От ража отец покраснел – глаза сверкали. Я никогда не видел его таким вдохновенным.
– Общество почувствовало радость выздоровления. И я мог с искренностью сказать о превосходстве нашей державы над жалким Западом. Я приказал, и наши газеты заговорили о грядущем крахе гнилой Европы, в которую только мы сможем влить свежую кровь. Точнее, мне не пришлось уже приказывать. Я научил литераторов понимать не только мои слова, но мои мысли. И самые мудрые объявили обществу, что «европейский период», начавшийся с Петра Великого, счастливо миновал в русской истории. Он закончился с вхождением наших войск в Париж и со смертью победителя Наполеона, брата моего незабвенного Александра Павловича. Теперь начался новый – святой, национальный. Православие, самодержавие и Народность – три кита, на которых нынче стоит Империя…
Папа вернулся к этому разговору в 1848 году. Тогда начались революции в Европе, и папа пришел в восторг! Он весело сказал мне:
– Помнишь про гнилую Европу? Сейчас они будут просить о помощи! Священную миссию – вернуть порядок в Европу – выполнит Святая Русь!
И вправду вскоре Австрия попросила помощи. Отец торжествовал.
Стоя на любимой террасе, простер руку в морскую даль:
– Мы поможем!
Он помог Австрии – отправил наших солдат подавить восстание в Венгрии! И подавили! Потом подавил мятеж в вечно бунтующей Польше… Но почему-то вместо благодарности «гнилая Европа» окрестила его деспотом и даже людоедом (об этом, к моему ужасу, шепотом рассказал Костя – он прочел это в английских газетах). Как пояснил злобный Костя, наше постоянное желание наводить порядок у чужих народов стало темой для анекдотов, и наши европейские родственники потешаются над отцом… Но оказалось, отец знал все это и очень мучился вечной неблагодарностью Европы.
Глава тайной полиции Бенкендорф придумал, как изменить ситуацию… Разговор этот происходил в моем присутствии. Бенкендорф доложил: наши агенты сообщили из Парижа, что знатный француз маркиз де Кюстин мечтает побывать в России и написать об этом путешествии. Он – известный литератор, весьма влиятелен в Европе, при этом фанатичный сторонник абсолютной монархии. Маркиз – внук генерала, гильотинированного в дни террора французской революции.
– Вот человек, чья книга изменит мнение Европы, – сказал Бенкендорф…
Отцу идея понравилась. Было решено пригласить и обласкать маркиза де Кюстина, оказывать ему всяческое содействие во время путешествия…
К сожалению, у нас вечная беда – несогласованность между ведомствами. Поэтому на границе, согласно отцовским правилам, таможня заботливо обыскала маркиза и конфисковала все его французские книги – они считались у нас запрещенными…
Я увидел Кюстина во дворце. Это был юркий черненький человечек с плотским грехом – он без устали влюблялся во всех… красавцев! Именно так докладывало Третье отделение. Отец ненавидел содомскую похоть, но тем не менее дал ему аудиенцию. Француз в восторге пожирал глазами и красавца-отца… Папа, забыв о наклонностях француза, подумал, что тот в восторге от увиденного в России…
Вернувшись во Францию, маркиз написал о нас… Отец прочел… Помню, как он швырнул проклятую книжку на пол, топтал ее… Книгу запретили. Заботливо конфисковывали у иностранцев на таможне.
В библиотеке отца, в центральном шкафу, украшенном бюстами Гомера и Сократа, на самой верхней полке хранились очень вольные рисунки. Я иногда заглядывал туда в его отсутствие – рассматривал пополнение… И вот в очередной раз, когда отец уехал в Петергоф, я полез посмотреть… И под альбомами увидел растерзанную книгу француза со следами отцовских сапог.
Я начал читать…
«Все здесь подавлено, боязливо жмется, все мрачно, все молча – и слепо повинуется невидимой палке… Тупая и железная казарменная дисциплина сковала всех и вся… Нужно жить в этой пустыне, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу жизни в других странах Европы. Если вы не любите собственную родину, лекарство одно – поезжайте в Россию… Самый ничтожный человек, если он сумеет понравиться государю, завтра же может стать первым в государстве. Рабы существуют во многих странах, но чтобы увидеть такое количество придворных рабов, нужно приехать в Россию… До сих пор я думал, что истина необходима человеку как воздух, как солнце. Путешествие по России меня в этом разубеждает. Лгать здесь – значит охранять престол, говорить правду – значит потрясать основы…» И прочая, и прочая.
