Глядя в морскую даль, Тувак опять вспомнила слова Нязик-эдже: «Счастье — оно разное» — и подумала, насколько счастливее Лейла, У нее молодой сильный муж, сын. У нее нет никакого богатства, но она неизмеримо богаче. «О, если бы аллах даровал сына или дочь!» — молила Тувак, с трудом скрывая слезы и украдкой поглядывая на мужа. Кият думал о чем-то своем. Седые брови свисали над строгими черными глазами. Будто он заранее знал: должно что-то случиться. И нисколько не удивился, когда на берегу, едва высадились, Таган-Нияз сообщил:
— Багир-бек опять скупил у Бедиуз-Замана все туркменские култуки в Астрабадском заливе.
Серебряный бугор, окруженный множеством кибиток, жил боязливой, безропотной жизнью. Толпы людей встретили челекенцев настороженно. Что может сделать Кият-хан шаху, если тот, как лев с теленком, расправился с турецким султаном! К тому же многие кумыштепинцы и джигиты других гургенских поселений участвовали а этой войне. Те, кто вернулся с поля битвы с добычей, еще до сих пор хвастались своей храбростью, а заодно возвеличивали могущество шаха. Сказочная слава шла о Джадукяре, который теперь состоял при дворце Аббаса-Мирзы в Тавризе. Имя Кията вовсе не пользовалось авторитетом на Гургене.
Взвешивая обстановку, Кият-хан и сам понимал, что чаша весов в этих местах давно уже потянула в сторону персиян.
Причалив к берегу и сойдя с киржимов, челекенцы ласково приветствовали соплеменников. Назар-Мерген — теперь он был одним из знатных ханов — с достоинством спросил:
— В гости, Кият-ага, или по делу?
— Да вот зятя, Аман-Назара, давно не видел,— уклончиво отозвался Кият, медленно идя к юртам.— И к тебе разговор есть. Если не занят — пойдем поговорим.
Назар-Мерген и еще несколько наиболее влиятельных гургенцев пристроились к свите Кията. Беседуя, они вошли в кибитку, огороженную корявым агилом, где стояло несколько овец, осел и верблюд с верблюжонком. Зять гостеприимно отпахнул килим, впуская гостей. Тотчас появилась старшая дочь Кията, с родственной любовью оглядывая отца. Он спросил у нее вскользь о здоровье и прошел на ковер. Опустились рядом и все остальные. Назар-Мерген, продолжая прерванный разговор, спросил:
— Говорят, Кият-ага, нукеры нового Хива-хана были у тебя. Интересно, с чем приезжали они?
— Принесли плач по умершему Мухаммед-Рахим-хану и радость о восшествии на трон Алла-Кули,— небрежно ответил Кият.
— С этим они заглянули и сюда,— задумчиво отметил Назар-Мерген.— Предлагали нам переселиться в Хиву. Говорили: нынешний хан милостив и всех согреет под своим могучим крылом.
— А не говорили они, что к Алла-Кули являлся пророк? — с насмешкой спросил Кият.
— Как не говорили? Говорили! — оживился Назар-Мерген.
Кият от души рассмеялся:
— Когда мне юз-баши Еш-Назар сообщил о встрече Алла-Кули с пророком, я ему ответил, что у меня была в это время важная встреча с Ярмол-пашой.
Некоторые сидящие возле Кията засмеялись, но большинство опустили глаза, считая, что челекенский хан слишком дерзок. Назар-Мерген заметил:
— Кият-ага, говорят в России неспокойно стало. Слухи есть, что твоего Ярмол-пашу уберут с Кавказа, другой командующий приедет.
— Кто говорит? — глаза Кията сверкнули зелеными огоньками.— Персы говорят — им это выгодно. Нынче они весь Кавказ к газавату настраивают. Вам тоже об этом, наверно, твердят?
— Да, было такое,— неохотно согласился Назар-Мерген и добавил: — Но мы ведь мусульмане, а шах — наместник пророка в этом мире. Каждое слово его освещено аллахом.
Кият пренебрежительно покивал головой, прищурил глаза:
— Как были вы рабами Баба-хана, так и остались. Шах нынче култуками вашими торгует, не спрашивает вас, а вы ему молитву о высшей справедливости поете.
Разве вам неизвестно, что Бедиуз-Заман продал все наши култуки Багир-беку?
Наступило продолжительное молчание. Все знали об этой сделке, но что скажешь в свою защиту, если беспомощен. Гургенский хан, видя, что асе ждут от него ответа, насмешливо сказал:
— Нам все известно, Кият-ага. Только непонятно нам, почему ты, давший клятву служить урусам, клянешь Багир-бека? Ведь он подданный русского государя!
Кият на мгновение задумался. Сидящие в кибитке начали посмеиваться. Однако Кият замолчал не потому, что растерялся. Он соображал, как лучше ответить соплепенникам.
— Яшули, — усмехнулся он, окинув взглядом всех.— Меня вы ругаете за связи с урусами. Но разве я допустил, чтобы кто-нибудь торговал землями иомудов? А вы упустили свои култуки.
