Все воины, стражники дворца, выстроились в две шеренги от ворот до бронзовых дверей. Там в золотой одежде, вытканной явно не в этих диких краях, встречал повелителя хазарапат Уршаг. Только конюхов пропустили к воротам. Остальные слуги и подданные остались за плечами воинов, державших копья ровными рядами.
Я стал опасаться, что в этом торжественном столпотворении ничего толком не выйдет. Пробиться вплотную к повелителю стража не даст, а на точный бросок издалека рассчитывать нельзя. Но в том, что нынешний ясный день станет последним днем царя Кира, сомневаться мне не полагалось.
Я нашел довольно возвышенное место, с которого были хорошо видны и ворота, и промежуток между шеренгами воинов, и двери дворца, и приближающийся к Пасаргадам иудейский обоз, и весь обратился в зрение.
Ворота отворились, и въехала варварская конница. В тот же миг все «нестроевые», оттесненные стражами, высоко подняли руки и стали выкрикивать славословия.
И я вновь был изумлен. Все всадники казались одинаковыми. Все статны, крепки, но одеты не лучше встречавших меня под городом воинов, если не считать посверкивавших на запястьях браслетов да более дорогих тканей, выбивавшихся из-под светлых, хорошо дубленных овечьих шкур. У всех к седлам были приторочены примерно равные охотничьи трофеи: гроздья птиц, горные косули и козы. Все всадники выглядели немолодо, самому младшему явно пошел уже четвертый десяток. Старший же из них, седобородый перс, ехал первым, но я сразу догадался, что царь не он.
«Кто же из них Кир?» — недоумевал я и встревожился еще сильнее, когда заметил среди всадников человека, лицо которого казалось бронзовым, как дворцовые двери. То был, несомненно, эламит, и наверняка тому эламиту было рукой подать до царя.
Но вот в дворцовых пределах грохот утих, кони остановились, и конюхи, бежавшие по бокам и следом, почти одновременно подхватили их под уздцы. А за воротами и за оградой еще слышался стук копыт, и я, подтянувшись на носках, мог заметить по шапкам и копьям, что там разъезжаются в стороны еще полторы-две сотни воинов.
Хазарапат Уршаг, благоговейно подняв руки, стал спускаться со ступеней дворца. Из дюжины знатных персов, вернувшихся с охоты, вышел невысокий плотный человек, которого я теперь видел только со спины. Уршаг сделал шаг ему навстречу и торжественно поцеловал в левое плечо.
Кир! Невысокий и ничем не примечательный с виду царь персов!
Когда он проезжал мимо, я даже не запомнил его лица!
И я обозвал себя невеждой. Ведь, пытаясь разглядеть всех сразу, не приметил главного отличия. На головах у всадников высились войлочные и кожаные шапки, украшенные серебряными кольцами и чешуйками, но вершины шапок были загнуты вниз. И только царская шапка, поблескивавшая золотыми колечками, горделиво торчала своим острым концом в небеса. Вот и все отличие царя!
Впервые за дни моего пребывания в дворцовых пределах бронзовые двери открылись, и царь персов, явившись моему взору всего-то на несколько мгновений, исчез в сумраке своего дома.
Минуло еще немного времени, и снова вокруг дворца стало тихо и почти безлюдно. Стражники теперь стояли вокруг всего дворца, но именно теперь я смог вполне безнаказанно обойти дворец со всех сторон в нескольких шагах от стен, даже мимо задних дверей. Видимо, в отсутствие царя подходить к пустому дому, в котором обитали только слуги и женщины, чужим не позволялось. Священных сил царского тела (персы называют эти силы «хварено», или «сияние») хватало, чтобы отогнать от стен всякие злые чары.
Воины знали Анхуза-коновала как пришельца, исцелившего царских коней, и теперь с особенной радостью приветствовали его взмахами рук и копий. Но Анхузу-коновалу не требовалось почестей, золота и похвального слова царя. Он искал лазейки, щелки и выступы на стенах.
Смерть бродила в нескольких шагах от царя. Еще одна смерть или даже две пока что спускались к нему с западных склонов гор. Первая не хотела делить свою добычу с остальными и потому жадно бродила кругами, ища подступ к жертве.
Я предоставил Киру выбор: или он сам придет на конюшню, когда с выгона приведут не совсем окрепших коней, или дождется меня ночью в своей собственной опочивальне.
По выбору или само собой вышло второе.
С каждым часом кровь в моих членах становилась все горячее. Каждая мускульная жила как будто превратилась в туго натянутую тетиву, а все чувства обострились, словно у хищника, готового к броску.
