– - О, если бы ты знала, как я теперь счастлив! Если бы ты знала, каким я блаженством считаю, что сгорю за мою любовь, которая сжигала меня страшнее всякого другого огня.
– - Мне противны эти безбожные речи! -- не удержавшись, сказала Нетэта и хотела освободить свои руки, но Деций Мунд отвечал ей, что хорошо говорить тому, у кого под ногами земля, а не страстное пламя, на котором он весь и сгорел от нестерпимой любви, и когда она ему отвечала, что ей это не нужно знать и она не хочет об этом слушать, и опять вырвалась, он ее не пускал и продолжал говорить ей одурманивающие слова.
– - Что касается до моей завтрашней казни, то у меня есть к тебе просьба. Я ее не боюсь, и если бы ты захотела, чтобы я совсем не страдал, то стань так, чтобы я мог видеть тебя с моего костра, и при тебе я от этого не буду страдать, и не пожелаю сойти оттуда, все равно как если бы теперь меня провозгласили цезарем или дали на небе место между Кастором и Поллуксом [Кастор и Поллукс -- в греко-римской мифологии герои-близнецы (Диоскуры), превращенные Зевсом за братскую любовь в созвездие Близнецов.], -- я не принял бы ни трона, ни неба и не отошел бы на шаг от моей Нетэты.
Слово "моя" уязвило Нетэту, и она хотела его остановить, что-то ответить Децию или скорее бежать от него, но у ней уже не было для этого силы, и она его сожалела, а он это видел и продолжал говорить ей:
– - Не сожалей обо мне!.. Это меня обижает! Знай, что я умираю счастливым, и ты для меня дороже, чем жизнь и чем всякие боги… Не пугайся, дитя, -- я в богов ведь не верю, и ноготь с мизинца Нетэты мне святей и дороже всего Олимпа. Что мне век целый было бы жить без тебя и томиться!.. Неужели лучше тому, кто умрет за славу в сраженье, или утонет в соленой пучине, добывая торговлей богатство… Нет, кто знает толк в жизни, тот не скажет, что я безумен, а скажет: ему хорошо… отрадно ему умирать, его смерть отвечает цене им владевшего счастья… О, как я счастлив! Не хочу я быть цезарем, не хочу быть и Зевсом, только прости меня, Нетэта, ради Овидия, словом которого я молился тебе, не смея надеяться тронуть твое сердце… а теперь повели, и я удалюся на мели Менандра.
Но Нетэта не имела твердости, которая была потребна, чтобы отослать Деция к мелям Менандра. На нее опять нашли чудные сны, и она слышала, как он говорил ей шепотом о каком-то кимвре, который взошел на костер с женою и сказал ей: "Наша песня кончается, улетают часы нашей жизни!.. Постараемся улыбаться друг другу, встречая смерть".
И Нетэте казалось, что она ничего не ответила, но она улыбнулась; и опять слушала, как повествует Овидий о сожжении Тибулла [Тибулл (в первой публикации ошибочно Катулл) -- римский поэт Альбий Тибулл (ок. 50 -- 19 до н. э.); Делия и Немезида -- имена возлюбленных поэта.], как к нему пришли с поцелуем Немезида и Делия, и Делия сказала ему: "В моей любви было твое счастье, и ты мог жить до той поры, пока я была твоим огнем".
Нетэта спросила:
– - Что же сделала потом Делия? --Тибулл ее обнял, и она ушла…
– - Ушла? -- вскричала Нетэта и не говорила более, уста ее закрылись и память померкла.
Явь ей представилась только тогда, когда ее отлучила от Деция рука Поливии, а в это время был уже рассвет, и ей снова казалось, что вокруг нее все было будто нескромно, будто все позабыли стыдливость; будто Деций Мунд был то Анубис, то Пан, а она ему говорила: "Зачем ты спалил мою чистоту и все добро из души моей ты похитил?"
И Поливия будто шутила над нею и уговаривала ее скорей встать и уходить отсюда, чтобы тут не застал ее день, а между тем солнце уже бросало свои лучи из-за горизонта, и лицо Нетэты горело, и она хотела остаться там, где сидела, на дерновой скамье, когда подошла к ней Поливия, и она говорила Поливии:
– - Я не знаю, зачем и куда мне идти!..
