А Поливия отвечала Нетэте, что она напрасно думает, будто Деций Мунд очень страдает в ожидании завтрашней казни.
– - Напротив, -- сказала она, -- он счастлив!
– -Ты говоришь невозможное! -- отвечала Нетэта.
– - Нет, я говорю именно то, что и есть. Деций Мунд ведь здесь, в этом доме, и я брала ключ от его помещенья у брата и входила к нему после того, как ему объявили решенье…
– - Ну, и что же с ним было?
– - Он улыбнулся и сказал очень ласково: "Что ни придумаете -- это все будет мало за то, что я сделал, и я хотел бы еще раз гореть, если бы мог, задыхаясь в дыму, крикнуть Нетэте: "Я любил тебя, Нетэта!""
Нетэта ощутила на себе странное впечатление от этих слов и, окинув Поливию взглядом, исполненным страдания, простонала:
– - Это жестоко!.. Зачем ты мне это сказала!
И когда Поливия захотела узнать, почему эти слова произвели на Нетэту такое впечатление, она сказала ей:
– - Боги слишком немилосердны ко мне, потому что я сама не в состоянии определить моих чувств! -- И вслед за тем рассказала, что она не рада тому, что должно бы ее радовать, и мало теперь сокрушается о том, что должно быть для нее всегдашним сокрушением.
– - Словом, -- сказала ей Поливия, -- твой гнев за оскорбление, которое нанес тебе Деций Мунд, утихает, и ты не радуешься его казни, которою он должен пострадать за твою честь?
– - Я позабыла уже о себе и ужасаюсь того, что определено сделать над этим несчастным!
Поливия обняла ее и сказала ей:
– - Вот ты теперь больше женщина, чем римлянка, и за то ты можешь получить такую радость, какая недоступна жестокому сердцу.
– - Ах, я рада бы сделать все и даже готова пожертвовать собою, чтобы только спасти его от жестоких мучений.
Поливия же ей отвечала, что освободить Деция Мунда от назначенной ему казни уже никто не может, так как эта решил император и весь Рим ожидает зрелища, но что от Нетэты зависит облегчить Мунду муки казни и, может быть, даже сделать ему их отрадными.
Нетэта захотела знать, как это может быть. Поливия сказала, что Деций Мунд не обнаруживает никакого страха перед ожидающей его казнью, но выражает сожаление только о том, что умрет, оставляя гнев на себя в сердце Нетэты.
– - Если ты можешь сказать ему правду, то передай ему, что я его прощаю! -- проговорила Нетэта.
А Поливия ей отвечала, что она, надеясь на добросердечие Нетэты, уже говорила об этом Децию, но он ей не поверил.
– - Почему же?
– - Потому, -- отвечала Поливия, -- что он считает себя слишком много перед тобою виноватым и жизнь свою почитает слишком ничтожною ценою за твой гнев…
– - Несчастный! -- прошептала Нетэта и, подумав немало, добавила: -- Если бы я могла его видеть, я бы сама ему сказала, что в моем сердце нет к нему гнева.
– - О, тебе бы самой он, конечно, поверил! -- отвечала Поливия. -- И я на твоем месте не отказала бы ему в этом утешенье.
– - Но где же я могу сказать ему это слово?
– -Тебе это стоит захотеть. Деций Мунд ведь заключен в том самом доме, где живем мы -- я и брат мой, промотавшийся Фурний, от которого зависят тюрьмы и казни, палачи и вся тюремная стража. Брат был близко знаком с Децием Мундом в прошедшее время, когда проживал свои богатства, и теперь он сожалеет Мунда и, как может, облегчает для него жизнь в заключенье. Осужденный свободно приходит в наше помещение и гуляет в нашем саду, связанный одним честным словом, которое взял с него Фурний. Брат целый день сегодня имел много хлопот, и вечером он хочет дать себе отдых -- поиграть в кости и побеседовать с друзьями, и потом, конечно, у них будет долгий ужин. К этому ужину, признаться, зван был и Мунд, но он отказался. Он сказал им, что не расположен веселиться перед смертью, и брат посмеялся над ним, что он, может быть, хочет "побыть с Юпитером", а Деций, чтобы отвязаться от этих разговоров, молча пожал руку Фурния и после сказал мне тихо, со вздохом: "Пойми хоть ты меня, добрая Поливия, что я нуждаюсь не в забвенье и не в Юпитере, а в том, чтобы побыть в душе моей с…"
– - Не договаривай! -- перебила, отстраняя ее от себя, Нетэта.
– -Ты догадалась, о ком он хочет думать?
– - Оставь!.. Оставь это!.. Я догадалась!..
– - Это ты… Нетэта!
Нетэта взялась за сердце и сказала:
– -Ты таки договорила!.. Ну, и что же дальше?
– - Дальше?
