— Это не смерд, а Славута, — ответил Святослав и насупился. — Он так дивно на сопилке играет!
— На сопилке? Ишь чего!.. А лук твой где? Так этот белобрысый тать, значит, выманил его у тебя? — И выхватил из рук оторопелого Славуты игрушечный лук княжича.
— Не смей! — крикнул Святослав. — Мы честно с ним поменялись!
Но гридень и слушать ничего не хотел, схватил Славуту за воротник, а княжича за руку и потянул за собой. Перед хоромами, в окружении встревоженной челяди, стояли князь и княгиня. Увидев сына, княгиня заплакала, прижала к себе, поцеловала в голову.
— Ну, куда же ты надолго задевался, чадо моё! Я думала, что тебя уже и на свете нет! Разве так можно?..
— А всё этот смердёныш виноват, — сказал гридень и, продолжая держать Славуту за ворот, поставил перед князем. — Вывел из детинца[35] княжича, залучил на гору в кусты и выманил у него лук…
— Неправда! — вывернулся из объятий матери Святослав. — Я сам туда вышел и встретил там Славуту. Он сделал сопилку и так красиво играл на ней! Вот я и поменялся с ним — дал ему лук, а он мне сопилку… Не обижайте его! Он ни в чём не повинен!
Князь Всеволод приказал гридню отпустить хлопчика.
— Ты и вправду умеешь играть? — спросил, присев перед ним.
— Умею, — сквозь слезы ответил Славута.
— Ну-ка, сыграй.
Тот несмело взял у княжича сопилку и начал играть. Сначала у него ничего не получалось, как знать — чего можно ждать ему, безродному, от грозного князя: милости или кары. Из сопилки вырывались неуверенные, отрывистые звуки. Но вот они окрепли, стали ясными, нежными и поплыли по всему подворью, привлекая к себе людей. Из гридницы высыпали гридни, из конюшен — конюхи, из кухни — кухарки с дворовыми девушками. Всем интересно — кто так хорошо играет?
Князь поднялся и долго вместе со всеми слушал Славуту. А когда тот закончил, спросил:
— А на гуслях тоже умеешь? И песни играть умеешь?
— Могу и на гуслях, и песни — тоже…
Князь велел принести гусли.
Малец прошёлся пальцами по струнам — и они вдруг ожили, задрожали, зазвенели, запели лебедями, зарокотали, как живые. А звонкий детский голос завёл:
Кон i i ржут за Сулою —
дзвенить слава в Киев i …
Князь так и подался вперёд. Он любил песни, сам пел. Но услышать от малыша именно эту, самую любимую, которую сложил прославленный Боян!.. Такого не ожидал…
Песня рассказывала о походе русичей на половцев, о победной битве в далёком поле за Сулою, о возвращении победителей в Киев. А им навстречу выходили люди, поздравляли, плакали от радости, что защитили от изуверов, которые огнём и мечом разоряли Русскую землю. Звонили над Киевом во все колокола, и их чистые звуки плыли и плыли в голубом небе, прославляя князя и его дружину…
Когда песня затихла и Славута, опустив руки, потупил глаза, князь подошёл, погладил его по голове и спросил:
— Знаешь ли ты, чью песню пел?
— Дедусь говорил — Боянову… А разве не так?
— Боянову, сынок, Боянову… А Боян, чтобы ты знал, был певцом моего прадеда Ярослава, деда Святослава и отца Олега… И при мне он ещё жил, но помер, когда мне исполнилось столько лет, как тебе сейчас… Какой это волшебный, как говорят, был певец! Таких теперь нет!
— Я хочу стать таким, как он, — сказал Славута.
— Ты? — князь задумался, а потом обратился к княгине: — А что, княгиня, возьмём этого отрока нашему Святославу до пары, для поощрения?.. Пусть вместе живут, вместе обучаются… Там видно станет, что из этого выйдет. Думаю, Святославу нужен такой товарищ… А если не товарищ, то хотя бы примерный хлопчик рядом… Как ты думаешь?..
Пока княгиня размышляла, Святослав радостно закричал:
— Возьмём его, отче, возьмём! Он научит меня играть на сопилке да на гуслях, а я его — стрелять из лука! Так хорошо нам будет всегда, ежели вдвоём!
Князь засмеялся.
— Так тому и быть!
Вот с того дня Славута и не разлучается со Святославом. Все, чему учёные монахи да опытные воины обучали княжича, усваивал вместе с ним и малый Славута — и читать, и писать, и на коне ездить, и мечом, и луком владеть, и в походы ходить… И так подружились они, будто оба друг другу ровня, будто один не был княжичем, а другой — смердом… Такая искренняя дружба меж ними продолжается и до сего дня. — Кузьмище понизил голос и протянул руку к кружке. — Вот вам былина, вот вам и сказка, а мне ковш пива да тарани связка!..