– - Неужто же ты хочешь, чтоб тебя здесь увидели? -- спросила Поливия.
А Нетэта ей отвечала:
– - Мне все равно!
– - Но для чего же ты будешь здесь оставаться?
– - Я хочу быть ближе к тому, для кого я была дороже всех радостей жизни.
– - Но ведь это будет твой явный позор!
– - Мне больше не страшен позор мой… Не хочу я носить личину…
– - А ты, значит, хочешь навести и на нас такое несчастье, какое навела на почтенного Хрема, и на бедную Иду, и на всех, кого ты изгубила, притворством своим закрывая свою развращенную душу?
Услыхав эти слова от Поливии, Нетэта быстро встала, потянула на себя свое покрывало и сказала Поливии:
– - Замолчи и выведи меня за дверь!
И, когда она шла за Поливией к выходу, она слышала из столовой голоса не разошедшихся еще друзей Фурния и различала среди их голос Лелия-поэта, который говорил с сожалением:
– - Бедняжка… хотела его исцелить, а теперь и сама исцеленья не хочет!
А философ Булаций зевнул и отвечал ему:
– - Не все ли равно, что дает наслаждение? И сенатор Помпедий, смеяся, закончил:
– - Теперь век Юпитера, а он, сам-то святейший, тоже ведь большой греховодник!..
И с этим все встали, и это испугало Нетэту, которая поняла, что секрет ее всем известен, и она бросилась бежать в открытые ею двери.
Когда Нетэта вышла из дома Фурния, она поняла все, что с нею случилось, и знала, что ей после этого некуда возвращаться и не для чего было жить…
Она подошла к берегу Тибра, посмотрела вдаль, потом закрыла ладонью глаза и, пошатнувшись, упала… Плеск весел плывшей близ берега лодки пробудил ее. Она встала с земли, оглянулась и, увидав яркое солнце, рванула свои волосы и бросилась от берега к тому скрытному месту, через которое вчера попала в пещеру…
Здесь она и скрылась, вероятно не имея никакого дальнейшего плана. Всего вероятнее, она прежде хотела утопить себя в водах Тибра и сначала не нашла в себе силы это исполнить, а потом не хотела, чтобы ее видели с лодки, и скрылась в пустое место, о котором могла вспомнить и которое было к ней близко. Куда она выйдет отсюда? Это ее не занимало в то время, когда она прибежала в пещеру и пошла все дальше и дальше узким подземным коридором, пока ей стали слышаться шум и голоса с противоположной стороны.
Это ее опять испугало, и она стала и стояла впотьмах, держась руками за сырые стены и не двигаясь ни взад ни вперед.
Состояние ее было, вероятно, близко к помешательству рассудка или даже могло быть названо таким вполне, но как бы там ни было, оно помогло Нетэте очень скоро и чрезвычайно трагически пересечь нить своей жизни.
В то время как она, полумертвая от всех потрясений, ничего не знала и не хотела, до нее донесся запах гари, и ей вспомнилось, что теперь именно, может быть, казнят за нее жрецов и лампадчиц и всех, кто помогал Децию Мунду, и сожигают самого Деция Мунда, что ни во что ценил свою жизнь пред ценой ее ласки.
И Нетэта почувствовала, что она никак не может перенесть это и остаться жить…
Нетэта побежала вперед по тому ходу, по которому вышла неожиданно вчера вечером на верх колоннады, где приготовляли костер, и вдруг увидела яркий свет солнца и на земле несметную толпу людей и полукружием расположенные кресты, на которых были пригвождены все жрецы Изиды: престарелый Хрем и Кадем, Баллас, Фунданий и Фуфиций, и прислужник храма Пеон, и Менекрат, возжигатель курений, и старая Ида, а вокруг ее лампадчицы Ацема и Дамо…
Они все терзались, но их стонов не было слышно за ревом толпы и треском костра, курево которого сокрывало то, что истребляло его пламя…
И в это пламя стремительно кинулась Нетэта и сгорела в нем вместе с своим оскорбителем, Децием Мундом.
Это видели все, и никто не мог ее вырвать и спасти, да и незачем было спасать ее, так как жизнь ее была сожжена…
1891