Читая гнусное сочинение, я мечтал уничтожить негодяя… и часто вздыхал – так много в книге было того, о чем мы говорили шепотом с Костей…
Впоследствии я прочту в дневнике отца: «Когда я вступил на престол, я страстно желал знать правду, но, слушая в течение тридцати лет ежедневно лесть и ложь, я разучился отличать правду от лжи».
Он напишет это после поражений в Крымской войне… Напишет то же, что написал ненавидимый им негодяй-француз.
Но особенно поразили меня два рассуждения в мерзкой книге… В одном жалкий французик предрекал: «Не пройдет и пятидесяти лет – и в России будет революция». Эти слова мне запомнились.
И после случившегося сегодня особенно мучают меня.
Но тогда, в мои двадцать с небольшим, в самое сердце меня поразило другое. Это были некоторые подробности об отце…
Все знали и знают поныне, что отец обожал мать – они были образцовая семейная пара… Рядом с великолепным Петергофским дворцом, соперничающим с Версалем, отец построил небольшой коттедж, именовавшийся в честь матери «Александрией»… Здесь летом он отдыхал и от забот, и от грандиозности великолепных колоннад, мрамора и позолоты наших несравненных дворцов. Низенькие потолки, наши небольшие комнаты, увешанные картинами, его крохотный кабинет на третьем этаже с видом на даль залива… Помню, отец в халате и рядом мать… Грациозно накинут на плечи прозрачный шарф, дополнявший ее чрезвычайно изящный и, конечно же, белый утренний туалет… Ее невинные лазоревые глаза… Непреклонный, сильный гигант-отец и хрупкая нежная покорная мать – в этом несходстве была великая гармония их брака… Но вот что я прочел у проклятого маркиза: «И как помещик распоряжался и жизнью, и желаниями крепостных, так и царь здесь распоряжается всеми подданными. Он одарил вниманием… не только всех юных красавиц при дворе, но и девиц, случайно встреченных во время прогулки. Если кто-то ему понравился на прогулке или в театре, он говорит дежурному адъютанту. И она тотчас подпадает под надзор. Если за ней не числилось ничего предосудительного, предупреждали мужа (коли замужем) или родителей (коли девица) о чести, которая им выпала. И Император никогда не встречал сопротивления своей прихоти… В этой странной стране переспать с Императором считалось честью… для родителей и даже для мужей…»
Я узнал все это в четырнадцать лет… В Зимнем дворце жила фрейлина матери Варенька Нелидова, о которой сплетничали, что отец и она… Я не верил… Я не мог представить, что папа соединил под одной крышей мать, которую боготворил, и любовницу.
Но Варенька слишком часто выходила из его кабинета. Это было ужасно, однако я решился выяснить правду… В кабинете стоял огромный шкаф, где висели мундиры отца. Я залез в шкаф… Я задыхался среди мундиров… И в щелочку для ключа увидел, как они вошли… он… потом она… Она торопливо сбросила платье!.. Женский обнаженный торс закрыл от меня комнату!.. Она была стыдлива, и они потушили свет… Но я слышал, слышал ужасные, животные звуки… (далее вычеркнуто).
Я проклинал себя! Я был Хамом, обнажившим наготу отца своего. Но с тех пор у меня открылось новое и ужасное зрение. Вот еще одна прелестная совсем молоденькая фрейлина, в которую я тоже был влюблен… Она заходит в его кабинет и выходит… немного растрепанной. Раньше я не обратил бы внимания, но теперь… Я узнал, что две хорошенькие фрейлины, внезапно исчезнувшие из дворца, выданы замуж за офицеров из лейб-гвардии, и обе… быстро родили… Вот привезли красотку мещаночку с каким-то прошением, и отец вдруг согласился ее принять… Она выходит из его кабинета улыбающаяся, счастливая, чтобы больше никогда не появляться… Теперь я на все смотрел другими, грешными глазами… Как Адам, вкусивший запретный плод… Я молился, чтобы ушло наваждение, и ненавидел мать за то, что она терпит… Но, может, всё-таки не знает?
И только потом я понял главное: она не смеет знать. Дочь прусского короля, она приехала из Германии, где все бредили чувствительной поэзией Шиллера… Ее нежная натура и заменила принципы чувствительностью… Отец питал к этому хрупкому изящному созданию страстное обожание сильной натуры к существу слабому. Он поместил ее в золотую клетку. И в своей волшебной темнице бедная мать ни разу не вспомнила о воле… Она боготворила его и видела вокруг только красивое, счастливое… И если кто-нибудь попытался бы рассказать о крестьянах, которые были рабами, которых можно проигрывать в карты, дарить друг другу, продавать, мать попросту отказалась бы понять, о чем речь. Она жила в прекрасном сне, который создал ей отец.