Я слышал, как хрустят камешки под ногами воинов, охраняющих дворец и покой царя, как пчелы перелетают с цветка на цветок, а по земле пробегают жужелицы. Слышал не только пение птиц, но и тонкий свист их перьев, когда перелетали они с ветки на ветку где-то в дебрях сада. Мне казалось, что начинаю различать гулкий голос царя в стенах дворца и шепот его женщин, навечно спрятанных от всех чужих глаз. И с каждым часом с расстояния в сотни стадиев все отчетливей доносился скрип колес и позвякивание медной посуды в обозе иудейского купца.
Глаза улавливали движение чуть не всякого листика в саду и уже начинали прозревать сквозь всю толщу растительности, сквозь стены. В своих грезах я уже мог пересчитать всех стражников, проникнуть за бронзовые двери, сквозняком пронестись по комнатам и переходам, заглянуть за углы и пологи.
Так дождался и заката и ночи. Это ожидание длилось как будто дольше моего путешествия из Милета в это горное гнездовье.
Я был уверен, что иудей благополучно добрался до Пасаргад. Знал без сомнения, что в этот день он не был и уже не будет допущен во дворец. Предполагал, что вавилонянин не повернул назад и ему куда легче, чем обремененному грузом иудею, появиться в любое мгновение по эту сторону стен. Да, стены были низки, а сад чересчур густ. Будь я хазарапатом, то возвел бы преграду понадежней.
Незадолго до полуночи Болотный Кот наконец вышел на охоту.
С черных небес, полных необыкновенно ярких звезд, быстро опустился холод. Сад застыл без звука и движения. Всю мою одежду составляла тугая повязка на чреслах да еще, можно считать, тонкий слой оливкового масла, которым я как следует натерся для большей гибкости членов и для того, чтобы немного отбить человеческий запах. Но холода я не чувствовал и знал, что сил против него хватит на всю ночь.
Конюхи спали крепко.
Укрепив на поясе все необходимое — два маленьких кинжала в ножнах, веревки и несколько железных крючков,— я двинулся по саду. Стояла глухая тьма. Только огни факелов, горевших у парадных дверей дворца, теплыми звездочками поблескивали сквозь листву.
Первым делом предстояло добраться до внешней стены и забросить на нее мешок с одеждой и дюжиной лепешек, удержав при броске конец веревки, привязанной к этому мешку. Ведь я так и не решился облегчить свои хлопоты и закончить свою жизнь вместе с делом здесь, На копьях стражников. Значит, приходилось думать и о завтрашнем дне, о том, как унести ноги, а потом спрятаться и выжить в горах первое время, в дни самых упорных облав.
Итак, забросив мешок со своей жизнью на стену, я повернулся назад, обратил взор ко дворцу и двинулся во тьме навстречу своей судьбе. Местами я шел как человек, местами — на четвереньках, как хищник, под кустарником проползал ящерицей.
Мне удавалось хранить первозданную тишину. Ни один камешек не зашуршал под ступнями, ни одна ветка не хрустнула. Хотя, признаюсь, исцарапался я в саду изрядно.
И вот когда, по моему расчету, я преодолел половину первой и самой легкой тропы, мне вдруг послышалось чье-то дыхание. Я замер и, поводив головой, приметил два огонька, холодных, как звезды, но крупнее и ближе самых ярких звезд. У самой земли сквозь тьму сада огоньки приближались ко мне. Как мне хотелось в те мгновения остановить не только дыхание, но и сердце и похолодеть подобно самому мертвому камню. Но вся плоть моя горела.
Я опустился на колени, и гепард своим прохладным носом ткнулся мне в висок, а потом пощекотал мне своим ухом шею и плечо. Ничего не оставалось, как только почесать его за ухом. Тут и второй по-дружески толкнул меня лбом в поясницу. Было приятно, что приняли за своего, но не предлагать же было им общую охоту!
Оставалось еще чуть-чуть поублажать их, а потом быстро перерезать шеи обоим. Но, к счастью, судьба забрала из моих рук это злое дело. Вернее, произвела обмен.
Странный шорох мы услышали все трое, и трое разом навострили уши и выгнули спины. Я остался на месте, а гепарды, как истинные хозяева сада, бросились во тьму.
Послышались треск веток, рычание, приглушенный вскрик. Некто, явно двуногий, выскочил на меня и, споткнувшись об мою ногу, растянулся плашмя. Мига хватило, чтобы прыгнуть ему на спину и проткнуть кинжалом тьму вместе с его шеей. Двуногий содрогнулся подо мной и захрипел. Но и позади меня, в кустах, раздался ужасный хрип, а затем — истошный кошачий визг. И сразу же вдали, у дворца, загремел топот ног.
