народом иунтиу. Не пускай в нас свои горящие стрелы. Не рви нас своими львиными клыками и не терзай наши тела своими львиными когтями... Испей крови этих чужестранцев, чтобы умилостивить Ра. Пусть серебро, золото и лазурит снова станут его костями, членами, волосами... Да не ослабнет впредь животворное тепло утреннего солнца Хепри, испепеляющий жар полуденного солнца Ра, священный свет закатного солнца Атум...
Когда Сабу поднялся, по его знаку вперед вышла женщина в черном каласирисе. Повернувшись к пленникам ладом, она молча уставилась на них. Даже в беспросветном ночном мраке Геродот почувствовал силу ее взгляда — звериного, упорного, пронизывающего насквозь.
Сат-Хатор махнула пунтийцу, который держал Настеса. Тот за веревку подтащил карийца к жертвенному столу. Геродот рванулся вперед, но получил в живот удар такой силы, что согнулся пополам. Стоя на коленях, он остервенело смотрел, как конвоир повалил Настеса на песок.
Затем пунтиец рывком поднял пленника, прижал его грудью к камню и запрокинул ему голову. Сат-Хатор на мгновение наклонилась вперед. Резким взмахом руки она перерезала жертве горло. Кровь хлынула в ритуальную чашу.
Пунтийцы разразились одобрительными воплями. Приняв чашу от семет, Сабу плеснул из нее на жертвенный стол. После чего сделал большой глоток и пустил чашу по кругу. Пили все, включая детей.
Теперь Сат-Хатор указала на Геродота. Конвоир поволок его к жертвеннику. Галикарнасца повалили на том же самом месте, что и Настеса. Прямо в намокший песок.
Геродот понял, что это конец. Он взмолился Аполлону Психопомпу, прося бога отвести его душу к Стиксу и передать с рук на руки лодочнику Харону, несмотря на то что ей нечем будет заплатить за плавание в Гадес.
Галикарнасец закрыл глаза, чувствуя исходящий от камня запах еще теплой крови Настеса. Он знал: в следующее мгновение жрица Сехмет поднесет к его шее нож.
Перед глазами Геродота молниеносно пронеслись воспоминания: нежные руки Дрио, мужественное лицо Паниасида, любящий взгляд Поликриты, прощальное рукопожатие Перикла... И, наконец, влажные губы Тасуэи.
— Прости, любимая, — прошептал он.
Внезапно раздались крики ярости. Из темноты пустыни к пирамидам бежали люди. Пунтийцы бросились навстречу нападавшим, однако хесмины опрокинули защитников капища залпом из пращей.
Сат-Хатор хотела ударить Геродота в шею, но тут же со стоном уронила нож. Один из камней попал ей в плечо, а другой выбил передние зубы. Тогда она здоровой рукой выхватила из-за спины хопеш.
Повернув голову, Геродот затравленно наблюдал за происходящим. Он увидел, как к жертвеннику мчится Лид. Хопеш со звоном встретил секиру. Семет отчаянно отбивалась левой рукой, в то время как правая безвольно висела вдоль тела.
Преимущество было на стороне карийца. Лид ткнул Сат-Хатор древком секиры сначала в бедро, затем нанес сильный удар в грудь. Он не собирался сразу убивать ее, хотел просто сбить с ног. Семет опрокинулась спиной на песок.
Лид подпрыгнул, пропустил лезвие хопеша под собой, а когда пружинисто опустился на ноги, молниеносно рубанул Сат-Хатор по руке. Закричав от боли, она выпустила меч.
Кариец за шкирку перевернул ее на живот. Потом одной ногой уперся в спину жрицы и со всей силы опустил лезвие секиры на выбритый затылок. Раздался хруст, после которого Сат-Хатор осталась лежать без движения.
5
На плечо Геродоту легла тяжелая рука. Разрезанная веревка упала в песок. Поднявшись, он повернулся к хесмину, чтобы поблагодарить за спасение, но слова застряли в горле... На него смотрело улыбающееся бородатое лицо Батта.
— Ты! — изумленно вскричал он.
Потом обнял друга и долго не мог оторваться от его груди.
Вскоре перед опрокинутым и разбитым алтарем Сехмет горел костер из изрубленных в щепы шестов. Геродота накормили и напоили, дали чистую одежду. На раненый глаз один из разбойников наложил пропитанную соком алоэ повязку.
Хесмины бросались от одной гробницы к другой в поисках спрятавшихся врагов. Выживших убивали на месте. Не щадили никого, понимая, что даже отведавший человечины ребенок вырастет безжалостным убийцей.
Трупы пунтийцев затащили в ближайшую пирамиду, после чего завалили вход камнями. Сабу нашли под грудой костей в соседней пирамиде. Услышав удары в дверь пилона, он не успел как следует закопаться в останках своих жертв из-за широкой мантии.
Разбойники отвели жреца к костру атамана. Завернули руки за спину, привязали кисти к лодыжкам, а в рот вставили кляп, чтобы не орал от боли. Так он и лежал, изображая натянутый лук, пока Геродот с Баттом вспоминали прошлое.
— Значит, ты и есть знаменитый Хесмин, — сказал галикарнасец. — Но как ты оказался в Египте, да еще так далеко от Навкратиса?
Он с нескрываемым уважением смотрел на своего освободителя. За одиннадцать лет Батт совсем не изменился. Такой же по-ястребиному острый взгляд голубых глаз, шапка непослушных каштановых волос, короткая жесткая борода. По шее цвета горшечной глины привычно вьется синий узор из меандра и спиралей.
Обладатель такой внешности мог показаться незнакомцу кем угодно: закаленным в боях офицером фаланги, потратившим жизнь на погоню за тунцами рыбаком, а то и бандитом с большой дороги. Каким он на самом деле и был...
— Долгая история... — со вздохом ответил наксосец.
Потом начал рассказывать:
— Когда мы тогда расстались на Делосе, я первым делом Хрисонету освободил... Заплатил в канцелярию храма десять золотых дариков, которые остались от покупки керкура, подписал договор с богом, мантей печать поставил... Все, как положено... Ошейник рабыни мы с ней вместе отнесли в Священную рощу... Ну, и поплыли на Херсонес Фракийский. А куда еще деваться? Амфиктиония Геры за мою голову награду назначила — аж пятьсот афинских сов... Поначалу все шло хорошо. Поселились в деревне ее отца под Пактией. Я
