что-либо о пленённом под Арсуром рыцаре возможно было только у воинов: жители окраин, с которыми заговаривал юноша, даже не слыхали о пленнике. И вот отважный Рамиз-Гаджи скинул драный халат и заплатанные шальвары и поверх шёлковых рубашки и штанов надел спрятанные в узелке кольчугу и шлем. В Яффе было столько людей, одетых подобным образом, что ни у кого не возникло бы вопроса, откуда взялся ещё один.
— Судя по солнцу, он ушёл часа полтора назад, — воскликнул Луи, убедившись, что они по-прежнему одни на берегу канала, и можно было говорить безо всякого риска. — Что могло с ним случиться?
— Вы подозреваете его в измене, мессир Луи, или думаете, что он мог себя выдать? — спросил Ксавье.
— Чем это он мог выдать себя? — удивился рыцарь. — Он же действительно сарацин. Разве что у кого-нибудь вызвали сомнение его расспросы. А в измене я его отчего-то не подозреваю. Может, он и не так предан Эдгару, как ты, малыш, но он ему благодарен, а для магометанина это много значит.
— Это для всех много значит, — проговорил Ксавье. — Нет, я тоже верю, что Рамиз сделает всё возможное... Но хоть бы узнать, хоть бы только узнать, что Эдгар жив!
Мальчик впервые сказал просто «Эдгар», а не «мессир Эдгар», и в его голосе было столько отчаянной надежды, что Луи, который и сам был в ужасной тревоге, невольно ободряюще ему улыбнулся:
— Перестань! Саладин не такой дурак, чтобы убить пленника, за которого можно получить большой выкуп да ещё поторговаться с королём Англии. Жаль, конечно, что Ричард совершил это сумасшедшее благородство: отпустил ту пленницу.
— Вы о ком? — спросил рассеянно слушавший его оруженосец.
— Да о дочери Саладина, о той красотке, что сидела рядом с королевой Элеонорой на турнире. Тебя там не было, ты ездил на Кипр, но рассказать-то тебе должны были. Девчонку захватили в Акре — её туда выдали замуж, но суженый погиб... Элеонора взяла её под своё покровительство. А Эдгар... Он до сих пор её помнит.
— Правда? — удивлено спросил Ксавье. — Но он же её только раз и видел.
— Ну и что? Иногда этого достаточно. Клянусь моим мечом, братец влюбился в Абризу и влюблён в неё по сей день. Думаю, если Ричард договорится с султаном насчёт обмена, то может потребовать за десяток эмиров не только рыцаря, но и красавицу-принцессу. А что? Коли вдруг дойдёт до мирного договора, то союз султановой дочки и франкского рыцаря будет очень кстати.
Вместо ответа мальчик лишь покачал головой и отчего-то побледнел. Правда, на лице, покрытом густым румянцем, это было не очень заметно.
— Эй, факиры [52]!
Бродяги разом обернулись. Неподалёку от них стоял человек в богатом шёлковом с золотом халате и белой чалме.
Не отвечать было бы неучтиво, хотя Луи очень опасался заговаривать с сарацинами — легко выдавать себя за перса, не произнося почти ни слова, но во время разговора человек более или менее опытный сразу отличит французский акцент от персидского. Тем не менее, молодой рыцарь учтиво поклонился незнакомцу и проговорил по-арабски:
— Здравствуйте, господин! Что вам угодно?
Сарацин подошёл ближе. Его лицо показалось Луи неуловимо знакомым, но где и когда они виделись, француз вспомнить не мог. Между тем магометанин покосился на Ксавье и вдруг спросил на неплохом французском:
— Ты доверяешь этому мальчику?
У Луи хватило присутствия духа не вздрогнуть и не отшатнуться. Вместе с тем он понимал, что глупо будет притворяться, будто он не понимает слов незнакомца. Поблизости явно никого не было, и рыцарь, не раздумывая, одним стремительным движением выхватил привешенный к поясу кинжал (один из тех, что недавно так ловко кидал в цель) и в мгновение ока приставил его к горлу сарацина.
— Мальчику я доверяю! А вот какого дьявола я должен доверять тебе? — воскликнул он, перейдя на родной язык. — Говори, кто ты, и кто послал тебя ко мне?
Казалось, незнакомца не смутило стальное лезвие, упёршееся ему в кадык. Он прямо посмотрел в глаза крестоносцу и сказал:
— Меня никто не посылал. Но я пришёл сюда по просьбе моего сына. Я — эмир Фаррух-Аббас-аль-Малик. Ты и твой названный брат спасли в Акре моего наследника Рамиза-Гаджи. Я был уверен, что он погиб.
— Вот так штука! — ахнул поражённый Луи. — Но мы все были уверены... Да что там, мы твёрдо знали, что это как раз ты погиб в Акре, во время штурма Мушиной башни!
Сарацин улыбнулся:
— Я должен был погибнуть. Меня, раненного в грудь и в ногу, вынес из развалин башни и укрыл в хижине на окраине города один преданный воин. Но за меня приняли моего младшего брата, он попал под копыта коня, его лицо было сильно изуродовано, и потому произошла ошибка... Мне же сказали потом, что Рамиз был на самом верху Проклятой башни, когда она стала рушиться. У меня он — единственный сын, и я долго не мог оправиться от этого несчастья. Но вот час тому назад встретил его здесь, в Яффе!
Луи был уже достаточно искушён, чтобы сразу принять на веру слова эмира, поэтому не проявил бурной радости, но осторожно спросил:
— Отчего же в таком случае он не пришёл сюда вместе с тобой?
Фаррух-Аббас ответил, всё так же глядя в глаза рыцарю:
— Он остался в крепости, чтобы продолжить то, ради чего вы сюда пришли: ему нужно, если удастся, выведать, когда султан собирается покинуть Яффу и думает ли взять с собой пленных христиан. О том, что отважный воин Эдгар жив и находится здесь, я уже сказал ему и теперь говорю тебе.
