Батыры были поражены выдержкой и благородством ребенка — ни слезинки, ни вздоха, ни вопроса.
***
Абулхаир увидел сон. Он вместе с большим отрядом гнал куланов по обширной равнине. Как ни старался он завернуть их в сторону, куланы мчались прямо ко рву перед красной насыпью. Он злился на куланов, которые мчались прямо к своей гибели. Потом он вдруг обнаружил, что превратился из преследователя в преследуемого. Бешеный топот раздается сзади, несметные косяки куланов гонятся за ним по пятам. И откуда только взялась у этих тварей смелость? Обычно они пускаются в бегство, едва завидев одинокого всадника. Эти же преследуют его, хотят свалить его в ров, вырытый по его приказу. Копыта так и рвут землю... А у него вдруг появился длинный хвост, длинная грива. О аллах, он сам превратился в кулана. Сам возглавляет несущийся в безумной скачке поток! Только бы его не растоптали, только бы не растоптали! Он сделал мощный прыжок через ров, а преследовавшая его лавина валилась, валилась в ров... Он оглянулся: никакого рва.
Земля будто бы сошлась в том месте, где был хищный ров. Нет куланов, словно всех их поглотила земля или их не было вовсе. Он один. Ни хвоста, ни гривы...
Абулхаир проснулся. Он встал бодрый, полный сил. Когда аулчане совершили пятый намаз, в юрту к хану вошли Букенбай и Есет. С ними был Туяк. Мальчик подбежал к хану, опустился на колени, потянулся к нему. Абулхаир, побледневший как мел, прижал к груди головенку Туяка. Плечи его затряслись, он закричал: «Нет! Нет!» — и упал навзничь... С Абулхаиром случился нервный припадок.
К нему поспешил Мухамбет-ходжа. Возле юрты толпились люди. Батыры послали в аул султана Батыра вестника с сообщением: «Хан готов дать клятву».
Этот бугорок был похож на грудь юной стеснительной девушки, которая входила в пору первого цветения. Люди называли его Кызыл уюк — «Красная насыпь». Бугорок и правда имел красноватый оттенок — то ли от красных камней, то ли от обломков старого ржавого оружия, а может, из-за глины, становившейся после дождя темной, как кровь.
С давних времен народ почитал этот невзрачный бугорок святым. Направляясь к нему, люди издали сходили с коней и читали на нем молитвы. Просили: «Помоги... Сохрани... Помилуй!..»
О красной насыпи ходило много легенд. Одна утверждала, что здесь похоронен знаменитый батыр, предок нынешних ногайцев. Другая связывала ее со временем, когда в этих местах обитали семь народов — прародителей казахов. Третья говорила, что когда-то эту насыпь называли Даурен биик — «Вершина счастья». Если враг дойдет до нее и возьмет из нее хоть горсточку земли, то счастье навсегда покинет обитателей здешних мест. Дать отсюда горсть земли врагу — все равно что позволить псу кровного врага осквернить могилу предков или бросить невинную девушку на поругание какому-нибудь иноземному насильнику.
Много легенд рассказывали об этом бугорке, но всегда связывали с ним счастье народа, честь девушки, мудрость правителей...
На красной насыпи жил старый беркут. Люди считали, что он был ловчей птицей некогда погибшего здесь бахадура, а ржавые обломки — это оружие бахадура, белые кости — кости его тулпара. Степняки верили: пока здесь обитает беркут, ничто и никто не сможет осквернить духов неведомых предков, находящихся в глубинах этой насыпи. Если же духи разгневаются, пестрый беркут улетит, навсегда покинет эти края.
Пока беркут — хозяин бескрайней степи — охраняет красную насыпь, счастье не покинет народ. Главное — не обидеть его...
Если случалась беда, люди тянулись к красной насыпи. Выпадала радость — опять же спешили сюда, устраивали поблизости той. Решали здесь самые запутанные споры, подозревавшиеся в страшных преступлениях люди давали на насыпи клятву в своей невиновности. Люди верили, что если кто-то даст ложную клятву, то вскоре он умрет. На многих таких бросался беркут и убивал ударом клюва. Да, не жди добра, клятвопреступник, а также человек, на которого поставлена ложная клятва! Поэтому как бы ни враждовали, как бы ни ошибались в своих действиях и поступках люди, они не спешили давать клятву на красной насыпи, не спешили и от других требовать того же...
Враги потребовали ее от Абулхаира и с нетерпением ждали, как он поведет себя. С трепетом ждал этого дня и простой люд...
Одни до слез жалели Туяка. Другие опасались бед, которые обрушатся на всю степь за грех, в который их втянули бии. Третьи верили, что хан причастен к преступлению, к совершенному над Торгын надругательству. Кто-то пытался оправдать хана за то, что он послал к белой царице посольство. Кто-то гневно упрекал его за это и за то, что он окружил себя проклятыми русскими, нянькался с ними...
