нынче в чём-то признавался? — холодно спросила она.
— Его страсть к вам видна всем. Страсти, дорогая моя, не прикажешь.
Исабель решила быть ироничной.
— О, как вы правы! Если благородный человек смеет сказать нам хоть слово — значит, точно о любви. А мы, бедные женщины, непременно от этого сразу сгораем.
Он не отозвался на сарказм.
— И кого же вы в итоге выберете? Кастро или Дасмариньяса?
— А вы кого мне посоветуете?
Генерал-лейтенант подумал.
— Да всё равно... Главное — вам нужен заступник.
— Вы правильно всё понимаете, дон Антонио. У меня недостаточно сил, чтобы жить без поддержки мужа. Почти нищая — и вообще... Перед вами ничтожная вдова без всякого покровительства, подобная всем остальным.
— Готов вам поверить. Одиночество страшит вас. Необходимость вернуть себе место в мире — тоже. Но потом, когда всё вернётся на места — как знать? Вспомните тогда обо мне, донья Исабель. Не забудьте настоящего вашего покровителя. И позвольте ему сказать, что он тоже вас любит. Вспомните об этом и окажите ему милость — один поцелуй. — Он подошёл ближе, лицо его пылало. — Скрепим наш союз — не откажите мне в таком подаянии, которое вам ничего не стоит. Кто знает, что нам готовит грядущее? Сделайте милость: один поцелуй, человеку, который стал несчастен из-за вас!
Она негромко рассмеялась и отодвинулась от него.
— Сохрани меня Бог от этого — от «одного поцелуя несчастному»!
— Я подожду.
— От этого — сохрани меня Бог, — твёрдо сказала она.
* * *
Было уже слишком поздно, чтобы добираться десятка за два километров до Кавите. Под эскортом чёрных рабов с Борнео — факелоносцев дона Эрнандо — она, перейдя улицу, прошла к себе в апартаменты.
Неприкрытый шантаж Морги отныне не позволял ей просить у него одолжения. Нельзя было притворяться, будто не знаешь, какой благодарности он за это потребует. «Я подожду. Кто знает, что нам готовит грядущее? Один поцелуй, сделайте милость...» С души воротило от бешенства и презрения.
Быстро поднимаясь по лестнице, она столкнулась с Эрнандо: он спускался навстречу. Он не ожидал увидать её здесь: ведь она приказала карете ожидать её и отвезти в порт.
Возбуждение в её взгляде он принял за гнев на свой счёт.
— У меня были дела дома, — робко сказал он. — Я не знал... Она не отвечала.
Смущённый мыслью, что он, как можно подумать, не сдержал слова и преследовал даму до самой спальни, молодой человек пытался успокоить её.
— Я ухожу, уезжаю... Я сделал вам неприятно, испугал вас? Скажите что-нибудь, прошу вас! Не надо меня бояться...
Она подняла голову — и сама удивилась тому, что ответила:
— Со мной ничего не случится, чего я сама не хочу.
С отвагой человека, совершающего непоправимое и знающего это, она поднялась на ступеньку, разделявшую их. На лице у неё была мука.
— Что за важность, боюсь ли я? — прошептала она.
Он сжал её в объятиях.
Через секунду они уже знали, что ощущения этой первой ночи навсегда запечатлеются в их памяти. То была страсть слепая, разнузданная, равная для них обоих.
А после — общее чувство вины.
* * *
Все эти годы она восхищалась достоинствами аделантадо, которых в ней самой, как она знала, не было. Добротой, терпением, состраданием... Он был её наставником, которого она не переставала почитать. Теперь она узнала другой род привязанности. Жгучую близость. Неодолимое безумное слияние.
* * *
— Что ж, — сказал Эрнандо кузену в ответ на вопрос, почему он молчит, — если хочешь для меня что-то сделать, то можешь.
— Слушаю тебя и рад служить.
— Твоя пагода всё ещё твоя?
— К твоим услугам.
— Благодарю.
Больше Эрнандо ничего не сказал — не желал объяснять, для чего ему это нужно.
Против обыкновения, он теперь воздерживался с Луисом и от шуток, и от признаний. С самого первого их разговора про «породистую кобылку» он не рассказывал, как объезжает её. Никаких намёков. Даже имя доньи Исабель он всегда произносил как бы совершенно невзначай. Но Дасмариньяс знал, как он упорен, и не сомневался, что победа близка. Если уж Эрнандо что задумывал, то загорался и добивался своего. Понятно: ему нужно было где-то прятать связь с аделантадой Менданья. Связь тайную и шикарную. Достойный плод победы.
Они немного помолчали. На одном из островков болотистой речки стоял китайский павильон на сваях. Санглеи прозвали её «пагода раджи». Испанцы передавали множество рассказов о том, какие ужасы творили там малайцы, когда островом владели мусульмане. Теперь здание наполовину разрушилось, и Дасмариньяс с лёгким сердцем уступил его кузену. Эрнандо приведёт его в порядок, выберет на складе все предметы роскоши, подходящие для любовных свиданий...
— Знаешь ли, что я тебе скажу? — заговорил Дасмариньяс. — По моему мнению, они в Перу очень глупо воспитали эту женщину. Сделали из неё важную даму и совершенно испортили. А ведь в ней по отцу-португальцу должна быть еврейская кровь. Она гораздо лучше дамы: она превосходная купчиха.
— Замолчи, будь любезен! — взревел Эрнандо и чуть не схватил друга за горло.
Дасмариньяс так и замер. Он ведь говорил просто так...
Серьёзное дело, чёрт побери совсем! Эта вдовушка его решительно свела с ума.
— Сам не знаешь, что говоришь, — буркнул Эрнандо и ушёл.
* * *
Они встречались в полдень.
Нетерпеливый, как всегда, Эрнандо являлся в пагоду первым. В здании под высокой горбатой крышей была только одна круглая комната. За ставнями окон, выходивших на реку, он слышал
