Тысячу раз спасибо всевышнему, что он вывел Абулхаира на тот караван! Тысячу раз слава всевышнему, что остался в живых этот комочек — отпрыск, нежная частичка семьи, которая составляет гордость всех казахов...
Маленький Туяк остался без родителей. Его мать угнали джунгары. Отец бросился на ее поиски. Абулхаир взял мальчика в свой дом.
Прошел год, второй — вестей от Патшаим и Тайлана не было.
Однажды к кочевью Букенбая присоединились мужчина и женщина. У них была на двоих одна лошадь. Когда люди присмотрелись к ним, то кочевье загудело как улей:
— Ой, да ведь это Тайлан! Ты ли это, Тайлан?
— Кто с ним — Патшаим?
— Нет, не она!
— Живой, живой. Тайлан уцелел — и то хорошо!
Все сбежались к Тайлану, здоровались с батыром со слезами на глазах. Он стоял молча, прямой, с седыми висками, с горестными морщинами на лбу. Люди продолжали гомонить: «Благородный ты наш, защита наша!»
Они не обижались на его мрачность и холодность:
— Как же может быть иначе? Сколько горя хлебнул человек!
— Чего только не повидал, не испытал после смерти Матэ и потери Патшаим!
— О аллах! Почему же мы не требуем у него суюнши?
— Жив, жив твой Туяк!
Окаменевшее лицо Тайлана разгладилось, порозовело. Он улыбнулся недоверчиво — вдруг ошибка, вдруг ему послышалось!
— Жив твой сынок, у хана Абулхаира, под его крылом живет! — твердили ему люди.
Тайлан покачнулся. Женщина — его спутница — не отводила повлажневших, засиявших глаз от батыра.
Тайлан тут же помчался в ханский аул. Влетел в юрту Абулхаира, застыл, уткнувшись лицом в плечо своего курдаса.
Туяк с любопытством наблюдал за незнакомцем, который бросал на него осторожные, испуганные, какие-то странные взгляды. Мальчику было невдомек, почему этот дядя не берет его на руки, как это делает Абулхаир и все, кто здесь появляются...
У Абулхаира Тайлан прожил больше месяца. Мальчик стал привыкать к нему. А потом так привязался, что ни на шаг не отходил от него.
Постепенно, не сразу, Тайлан отмяк душой и поведал Абулхаиру, как жил два этих года. С того самого момента, как они потеряли друг друга.
Тайлан решил пробраться в джунгарские улусы. Днем он таился, прятался, ехал ночами. И все время терзался мыслями, как ему дальше жить — без отца, сына и Патша-им. Поддерживала его лишь жажда мести. Он думал о мщении за поруганную свою жизнь, за погибших близких, самых дорогих на земле людей.
Два года Тайлан провел в горном ущелье, неподалеку от дороги, по которой часто двигались джунгарские караваны. Он нападал на них, наводил на джунгар ужас, беспощадно расправлялся с ними. Однако сердце его не успокаивалось, душа не насыщалась, требовала новых и новых жертв.
Живя в одиночестве, занимаясь разбоем и убийством джунгар, Тайлан одичал за два года. Гнев как пламя жег его, пожирал, но никак не отпускал. Когда Тайлан появлялся на скале в лохмотьях, обросший, с безумными горящими глазами, люди думали, что перед ними джинн.
Так бы и продолжал Тайлан ненавидеть и мстить, скитаться в горах, спать на камнях, питаться дичью, если бы не один случай.
Тайлан напоил коня и собирался уже повернуть к своему жилищу, как заметил всадников. Притаившись за скалой, он ждал, когда они проедут мимо. В ту пору он уже не нападал, не пугал всех подряд, выбирал таких, чьи кони ступали важно, кто держался в седле чересчур гордо.
Эти шесть всадников не показались ему таковыми. Они остановились и спешились у родника, смеясь чему-то. Сняли с коня связанного по рукам и ногам человека. Уселись возле родника, вытащили из корджунов еду, поели. До Тайлана донесся давно забытый запах домашней пищи, приготовленной в чугунном казане. Он судорожно сглотнул слюну.
Между тем мужчины шумели все громче, начали спорить, потом ссориться. Потянули друг к другу руки, стали хватать друг друга за грудки. Тайлан не мог понять, из-за чего разгорается ссора. Видел лишь, что безучастным ко всему остается связанный человек. К этому человеку устремлялись спорщики, но каждый не пускал другого, тянул, оттаскивал назад. Один из мужчин полоснул кинжалом по веревкам, но на него набросились остальные. Началась потасовка.
Самый хитрый воспользовался этим, подскочил к пленнику, дернул за одежду. Она порвалась с треском. Тело обнажилось — это была женщина. Она в ужасе прикрыла руками обнажившуюся грудь. Две тугие косы выскользнули из-под платка.
Мужчины крушили друг друга кулаками. Еще миг — и тот, кто разорвал на женщине платье, набросился на нее, опрокинул навзничь.
Тайлан не мог оставаться безучастным.
Он неслышными прыжками приблизился к потерявшим человеческий облик людям, вынул саблю и с громким криком врезался в середину. Вскоре трое были убиты, трое стонали, получив тяжелые раны.
Девушка бросилась к краю скалы.
— Стой! Стой! — закричал Тайлан, объятый ужасом. — Сто-о-ой!
Словно подстегнутая его криком, девушка побежала еще быстрее. Тайлан вытащил из колчана стрелу и прицелился ей в ногу. Она бессильно опустилась на землю. Тайлан подбежал, схватил ее на руки. Она вся дрожала. Девушка билась в его руках, царапалась, умоляла:
— Убей меня! Не хочу жить! Все, все пропало! Убей меня!
Потом потеряла сознание.
Она была казашкой. Тайлан укрыл ее чекменем и понес к роднику. Промыл рану, наложил пахучий лист нарпоза, перевязал.
После этого он не мог жить по-прежнему.
Он боялся оставить девушку одну: несколько раз она пыталась наложить на себя руки. Полтора месяца Тайлан никуда не выходил, сидел в каменной пещере. Они словом не перемолвились за все это время. Лишь каждый раз, когда он перевязывал ей рану, девушка стонала: «Не надо! Оставь! Не приближайся!»
Рана зажила, они перебрались в другое место. Девушка постепенно привыкла к Тайлану и перестала дичиться.
Он стал отлучаться на охоту. Она встречала его без слов, они молча ели, молча ложились спать, каждый в своем углу.
Приближалась осень. Тайлан забеспокоился. Оставаться на зиму в этих пустынных местах было нельзя. И он понял: нужно добираться до людей, двигаться в путь, пока еще не занесло дороги, пока не наступили холода.
Покуда Тайлан был один, ему никто не был нужен. Он старался вообще не вспоминать людей и прежнее свое счастье. Память об отце, сыне и жене жалила его как скорпион — безжалостно, почти смертельно. Стоило появиться рядом с ним человеку, как ему стали необходимы и народ, и родина. Вот как оно, оказывается, бывает.
Однажды они наткнулись на кочевье Букенбая...
Тайлан решил, что будет, как и отец, возделывать землю. Поселится где-нибудь подальше, у речки или родника, засеет небольшой клочок земли и будет на нем возиться, хозяйничать. Вырастит Туяка, как растит, пестует своего птенца ласточка, обучая его тому, что ему нужно знать, чтобы жить и летать.
У Тайлана была единственная мечта — увидеть, как сын сам оседлает коня, как станет достойным человеком.
Абулхаир всегда выслушивал своего курдаса внимательно и чутко, боясь обидеть ненароком каким-нибудь неосторожным словом.
И все-таки однажды спросил его:
— А что ты собираешься делать с этой женщиной?
— Не знаю, — растерялся Тайлан.
— Надо бы знать, — и после паузы добавил: — Хоть бельишко тебе и сыну постирает.
Они поселились втроем в безлюдном месте на западном склоне Шерубай Нура. Мальчик стал называть женщину мамой, полюбил ее.
Тайлан и женщина почти не разговаривали. Так, перекидывались иногда словами. Он многие ночи лежал без сна, не зная, радоваться или печалиться, что Туяк так льнет к чужой женщине. Как-то ночью Тайлан потянулся погладить головенку Туяка. Рука его наткнулась на теплое запястье женщины. Его первым порывом было отдернуть руку, но он не хотел ранить сердце женщины, забывшей ради мальчика все на свете — о себе тоже. Не отодвинул, не убрал руку.
В ту ночь не сомкнули глаз оба. О чем думала женщина? Тайлан же горевал о своем коротком как миг счастье. Жива ли его единственная любовь — Патшаим?
Он явственно видел ее сияющие глаза, озорную лукавую улыбку. Весь белый свет померк для него... Туяк перевернулся на другой бок, еще теснее прижался к женщине.
Она высвободила свою горячую как огонь руку и заболиво поправила на мальчике одеяло.
«О аллах, спасибо тебе, что хоть сына мне оставил! Теперь у меня нет обиды на тебя!» — повторял и повторял про себя Тайлан в ту ночь.
Так, без слов нашли, поняли друг друга, стали одной семьей три человека. Объединил их, сблизил, став смыслом жизни, Туяк, мальчик с чубчиком.
... Как же может он, Абулхаир, навлечь беду на Туяка, однажды выпрошенного у всевышнего?!
Пришел момент испытать в последний раз свое счастье. Обрести его или лишиться навсегда!
Может статься, что очень скоро его надежды будут развеяны по ветру, шею его захлестнет волосяной аркан.
Привязанное к лошади тело его будет волочиться, биться по земле... Его глаза в последний, смертный час увидят степь. Степь, где он жил, сражался с врагами, любил и ненавидел... Навеки угаснет его имя. Никто не помянет его добрым словом, никто! Будет забыто всё, что сделал он для этих беспамятных людей, — его победы, его справедливость, дар предвидения, муки во имя их же будущего...