Ответ был достойный. Потеря туркменских уделов в Астрабадском заливе целиком лежала на совести гургенцев. Они не отказывались в этом, и Кият с жаром принялся доказывать, что еще не все потеряно, еще можно отобрать назад рыбные места. Надо написать жалобу астраханскому губернатору.
— Хан, трудное это дело,— со вздохом выговорил Назар-Мерген.— И непонятно, для чего ты за нас встаешь, если урусам служишь,
— Не за вас встаю, а за всех, за всю Туркмению! -гневно произнес Кият. И тише, почти шепотом добавил: — И никому не дам торговать землей наших предков.
Назар-Мерген, насупившись, долго молчал. И опять с сомнением высказал:
— Легко тебе говорить, Кият-ага. Ты сказал свое в уплыл на остров, а нам в соседстве с каджарами жить. Письмо мы составим. Но не мути воду — уезжай поскорей. Разве не знаешь, что не сегодня-завтра персы сюда приедут? Уже давно дымом с их стороны пахнет.
— Ладно, яшули. Договорились. Вы напишете письмо и перешлете мне.
После этого стали все расходиться. Кият не решился ночевать у зятя. Ночью же сел в киржим и вместе со своими сопровождающими отправился в Гасан-Кули.
У Атрека царило оживление. С самой весны в залив за рыбой шли купеческие суда из Талыша, Сальян, Астрахани. В обмен на рыбу они везли всевозможные товары: от иголки до крупных чугунных казанов. Кейик-эдже и ее сыновья главенствовали. Оба недавно взяли жен, остепенились и взялись за разум. Махтум-Кули-хан хоть и считался заглавным, но постепенно уступил первую ложку в торговле сыновьям Кията. А те, с согласия своей матери, покупали товары у русских, отправляли караваны к гокленам и текинцам, принимали от них ковры, лошадей, шерсть, кошмы.
Остановившись в Гасан-Кули, Кият обратил внимание, как выросло кочевье. Раньше кибитки стояли всего в два ряда, теперь они виднелись повсюду: вдоль отмели, у сенгира и еще дальше. Кият слышал, что началось большое переселение иомудов из Хивинского ханства и других отдаленных земель, куда забросила судьба соотечественников, но никогда не думал, что едет их сюда так много. «Собирается большая сила,— удовлетворенно размышлял он, разглядывая поселение.— Только бы не подвели урусы, не закрыли торговлю! Только бы благоволил к нам государь-император».
Кият нашел в кочевье полное благополучие, но острым глазом уловил, что и здесь поселилась боязнь нападения каджаров. Махтум-Кули-хан, угощая в своей кибитке почетного гостя, предупредительно известил:
— Купцы слух пустили: Аббас-Мирза вот-вот нападет на русских. А потому как мы состоим с ними в связях, то и на нас кара шаха падет.
Подумав, Кият ответил:
— Урусы говорят: за двумя зайцами погонишься — ни одного не поймаешь. Думаю, Бабахан если и начнет войну, то с одной стороны, Или на нас нападет, или на русских.
— Увидим, не долго ждать осталось,— произнес пророческие слова Махтум-Кули-хан.
Через несколько дней за Атреком появился большой конный отряд персиян.
В Гасан-Кули поднялась тревога. Не прошло и часа, как иомуды привели свои силы в боевую готовность: выстроили конные сотни по берегу Атрека. Персы тотчас остановились и дали знать, что не собираются нападать на туркмен, а зовут на переговоры к себе Кият-хана. Махтум-Кули-хан пренебрежительно сказал:
— Не слишком ли дешево они хотят взять твою голову, Кият-ага? Пусть пришлют сюда своих послов, если им чего-то надо.
За Атрек с этой вестью отправился конник. Вскоре он возвратился к сообщил: каджарские послы сейчас прибудут.
Махтум-Кули-хан, не снимая тревоги, даже не разрешая джигитам слегать с седла, распорядился подготовить кибитку к приему гостей. Трое персидских послов со знаменем ислама переехали реку вброд и не спеша приблизились к кочевью. Судя по одежде, это были сановитые воины. Одного из них иомуды узнали — Гамза-хан: он уже бывал в здешних местах. Двое других, видимо, приехали от самого Фетх-Али-шаха.
Выстроив у белой кибитки в два ряда стражу, Махтум-Кули-хан, Тангры-Кули-сердар, еще несколько ханов и старшин заняли почетное место на ковре. Кият-хан сел в середине. Туркмены хотели встретить гостей сидя и усадить их, как равных для беседы, но, входя в юрту, Гамза-хан торжественно произнес: «Посланники солнца царей, всепобеждающего Фетх-Али-шаха», и все встали, забыв об уговоре. К тому же персы торжественно внесли позолоченный ларец и, открыв его, поставили на ковер. В нем сверкали драгоценные камни и большой бриллиантовый перстень. Один из гостей торжественно произнес:
