пор, пока не появится кто-то, лучше подкованный в области права, сообщает он и добавляет, что в этом решении его поддержали Инкриз Мэзер и нью-йоркские пасторы. (Все это время Стаутон бойкотировал собрания совета, отговариваясь тем, что упал [57].) Фипс вмешался решительно – в точности тот спаситель, какого позже будут воспевать Мэзеры. «Черная туча, угрожавшая разрушить провинцию», уверял он члена кабинета министров их величеств, теперь позади. Учитывая угрозу жизням, собственности, репутациям и официальному бизнесу, вздыхал Фипс, «эта история стала для меня настоящим мучением!». Но теперь все было хорошо. Интересы их величеств вне опасности. «Народ, ранее разделенный и сбитый с толку разными мнениями относительно происходящего, теперь снова един», – ликовал он.
Фипс и его совет объявили по всей колонии четверг, 23 февраля, днем благодарения. Благодарить следовало, помимо прочих счастливых событий, «за избавление от врагов с помощью препятствия, выставленного против ужасной атаки колдунов» [58]. Власти снова сфокусировались на изначальном «источнике всех наших бед» – французах. Начались компенсационные выплаты жителям Эссекса: колдовские процессы стоили колоссальных денег. Пришлось повысить налоги, чтобы заплатить по счетам трактирщикам, констеблям, тюремщикам, кузнецам. Год фальшивых свидетельств, фальшивых признаний, фальшивых друзей, фальшивых противоречий и фальшивых книг, напечатанных для предотвращения фальшивых выводов, закончился. Тюрьмы опустели. Обвинения прекратились. Большинство насланных ведьмами хворей сошли на нет. Уже 3 апреля 1693 года Фипс называл события 1692 года, которым он положил конец, «мнимым колдовством» [59]. В тот месяц письмо, восхвалявшее его терпимость, отправилось в путь из Лондона в Новую Англию, этот далекий террариум. К адресату оно попало в июле. Фипс к тому времени был как никогда прежде убежден, что немножко панибратства не повредит [60]. Он, в конце концов, остановил суды и в одиночку спас Новую Англию от гибели.
Однако кое-кто продолжал цепляться за недавнее прошлое: не просто же так октябрьское голосование показало настолько близкие результаты. Коттон Мэзер по-прежнему волновался, что для искоренения ведьм сделано недостаточно. Когда он приехал в Салем в сентябре 1693 года, то совершенно не удивился, услышав, как одна верующая предсказывает новый всплеск колдовства – наказание за то, что суд распустили, не дав ему завершить свою работу [61]. Хорошо информированные кроткие люди боялись того же самого. Будь времена более стабильными, утверждал Джон Хейл, началась бы вторая волна судебных процессов. «Однако, памятуя о том, в какой хаос и смятение нас все это погрузило, было решено, что безопаснее недобдеть, чем перебдеть», – заключил он [62]. Они предпочли покончить с этим делом. Ошибки можно будет исправить позже. «Так что история оборвалась довольно внезапно», – отмечает Хейл, который хорошо знал, что и началась она схожим образом. Пытаясь вместе с Пэррисом поставить диагноз, именно он наблюдал за первыми приступами у Абигейл и Бетти. Он же слушал несокрушимое, как скала, признание Титубы. Он давал показания против Доркас Хоар и Бриджет Бишоп. Он вытягивал из Энн Фостер подробности полета и крушения. «Я потребовал рассказать, что они ели», – вспоминает Хейл. Тогда Фостер объяснила про хлеб и сыр, а также описала освежающий ручей.
Это благодаря Хейлу Фостер рассказала, что жутко боится Джорджа Берроуза и Марты Кэрриер, тогда еще не ставших царем и царицей ада. Она думала, они ее убьют – так угрожали привидения. Она пережила их обоих. Но ненадолго. Фостер умерла в тюрьме 9 декабря 1692 года, став одной из последних жертв истории с колдовством. Ее сын заплатил шесть фунтов десять шиллингов – цену хорошей коровы, – чтобы забрать тело матери. Титуба, первой подписавшая дьявольский договор, вышла на свободу последней. Женщина, написавшая сценарий этого года, введшая в судебные процессы полеты на палках и зверьков-фамильяров, осветившая Новую Англию фейерверком своего признания, но ни разу с тех пор не вызванная на допрос и даже ни разу больше в суде не упомянутая, предстала перед присяжными за сделку с дьяволом 9 мая 1693 года. Суд не стал предъявлять ей обвинений [63].
11. Это темное, странное время
И что самое ужасное – у каждого свои причины [1].
Жан Ренуар
Деятельность Стаутона остановилась неожиданно; возвращение к нормальной жизни заняло гораздо больше времени и стоило дорого – как экономически, так и морально. Сады и погреба, изгороди и поленницы – все было принесено в жертву правосудию, которое поглотило невероятное количество часов. Двадцать пять лет назад салемские фермеры предупреждали, что хозяйство страдает, когда мужья уезжают на битву с захватчиками. Оно также страдало, когда жены уезжали обследоваться на дьявольские отметины. Повезло семьям, куда – заплатив страшно высокую цену – возвращались родные, причем иногда обвиненные этими же самыми семьями. Гноившиеся раны соседской вражды вытеснялись более серьезными проблемами; обычный холод затмила эпидемия. Их засосало в эту колдовскую воронку, но теперь предметом споров стало не преступление, а наказание. Призрачное свидетельство прекратило существование. Но вера в колдовство никуда не делась.
Возникло много неловкостей. Что, например, делать с той женщиной, которую вы обвиняли, стоя от нее в паре-тройке метров, а теперь она снова ходит по своей ферме, прямо через ручей? Оправданные ведьмы неожиданно расселись по соседним с вами скамьям в молельне. Как обнимать шестилетку, которая недавно клялась, что ее мать, теперь уже мертвая, превратила ее в ведьму? Мэри Лэйси – старшая теперь снова готовит и прядет лен рядом с восемнадцатилетней дочерью, которая публично выговаривала ей: «О, мама, за что ты отдала меня дьяволу?» [2] По крайней мере некоторым из жителей Эссекса наверняка пришлось выдержать немало ожесточенных споров на тему заповеди «Не лжесвидетельствуй». Немало было предательств: предавали родители, дети, соседи, супруги, свойственники, эталоны благочестия. Возможно ли снова как ни в чем не бывало слушать преподобного Нойеса, который затыкал рот обвиняемым, или преподобного Барнарда, организовавшего андоверский сюрприз с испытаниями касанием, или преподобного Хейла, дававшего показания против своих прихожан? Каково Фрэнсису Дейну проповедовать пастве, которая упекла за решетку практически всю его семью? Почти 10 % жителей Андовера попало в число обвиняемых [3]. Должно быть, взгляды на улицах города отводились теперь довольно часто. Какие перспективы на семейную жизнь у девушки, мать которой повешена за колдовство, обвинив перед этим дочь?
Было потеряно доверие, были потеряны состояния. Недавно вернувшийся в Бостон Джон Олден не пошел на причастие 18 декабря [4]. Друзья, может, и молились за него в его отсутствие, однако он вполне мог полагать, что они же и продали его с потрохами. Жена преподобного Уилларда имела на эту тему неприятный разговор со Сьюэллом – она считала, что он за это в ответе.
