послать от себя жалованье польским людям, сопровождавшим в последние дни их, пленных, до границы и участвующих в обмене. Телегу, груженную дарами митрополита – баранами, курицами, вином, мёдом и калачами – отправили к месту размены. И она, прогрохотав по деревянному мосту, по которому ещё вчера пленные русские шли на свободу, скрылась за буграми, возвышающимися на другом берегу Поляновки.
Колонна же русских, снявшись со стана, двинулась по Можайской дороге к Москве. На всем пути до столицы по всем городам и сёлам, через которые она проходила, митрополита встречали с хлебом-солью. А впереди колонны летела молва, что из польского плена возвращается митрополит Филарет Романов, отец государя Михаила. И молвой же разносилось, что, дескать, в столицу едет новый патриарх Русской церкви…
В Можайске Дмитрий Пожарский и Григорий Волконский, с духовными, встретив митрополита, присоединились к колонне.
Наконец процессия приблизилась к речке Пресне. Там собралась огромная толпа московского народа… И когда показался возок митрополита, в толпе закричали:
– Едут, едут!
А впереди неё, толпы, стоял юный царь, нервно сжимая в правой руке скипетр. И тут же была его свита… С бледным лицом, щуплый телом юный царь стоял прямо, стараясь с достоинством держать на голове шапку Мономаха. Парчовые одежды на нём, расшитые жемчугом и камнями, казались тяжёлыми – от волнения и от жары в этот знойный летний полдень.
Не доезжая до царской свиты, возок митрополита остановился. Фёдор Никитич вышел из возка и пошёл навстречу царю, своему сыну… Подойдя ближе, он остановился напротив него. Юный царь низко поклонился в ноги ему, своему отцу… Выпрямился… В глазах у него стояли слёзы. У Филарета же затуманился взгляд, к горлу подкатил комок при виде сына, украшенного шапкой Мономаха, повзрослевшего, с огромной свитой. И он низко поклонился ему – своему сыну – поднял на него глаза. Не говоря ни слова, отец и сын стояли и со слезами взирали друг на друга… Затем они упали друг перед другом на колени… И так стояли долго…
На речку и толпы людей опустилась тишина…
Справившись с волнением, они, отец и сын, поднялись на ноги.
– Божию милостью мы, – дрожащим голосом начал свою речь юный царь, обращаясь к отцу, – великий государь царь и великий князь Михаил Фёдорович всея Русии самодержец, приветствуем его преосвященство митрополита Ростовского Филарета со счастливым возвращением на родину, в столицу Московского государства!..
Нескоро здесь всё успокоилось.
Но вот Фёдор Никитич снова поднялся в свой возок. Шереметев взял его коня под уздцы, и процессия во главе с царём, который пошёл пешком впереди возка, двинулась к Москве, которая встречала их колокольным звоном.
Глава 20
Крымские дела Григория Волконского
Вот в это время, когда всё уладилось в семействе государя, Волконский заглянул как-то в Посольский приказ по привычке.
Третьяков, встретив его, пригласил в свою палату, угостил водочкой.
Князь Григорий и раньше, бывая у него, удивлялся способности Третьякова устраиваться. Размах проявлялся у того и в обстановке его палат, окружающего быта… Большая палата, роскошный стол, длинный, из дуба, под дорогой бархатной тёмно-синей скатертью. Такие же массивные дубовые неподвижные лавки, коники, покрытые цветастым шёлком. И шкатулки, полно было ларцов, с секретами, больших, пузатых, с серебряными полосами и пластинами из яшмы и малахита… А стены!.. Таких, обтянутых персидской камкой, не было даже во многих палатах дворца, у государя… А у Петьки Третьякова были…
«Да-а, умеет жить!» – с завистью подумал князь Григорий. Вообще-то, он терялся в догадках, откуда у Третьякова, при его-то окладе, деньги, чтобы вот так роскошествовать, обставлять свои палаты… «Ворует!» – мелькнуло у него, уже ставший расхожим обычным источник неизвестных доходов… Сыски были и у него, у Третьякова… Но тот всегда оказывался чист!.. Никто не знал, откуда у него всё это берётся…
Они выпили, закусили солёными грибками. Они тоже были у дьяка всегда в наличии, на всякий случай. Разговорились о сегодняшних делах, интересующих обоих.
Князь Григорий рассказал, как был побит Сагайдачным под Каширой, на Оке, при речке Осётр.
– Сволочь он! Твой Сагайдачный!.. Паскуда! – стал ругаться Третьяков.
– Что он тебе-то сделал?! – удивился князь Григорий. – Ты тут сидишь, а он там! – махнул он рукой неопределённо куда-то за стены приказной палаты.
Третьяков посмотрел вопрошающе на него. Затем, сообразив, что Волконский не знает всего, хотя крымские дела касаются его напрямую, стал рассказывать ему подробности.
– Он, Сагайдачный, захватил посланников, которые ехали в Крым, к Джанибек Гирею!
– А кого?
– Степана Хрущёва! Ты же его знаешь! А с ним был дьяк Сёмка Бредихин! Везли поминки [66]в Крым!
– Большие?
– Да, немалые! Если перечесть на деньги – восемь тысяч четыреста шестьдесят семь рублей!
– О-о! – промычал князь Григорий.
Такие поминки не возили в Крым, считай, со времён Бориса Годунова. И вот их потеряли по дороге. И это дело возникнет обязательно на переговорах с крымцами. Джанибек Гирей потребует прислать новые. А государь Михаил Фёдорович откажет… Придётся искать предлог, ему, князю Григорию, объясняться перед крымцами. С тем же Ибреим-пашой Сулешевым. И предлог надо продумать заранее, чтобы не попасть впросак. И он должен быть веским, простым и понятным даже татарам… Найти, его надо найти…
– И я предвижу, что хан потребует прислать новые! – заговорил Третьяков, в унисон его, князя Григория, мыслям, как будто прочитал их.
Вообще, он, Третьяков, головастый, шёл в мыслях на шаг впереди многих бояр и тех же дьяков. А что уж говорить о такой мелкоте, как подьячие или боярские дети.
– Вот и представь – какие потери-то! – продолжил Третьяков…
Как он и предвидел, действительно, осенью, в октябре, шёл 1619 год, из Крыма по этому делу приехали гонцы. Их устроили на Крымском дворе, за приставами: чтобы, упаси боже, не могли встретиться с послами или гонцами из иных стран…
Третьяков вызвал князя Григория в Посольский приказ.
– Тут прикатили гонцы! От твоего друга, Джанибек Гирея! – ехидно ухмыляясь, начал он. – Вот давай, надо выкручиваться! Пока их держат взаперти, под наблюдением. Сейчас их спаивают. Денька через три созреют… И точно, уже известно, с чем они приехали-то! Пристав Ивашка напоил их в первый же вечер и выведал!.. За поминками, прошлого года! Те, что своровал твой Сагайдачный! – уже привычно приписал он и того к нему, к князю Григорию.
Князь Григорий пропустил мимо ушей эту очередную шуточку думного дьяка.
– По твоей это части, крымской! – продолжил Третьяков. – Вот ты и подумай, что им сказать, чтобы отвязались!.. Но сердить хана не следует! Надо ухитриться: поминки не дать, повторно-то, и врага не нажить! Да и погляди в делах приказа: не было ли перебора в прошлом с поминками-то!