Поливия обняла Нетэту и стала говорить ей на ухо, что брат ее, Фурний, и его беспечные гости теперь уже начинают сбираться и будут пировать, пока упьются, и настанет время их разносить по домам. А Деций, который отказался от пира, теперь, конечно, находится один в саду. Он так сказал Поливии, что в эту последнюю ночь не станет томиться под кровлей, а проведет ее в уединении на дерновой скамье, под большим старым дубом, чтобы окинуть быстро летящей памятью все свою протекшую жизнь, которую он отдает за свою любовь к Нетэте.
– - И вот, -- заключила Поливия, -- зайди ко мне, и из моей комнаты ты можешь его видеть… А если желаешь оказать ему еще более участия, то можешь сойти к нему туда и сказать ему утешительное слово, после которого ему будет не страшно взойти на ожидающий его костер.
Говорили же они все это на ходу, подвигаясь шаг за шагом к дому, где жила Поливия со своим братом и где был теперь Деций, для которого наступила последняя ночь перед определенной ему мучительной казнью.
Нетэта, выслушав приглашение Поливии, ничего ей не отвечала, но тихо следовала за нею, не освобождая себя от руки, которою Поливия обнимала ее стан, а другою рукою держала в ладони ее похолодевшую руку.
Так они обе подошли к дому, и Поливия переступила заветный порог, а Нетэта остановилась и в молчании бросила на нее взгляд, полный мучительной тоски и неведения, на что ей решиться.
Поливия освободила ее руку и сказала:
– - Я тебя не склоняю на злое… Но если ты хочешь оказать милосердие тому, кто завтра должен сгореть…
Нетэта затрепетала и твердо вошла за Поливией. И после этого произошло нечто такое, на что, кажется, отнюдь не рассчитывала сострадательная и кроткая Поливия, которая была тронута страданиями Деция Мунда и ввела Нетэту в дом свой в такой надежде, что она облегчит нравственное мучение Деция, высказав ему прощение и примирение. Но на деле случилось иначе. Находившаяся в крайнем возбуждении Нетэта, как только вошла в дом Поливии, казалась как бы потерянной и горестно говорила: "Я погибла, погибла!" А потом, когда Поливия стала ее ободрять и подвела ее к окну, из которого было видно большое старое дерево, а под ним стоял в задумчивости Деций Мунд, то Нетэта задрожала и начала жалостно плакать, причитая:
– - Не жестоки ли боги к несчастной!.. Для чего опять вижу Пана!..
И как при этом Нетэта дрожала и все существо ее выражало страшное потрясение, заставившее Поливию встревожиться за ее рассудок, то она сказала ей:
– - Это вовсе не Пан, а Деций Мунд, который, к не счастью, должен доказать, что он смертен. Не падай духом и не плачь, а поди к нему и скажи, что ты прощаешь ему свою обиду, и скорбь его будет облегчена, и он умрет спокойно, не обнаружив страха.
И когда Поливия это сказала, к ней подошел один из доверенных рабов ее брата и стал испрашивать у нее распоряжений для подаваемого ужина, а Поливия отвечала ему, что она тотчас придет, когда ее зовут, и подала Нетэте ключ, сказав, что этим ключом она может отпереть дверь, выходящую в сад, и снова запереть ее после свидания с Децием и удалиться, оставя ключ на столе в покое Поливии.
Затем Поливия вышла, а Нетэта колебалась, идти ли ей или не идти, чтобы сказать свое прощение Децию Мунду, и наконец сделала то, что было для нее всего опаснее, то есть взяла ключ и вышла.
Деций же Мунд ничего об этом не знал и, конечно, не ожидал видеть Нетэту, но видел ее в очах своей души, которая была полна ею. Ибо с Децием с тех пор, как он имел успех в храме Изиды, действительно произошел большой и резкий перелом. Деций не ощущал страха смерти, но, расставаясь с жизнью, стал понимать ей цену и назначение не в том, чем наполнял ее до сего времени, ища одной славы и удовольствий, которые мог приобретать при своем богатстве и бессердечии. Он не сожалел, что жизнь его будет прервана на костре, но сожалел, что не испытал в ней тех лучших удовольствий, которых нельзя купить золотом, а можно было получить только улучшением самого себя до той степени чистоты, чтобы привлекать к себе любовь другого существа. И, доходя до таких размышлений, он сейчас же вспоминал о Нетэте -- и тогда сразу ощущал в себе два течения разносторонних терзаний. С одной стороны, это было незнакомое ему до сей поры сожаление к женщине, для обмана которой он сделал так много злых дел и явился виновником погибели многих людей и для ней самой тяжелого стыда и осмеяния; с другой же, ее детская доверчивость и чистота, благодаря которым и суеверию среды она сделалась жертвою его обмана, наводила Мунда на мысль о том, что нежный поэт Катулл понимал жизнь и что нет ничего смешного в его желании предпочесть тихую жизнь с доброю и целомудренною женщиною всем оргиям шумного Рима. И как скоро появлялась в нем эта мысль, так сейчас же в то время он вспоминал оскорбленную им Нетэту и начинал тосковать не так, как было ранее, когда он томился желанием победить ее целомудрие низким обманом, а теперь он вспоминал стихи Катулла, которые читал на память нежной Лелии, и сам повторял их шепотом…
