— Вотще, — бормотал владыка, оседая на землю. Тело его задергалось и сделалось неподвижным. Голова запрокинулась, а из горла полились нечленораздельные звуки.
На зов протопопа набежали люди. Мартирия бережно подняли отроки и перенесли в палаты. Здесь его уложили на лавку и привели лекаря.
Осмотрев владыку, лекарь сказал, что болезнь не опасна, но припадок может повториться.
До утра сидели возле Мартирия знахари и сердобольные старцы, выхаживали владыку, елозя на коленях перед иконостасом, били лбами в половицы и читали поочередно молитвы.
Едва жив остался Мартирий, едва его в чувство привели. И ко времени, потому что на рассвете явились под ворота детинца толпы горожан.
— Что надо вам? — спросили людей воротники.
— Ярослав бесчинствует и грабит наши дома, — отвечали пришедшие. — Хотим видеть владыку.
— Владыка болен, и без нужды тревожить его нам не след.
— Как же быть? — вопрошали люди. — Ежели владыка болен, значит, некому нас защитить. А завтра будет уже поздно.
Воротники сжалились над ними и отправили отрока, чтобы спросил Мартирия, не сможет ли он выйти к народу.
Мартирий был еще слаб, но вышел, опираясь на плечо протопопа. Все увидели, как бледно его лицо и как немощны его ноги. Люди устыдились и хотели уйти. Но владыка остановил их:
— Говорите, какая беда привела вас ко мне.
— Беда великая, владыко! — заголосили бабы.
И мужики вторили им:
— Не князя, а половца прислал нам Всеволод. Перепившись, дружина его грабит наши дома и оскверняет жен наших.
— Защити, владыко!
— Образумь князя!..
— Обереги, покуда всего города не порушили…
— Храмы святые и те сквернят. Попа Дрочку с Неревского конца подвесили за ноги и плевали в лицо.
— Насильничали попадью…
Толпа колыхалась, как в непогодь Волхов, слышались угрозы.
— Ежели ты, владыко, не образумишь, сами возьмемся за кольё.
— Наших жен в обиду не дадим!
— Перебьем дружину, а там будь что будет…
Владыка знал: угрозы их не были пусты. Ежели и впрямь не остановить князя, случится непоправимое. Что там после Всеволоду ни говори, а ответ держать придется по всей строгости. За непокорность не пощадит он Новгорода, возьмет на щит, предаст огню и еще более страшному опустошению.
Собрался с силами Мартирий, велел запрягать возок, поехал на княж двор. Пробираясь по улицам города, он скоро убедился и сам в справедливости сказанного: всюду стоял плач, в избах двери были раскрыты настежь, пьяные дружинники шарили по погребам и медушам, грузили на возы домашнюю утварь, иконы в окладах и мягкую рухлядь.
А на съезде с Великого моста уже свершилось кровавое: мужик рогатиной пропорол одному из воев живот, спешившись, дружинники секли его мечами.
На дворе у князя награбленное было свалено в кучи, как на торгу. Мартирий оставил возок за воротами, вошел в терем, расталкивая людей посохом.
Ярослав сидел за столом, всклокоченный и хмельной. Владыка остановился у порога.
— Княже! — сказал он громко, перекрывая голосом пьяный гул. — Почто пируешь в радости, а люди твои, яко тати, разбрелись по городу, как в завоеванной стране, жгут и насильничают — и все именем твоим? Разве не звали мы тебя, как отца детям твоим, и не подносили тебе у врат святые дары, и не вручали по своей воле ключи от Новгорода?..
Бывшие вместе с князем дружинники, отставив кубки, воззрились на владыку с изумлением.
Ярослав молчал, глаза его исподволь наполнялись злобой. Вдруг, привстав, он ударил кулаком по столу, и Мартирий вздрогнул.
— По своей, говоришь? — крикнул князь, неистово вращая белками. — А стрелы в меня кто метал? А смолу лил кто? А поносили грязными словами не твои ли возлюбленные чада? Не ты ли сам звал на стол Ярополка из Чернигова и вечу велел его кричать, а не меня?!
— Опомнись, княже, — собираясь с остатками духа, остановил его Мартирий. — Что говоришь ты, то тебе не бог, а злая нечисть нашептала, и слов этих страшись, ибо помянуты они тебе будут в судный день, и не обрящешь спасения.
Падали речи владыки в пустоту, не слушал его князь.
— Отныне в Новгороде я хозяин — не ты! — кричал он. — Нынче волю свою вершу, никого не спрашивая. А ежели встанешь мне на пути, берегись. Уходи, владыко, покуда не согрешил, покуда не повелел я и тебя бросить в поруб. Изыди!..
Повинуясь Ярославу, подхватили дружинники владыку под руки, вывели за ворота, запихнули в возок.
Ступая на княж двор, такого великого срама Мартирий предугадать не мог.