И он, закатывая под лоб глаза, медленно вытянул большой ковш свежего чёрного пива, услужливо налитого Стояном, и начал со вкусом грызть солёную днепровскую тарань.
Ждан вытянул шею, поглядел через головы на старого певца, сидящего рядом с князьями. Он был прекрасен: лицо одухотворённое, глаза сияют, как звезды, с высокого лба спадают пряди седых волос, пальцы легко летают по струнам, и под потолком плывёт новая — которая уже за этот вечер! — песня:
Ой, л i та молод i,
б i л i лебед i,
хоч помайте крильми
з-за гори мен i …
1
Рано поутру из Киева выехали гонцы в Переяславль, Чернигов, Смоленск, Новгород-Северский, Трубчевск и Рыльск. Святослав и Рюрик скликали князей в поход на половцев. В Новгород-Северский ехали Кузьмище и Ждан.
Мчались они без отдыха и на пятый день, в обеденную пору, добрались до Новгорода-Северского.
С высокой горы, где раскинулся посад, крепость виднелась как на ладони. Лежала она между Десной и широкой балкой, на самой природой укреплённом холме, и вся её просторная площадь была застроена княжескими хоромами, собором, гридницей, конюшней, зброярней[36], кухней и другими строениями. Могучие валы крепости, насыпанные вдоль самого края обрыва, дубовые — тёмные от времени — заборола и башни, глубокий ров, что отделял вершину от материка с перекидным мостом через него и узкий, выгнутый черепашьим панцирем, чтобы затруднить путь нападающим, подъезд к решетчатым железным воротам, поднимаемым и опускаемым на цепях, — всё это делало крепость неприступной твердыней.
Кузьмище снял всегда висящий у пояса сигнальный рог и громко затрубил.
На валу появились несколько воинов-севрюков.
— Эге-гей! Откуда? — закричали они.
— От князя киевского Святослава к князю Игорю! — ответил Кузьмище.
Их впустили в крепость. Провели в хоромы. В просторных сенях к ним вышел молодой гридень в бархатном кафтане и жёлтых сапогах с железными подковками. Красавец, грудь колесом, на щеках — румянец, кучерявый русый чуб небрежно спадал на лоб, в красивых, слегка на выкате глазах — лукавые огоньки.
— Кто такие? — спросил с чувством превосходства.
— А ты кто? — в тон ему ответил Кузьмище.
Гридень пожал плечами, усмехнулся: как же так, его и вдруг не знают?
— Я сын тысяцкого Рагуила — Янь.
— А мы — посланцы от киевского князя Святослава к князю Игорю.
— Подождать придётся до вечера… Князь с княгиней Ефросинией принимают сейчас гостей.
Кузьмище встопорщил бороду, засопел и воскликнул:
— Хлопче! Да ты ведаешь, что говоришь? У нас к князю спешные вести. Поход на половцев готовится! А ты — до вечера! Ха! Видали такое?
Но Янь, похоже, никогда не сердился. Он разгонисто захохотал и шутливо толкнул старого гридня в грудь.
— Чего шумишь, борода? Так бы сразу и сказал, что про поход весть привёз! — и распахнул дверь. — Заходите!
В большой светлице несмотря на солнечный день стояли сумерки. Цветные стекла окошек пропускали мало света. В углу, перед образами, горели свечи.
Гонцы поклонились, поздоровались.
Ждан сразу узнал князя Игоря, хотя видел его всего лишь раз, три года тому назад, когда тот приезжал в Путивль. Он почти не изменился: те же проницательные строгие глаза, зачёсанные назад черные волосы и небольшая, аккуратно подстриженная бородка резко оттеняли белизну худощавого лица, а крепкая, тугая шея и широкие плечи выдавали силу незаурядную. Было ему тридцать лет и три года.
Рядом с ним, на почётном месте, сидела русоволосая красавица-жена — княгиня Ефросиния… А дальше за столом темнело несколько человеческих фигур, но разглядеть, кто такие, было некогда, так как увидев выставленную вперёд бороду Кузьмищи, Игорь воскликнул удивлённо:
— Кузьмище! Вот не ждал! Сколько ж это лет я тебя не видел?
— Да, поди, уже четыре года… С того времени, как мы вместе с тобой, княже, да с ханом Кончаком на Киев шли, чтобы отвоевать его у Рюрика для князя Святослава. А Рюрик, не будь дурнем, обошёл нас с тылу да и припёр к Днепру. Я — шмыг в кусты и задал стрекача… А тебе, княже, как тогда посчастливилось?
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Игорь. — Ну и напомнил ты историю!.. Мы с Кончаком успели вскочить в чёлн, что стоял на наше счастье у берега, и тоже бежали — дух перевели только в устье Десны, в Городке. Там же на радостях, что спаслись, договорились, что когда подрастут наши дети, мой сын Владимир и дочка хана, стать сватами… Ой-ой, как давно это было!.. А ныне ты с чем ко мне пожаловал?