Пыль улеглась — все собрались, расположились около красной насыпи.
Вперед вышел Мухамбет-ходжа с Кораном в руках. На бугорок в направлении кублы бросили аркан длиною в сорок саженей. На одном конце поставили Туяка. Он сидел на вороном коне, одетый во все черное. На другом — Абулхаира. В одной руке он держал шитую золотом корону, в другой повод своего боевого коня.
Люди воззрились на ходжу глазами, полными ужаса. Ходжа заговорил замогильным голосом, будто обращался не к этой многолюдной толпе, а к самому всевышнему:
— Уа, раб божий Абулхаир Абдулла-оглы... — имя и титулы хана, которые еще вчера струились из уст людских, сегодня промелькнули быстро, точно хвост какой-нибудь безродной собаки. — Твой народ обвиняет тебя в смертных грехах, в том, что ты забыл нашу веру и наши традиции, поддался колдовству и влиянию неверных, оскорбил живых, разгневал духов предков — отдал на поругание кафиру, злодею чужого рода и племени невинную девушку. Тем самым ты совершил неслыханное преступление, которое заслуживает самой жестокой кары, вплоть до смерти. Что ты сможешь сказать в ответ?
Хан опустился на колени, прижал руки к груди и торжественно произнес:
— Ложь, ложь, ложь!
Мухамбет-ходжа обвел взглядом толпу, словно бы вопрошая каждого: «Слышали, все слышали?»
Ответом ему была тишина. Замерли, затаили дыхание, кажется и люди, и кони.
— Согласен ли ты поклясться на Коране? Согласен ли ты поклясться счастьем своим, достоянием своим и жизнью своей? Готов ли ты предстать перед судом духов наших предков?
— Согласен, согласен, согласен! — отчетливо и громко произнес хан.
— Раб божий Абулхаир Абдулла-оглы клянется в том, что его обвиняют несправедливо, что на него возведена напраслина! Уа, аллах, и живые святые, и мертвые духи, вы все видите и слышите! Сейчас он коснется лбом священной нашей книги, сейчас поставит корону свою, чтобы подтвердить правдивость своих слов!
Абулхаир положил свою корону:
— Я чист, я чист! — хан сделал паузу и повторил: — Совесть моя чиста!
Ни земля на бугорке, ни корона его не дрогнули. Три бия подняли корону.
Ходжа возвысил голос снова:
— Уа, всевышний, святые живые и мертвые духи! Смотрите и слушайте! Теперь раб божий Абулхаир Абдулла-оглы даст клятву на имущество и достояние своей семьи.
На самую середину аркана поставили боевого коня. Хан положил руку на Коран и вымолвил:
— Невиновен, невиновен, невиновен!
Конь стоял безмятежно, ни один мускул не дрогнул на его крупе. Даже ветер и тот не шевельнул его гриву или хвост.
Из-за спины Мухамбета-ходжи вышли три бия и увели коня.
Люди задвигались, заволновались, а голос ходжи дрогнул:
— Уа, аллах! Уа, мертвые духи, живые святые! Слушайте и смотрите! Смотрите и слушайте! Сейчас Абулхаир Абдулла-оглы будет клясться жизнью Туяка Тайлана-оглы — несовершеннолетнего сына Тайлана Матэ-оглы.
Мальчика на вороном коне поставили над арканом.
Ходжа медленно, словно с опаской, приблизился к хану. Абулхаир взял из его рук Коран и трижды приложился к нему лбом. Сказал, задыхаясь, хрипло:
— Невиновен, невиновен, невиновен!
Аркан казался всем огромной страшной змеей, которая вот-вот может шевельнутся, изогнуться в смертельном движении. На лбу у хана заблестели бусинки пота.
На небе не появилось ни облачка. Беркут спокойно и величаво парил в вышине. Мальчик неподвижно сидел на коне.
— Раб божий Абулхаир Абдулла-оглы сказал правду. О аллах! Живые святые и мертвые духи, вы не подали ни единого знака, который изобличил бы его во лжи. Я признаю и свидетельствую: на Абулхаира Абдуллу-оглы была возведена напраслина.
Хан вдруг обмяк и пошатнулся. Букенбай и Есет помогли ему подняться с колен.
Три бия перерезали аркан пополам и, покрутив им над головами хана, Туяка и коня, отшвырнули в сторону.
Мухамбет-ходжа поднял руку:
— Бии приняли такое решение: если хан окажется невиновным, в ответе должны быть потерявшая честь Торгын — дочь Зердебая Ерена-оглы, а также он сам, ее отец. Теперь слово за истцом Сулеем Кушикбаем-оглы. Пусть он сам выносит свой приговор и делает выбор: получить обратно калым в придачу с повинной; взять в жены опозоренную невесту и держать своей рабыней; лишить ее жизни! Никто не имеет права вмешиваться и давать ему советы.