Но еще больший срам и еще большее униженье ждали его впереди.
Привезя с собою Митяя во Владимир, провел его Звездан по ремесленному посаду.
— Гляди, Митяй, как варят в домницах железо, — говорил он у кричников в гостях. — Хочешь, и ты будешь кричником?
— Зачем мне варить железо? Я всякой грамоте разумею, — отвечал Митяй.
Вел Звездан Митяя к кузнецам.
— Гляди, Митяй, как куют мечи и копья. Может, хочешь стать ковалем?
— Зачем мне ковать мечи и копья? Я всякой грамоте разумею, — отвечал Митяй.
Зашли к плотникам.
— Гляди, Митяй, это ли не работа! Хочешь, научат тебя древоделы своему ремеслу?
— Зачем мне их ремесло? Я всякой грамоте разумею.
Привел к Никитке Звездан Митяя:
— Дивными церквами украсили камнесечцы землю нашу — гляди! Аль и это тоже тебе не по вкусу?
— Я всякой грамоте разумею.
Наведался к Четке с Митяем Звездан:
— Сыщи, Четка, Митяю место писца при князе…
Но и писцом не захотел стать Митяй.
— На что ушел я от Ефросима? — обиделся он. — Куды надумал ты меня, Звездан, пристроить? Мало спину гнул я в монастыре? Мало писал [193] изгрыз? Мало подзатылин надавал мне игумен?..
— Так куды же девать тебя с твоею грамотою, Митяй?
— Пристрой меня к купцам. Хочу повидать землю.
Засмеявшись, покачал головою Звездан.
— Экой ты чудной, Митяй. Да нешто нужно было бежать из Новгорода, чтобы пристать к купцам? Ваши-то отчаянной гостьбою славятся по всей Руси…
Жизнью человеческой правит капризный рок. Отдал Звездан Митяя к славному владимирскому купцу Негубке на лодию.
— Вот, Негубка, помощник тебе в твоих нелегких трудах. Бери парня к себе, не покаешься.
Придирчиво оглядел Негубка Митяя.
— Молод ты, Митяй, выдюжишь ли? — усомнился он.
— Да почто же не выдюжу? — удивился Митяй. — Ремесло ваше нехитрое.
Засмеялся Негубка простоватому ответу парня. Понравился ему Митяй.
— То, что грамоте ты разумеешь, это хорошо. Да и мы не лыком шиты. Без грамоты нынче далеко не уплывешь. А уплывешь, так обратно ни с чем вернешься. Еще что умеешь ты, Митяй?
— Говорить по-свейски могу.
— А еще?
— А еще по-ромейски.
— А еще?
— Нешто этого тебе мало? — обиделся парень.
— Хорошо, — сказал Негубка. — Беру тебя на свою лодию.
— А куды идешь ты с товаром?
— Аль не слыхал? В Новгород иду, а оттуда к немцам.
Так и попал снова Митяй в Новгород. Но узнать его теперь было трудно. Зипун новый справил ему Негубка, сапоги яловые. А короткий меч подарил ему Звездан.
— Без меча в наши дни купцу не дорога, — похвалил Звездана за подарок Негубка. — Еще помянет тебя добрым словом Митяй…
В самую тяжелую пору вошли купеческие лодии в пасмурный Волхов.
Шел мелкий, со снегом, дождь, рваные тучи плыли над городом. Пустовал знаменитый торг. Безлюдны были грязные улицы. Даже святая София и та словно бы потускнела. Не звонили празднично колокола, не красовались на исаде нарядные боярыни и их дочки.
На купецком подворье тоже было непривычно тихо. Раньше-то здесь гости отирались, места свободного было не сыскать, а тут в избе, где с давних пор останавливался, приезжая в Новгород, Негубка, всего-то и ночевал один купчишка из Торжка, да и тот собирался ехать домой, так и не сбыв своего товара.
Хозяин, рябоватый мужик с обрубком вместо левой руки, копошился во дворе.
Когда вошли, постучавшись в ворота, Негубка с Митяем и еще трое владимирских, он стоял возле поленницы, держа за ноги петуха. Петух брыкался и хлопал крыльями. Мужик глядел на вошедших с удивлением и испугом.
— Жить да молодеть, добреть да богатеть! — приветствовал его Негубка.
— У нас раздобреешь, — хмуро отвечал хозяин, не выпуская петуха.
— Да что ты мрачный какой? — удивился купец. — Да и во всем Новгороде, как проходили мы, ровно собрались выносить покойников…
— Покойничкам-то ничо, а вот у нас совсем худо.
— Али мор какой? — всполошился Негубка.
— Хуже мора. Новый-то князь эвона как развеселился. Жили до сего дня — тужили, что хлебушко к нам не шел через Торжок. Впустили Ярослава, так и того пуще пригорюнились. Вот — последнего петуха кончаю, да и тот вроде бы ошалел.
