французским коллегам. Лично меня весьма интересует возможность совместных операций авиации и флота.
— Это очень интересный аспект, господин адмирал. Исход многих операций был бы совершенно иным, если бы атаке с моря предшествовала выброска парашютистов. Я совершенно с вами согласен... Что же касается посылки наблюдателей, то, уверяю вас, мы будем только рады принять английских друзей. Считайте это официальным предложением. Подробности мы можем согласовать по обычным каналам.
Тухачевский мысленно поздравил себя с успехом. До конкретных договоренностей было еще далеко, но обнаружился интерес, и это давало надежду. За Четфилдом стоял самый могучий флот на земном шаре.
Политика Уайтхолла строилась на абсолютной уверенности в том, что агрессивные устремления Гитлера направлены прежде всего на Восток. Отсюда со всей естественностью вытекало индифферентное отношение к самой идее коллективной безопасности. Литвинов, при всей его опытности, так и не сумел стронуть англичан с этой железобетонной позиции. Даже его доверительное свидание с Иденом не привело к сколь-нибудь существенным сдвигам. Разве что стали понятнее позиции обеих сторон. И вот первая долгожданная ласточка. Она хоть и не делает весны, но, безусловно, сулит потепление.
Вечером советская делегация посетила Букингемский дворец.
В сиянии хрустальных подвесок утонченная роскошь двора произвела впечатление даже на искушенного наркома. Стол в виде широкой подковы был сервирован в лучших традициях восемнадцатого века: массивные, пунктированные алмазом бокалы работы Гринвуда, ворчестерский фарфор с рельефным, ослепительно синим декором, знаменитое серебро королевы Анны, непревзойденное по простоте и благородству форм.
— В прошлом у нас были кое-какие трудности,— приветствовал Литвинова Эдуард Восьмой.— Но мы можем жить в добром согласии и успешно развивать торговлю.
Задушевный тон придал светской банальности должную значимость, а намек на «трудности» не стоило принимать близко к сердцу. Если подразумевался арест английских электриков, вызвавший действительно серьезное осложнение отношений, то дело давным-давно уладилось. ЦИК досрочно освободил осужденных инженеров. Словом, король сказал все, что положено королю, а министр ответил, как подобает министру.
Тем более что Эдуард сразу же переключил внимание на Тухачевского:
— Какая строгая и вместе с тем импозантная форма! — простодушно восхитился он и глазом знатока скользнул по золотым звездам на рукавах и петлицах.— Очень-очень к лицу, сэр маршал... Говорят, наши дамы без ума от вас? Поздравляю!
Михаил Николаевич сдержанно поблагодарил за сомнительный комплимент. Он давно примирился с восторженным поклонением прекрасного пола и хлесткой назойливостью газетчиков. Ничего хорошего это не принесло. Скорее, напротив, доставило множество огорчений, подчас серьезных. «Красавец маршал», «большевистский Александр», «военный гений революции»... Эти и подобные им журналистские перлы, мягко говоря, не прибавляли друзей. С легкой руки французов, которые первыми стали трубить о «красном Бонапарте», английские журналисты с удивительным единодушием навалились на исторические параллели. С кем только из наполеоновских маршалов его не сравнивали!
Эта навязчивая доминанта, пожалуй, была опаснее всего. Тухачевский превосходно понимал, какой сугубо специфический смысл обретает на родимой почве даже вскользь брошенное словечко — «бонапартизм».
И года не прошло, как была перепечатана пятнадцатилетней давности беседа со Сталиным. Зачем, спрашивается, вновь раздувать отгоревшие уголья? Значит, ничего не забыто и каждое лыко в строку.
Маршал почти осязал, как сгущается и растет аморфная липкая масса, выбрасывая то здесь, то там хищные щупальца. Это заставляло постоянно держаться настороже, обдумывать каждое слово, контролировать каждый жест. Особенно здесь, за границей, где тоже велись свои закулисные игры, чьи ходы лишь смутно угадывались в общем контексте международной политики. Хотелось верить, что стрельба ведется по площадям не прицельно, но уж слишком открытой была позиция, чтобы не придавать значения даже пустяковым, случайным на первый взгляд попаданиям.
Когда закончилась, притом очень скоро, официальная часть и гости налегли на закуски, маршала отыскал Бэль.
— Рекомендую попробовать омара под майонезом,— посоветовал генерал и, ловко орудуя пинцетами и крючками, разделал клешни.— Должен заметить, что с оперативной стороны применение массивного десантирования встречает определенные возражения...— продолжил он вне всякой связи с гастрономическими рекомендациями. Но развить тему не пришлось, потому что рядом словно из-под земли возникла высокая дама в палантине из баргузинских соболей. Молодящаяся, эффектная, перегруженная бриллиантами: бальная княжеская коронка, ожерелье, браслет.
— Как поживаете, генерал?
— Спасибо, миледи, превосходно... Как вы поживаете?.. Маршал Тухачевский, леди Астор,— с непринужденностью старого знакомого выполнил он лаконичный обряд представления.
Видимо, именно этого и ждала дама, сразу же завладев вниманием гостя.
— Счастлива знакомству с вами, знаменитый маршал!.. Говорите по-английски?
— Немного. С французским дело обстоит несколько лучше.
— Я читала о вас в газетах. Поистине блистательная карьера! — она легко перешла на французский.— Оказывается, вы дворянин, маршал?..
— Как и Ленин, мадам.
Она рассмеялась, давая понять, что принимает ответ за шутку, и сразу зашла с другой стороны:
— Надеюсь, вы не англофоб?
— С чего бы это?.. По убеждениям, как вы могли бы, наверное, догадаться, я интернационалист.
— Полностью разделяю ваши взгляды... Однако вы говорите, как истый парижанин. Впрочем, чему я удивляюсь? Столько лет французский был языком дворянства, а для благородных людей не существует национальных границ... Немецкий знаете так же хорошо, господин Тухачевский?
— Пожалуй,— с заминкой ответил он.— Но предпочитаю все же французский, как международный язык дипломатии.
— Браво, маршал! Вы действительно дипломат, и очень тонкий. Я, кажется, уже успела сказать, что наши немецкие друзья совершенно очарованы вами.
— О каких друзьях речь, мадам?
— Разве вы не останавливались в Берлине, господин Тухачевский? Прошлой осенью?
Тухачевский внутренне подобрался. Разговор приобретал подозрительную остроту.
— Я солдат, миледи,— он и не пытался заглушить металл в голосе.— Боюсь, что мы не поймем друг друга.— И уже мягче, с задумчивой улыбкой обронил: — Вряд ли у нас найдутся общие друзья. Мои — все в России.
— Я, очевидно, неловко выразилась,— леди Астор казалась смущенной.— В пересказах всегда возникает путаница... Виной всему впечатление, которое произвёл ваш остроумный тост... Ах, прошу прощения, сэр Генри делает мне какие-то знаки! — изящно присев, она скользнула к старому джентльмену, угрюмо вертевшему пустой бокал.
— Генри Детердинг,— счел необходимым пояснить Бэль.— «Роал Детч Шелл». Второй в мире магнат нефти. Между нами говоря, ужасный мизантроп.
