переулка, поживём тут, пока нам не разрешат вернуться…
Дий с издёвкой сказал:
— Вернуться?!
— Ну да. Должны же мы когда-нибудь вернуться домой. Более того, жить мы можем лишь в своём родном переулке.
— Давайте останемся здесь хоть на некоторое время, — уладила их спор Халима.
— Я не спал вчера ночью, всё раздумывал, так что даже мёртвые, наверное, услышали пульсацию моих мыслей, и принял решение, — сказал Дий.
— Какое?
— Что здесь я не останусь.
Мать сделала непонимающий вид и сказала:
— Что до меня, то я снова вернусь к прежнему занятию в предместьях квартала, где-нибудь подальше от переулка…
— А я станут торговать фруктами, — предложил Ашур.
Дия раздражало то, что они проигнорировали его мнение, и снова подчеркнул:
— А я уйду, даже если буду вынужден покинуть вас.
— Куда? — спросила его мать. — Что ты будешь делать?
Всё ещё злой, он продолжил:
— Не знаю. Но я попытаю удачу…
— Как это сделал тот, другой? — спросила она грустно.
— Ну уже нет! — упорно воскликнул он. — Есть и другие пути…
— Приведи пример.
— Я же не пророк…
— Останься с нами, — мягко предложил ему Ашур. — Мы сейчас как никогда нужны друг другу.
— Нет. Таков уж удел…
36
Дий простился с матерью и братом и ушёл. Глаза Халимы были мокрые от слёз, когда она прощалась с ним, но места для печали просто не было. Они с Ашуром были вынуждены вести страдальческую, суровую жизнь. Она торговала опять вареньем и маринадами, словно нищенка, а Ашур таскал на своих гигантских плечах фрукты на продажу. Они словно взяли на себя обязательство терпеливо всё сносить, сторониться жалоб и сетований и не копаться в воспоминаниях о прошлом. Однако прошлое это не было вырвано с корнем из их душ с воспоминаниями о том их доме с несколькими флигелями, о безоблачной жизни, роскошной повозке, директорском кабинете, воспоминаниями о просторном кафтане, янтарных чётках, ароматах мускуса и амбры, прекрасных разговорах. Об Азизе Аль-Аттаре с её вуалью и приятной улыбкой на лице, льстивом обхождении Юнуса Ас-Саиса, его памятных словах по утрам: «Доброго вам утра, и да пошлёт вам Аллах счастья, о обладатели света на челе своём!» Ох, Фаиз, что же ты сделал с собой и с нами?! Даже безумец Джалаль — и тот не убивал людей и не закапывал потом их трупы в земле. Что за проклятие такое, преследующее потомков святого чудотворца?!
С течением времени Ашур стал без устали проводить время на пустыре, где пас скот, где когда-то нашёл убежище и обрёл блаженство его пращур. Он любил его и был верен его завету, поклонялся его добрым делам и силе. Разве подобно ему он сам не любит добро и не обладает силой? И что они оба сделали с этой силой и добром? Если говорить о его предке, то он использовал её, творя чудеса. Он же — продавал огурцы и финики!
По ночам он беспрестанно ходил на площадь перед дервишской обителью, завернувшись во тьму, ведомый по пути светом звёзд. Его взгляд блуждал среди силуэтов тутовых деревьев и старинной стены. Он присаживался на месте всех потомков семейства Ан-Наджи и прислушивался к пению. Разве не заботит этих божьих людей то, что выпало на долю созданий Аллаха? Тогда когда же они раскроют свои двери или разрушат стены? Ему хотелось задать им вопрос о том, почему Фаиз совершил все те преступления. И до каких пор их переулок будет оставаться в столь тяжком и униженном положении? Почему наслаждаются только эгоисты и злодеи, а все любящие и доброжелательные остаются ни с чем? И почему харафиши объяты сном?
А песнопения меж тем наполняли воздух вокруг:
Диди ке бар джозе джур ва сетам надашт Бешекаст ахд ва зе гаме ма хич гам надашт. 37
Халима отмечала про себя, что разум Ашура постоянно чем-то отвлечён, а сам он рассеян. Интересно, о чём он там всё мечтает? Можно ли постоянно вести жизнь в мучениях, без единого дуновения свежего прохладного ветерка? Она участливо спросила его:
— Что тебя так заботит, Ашур?
Он не ответил, и она добавила:
— Не лучше ли нам будет найти тебе жену, что развеет твоё одиночество?
Он, улыбаясь, произнёс:
— Ломоть хлеба — и тот нам достаётся с превеликим трудом…
— Тогда что так омрачает твою безмятежность?
— Ничего, мама, — ответил он честно.
Она поверила ему, однако что же так занимало его разум?… Где-то в недрах его души подспудно велась целая неведомая жизнь, поэтому она испытывала ревность и боязнь.
38
И вот однажды ночью тайны стали давить на него. На дворе стояла уже весна, и было приятно сидеть под открытым небом, а не в четырёх стенах гробницы. Небо расстилалось над ним с бесконечными мириадами звёзд. Они ели с матерью на ужин молочную сыворотку с огурцами. Ашур сказал:
— Я иногда спрашиваю себя: а что, интересно, поделывает сейчас Дий?
— Он полностью забыл про нас, — горестно вздохнув, пробормотала Халима.
Ашур умолк, и единственными звуками оставались лишь поглощение им пищи, да лай собак на подступах к кладбищу. Затем он заговорил снова:
— Я опасаюсь, как бы он не пошёл по стопам Фаиза…
Мать протестующе ответила:
— Покойный преподал нам такой урок, которого мы никогда теперь не забудем…
— Мама, но ведь мы всегда забываем…
— Так вот что так терзает тебя?
В бледном свете месяца он лишь склонил голову в знак согласия, и снова задался вопросом:
— Почему Фаиз докатился до такого? И отчего сошёл с ума наш предок Джалаль? Почему Хасуна Ас-Саб желает растерзать нас?
— Разве у нас недостаточно забот, помимо всего этого?
— Это и есть единственная забота, как звено в бесконечном круге.
Халима взмолилась о пощаде к Господу богу, добавив:
— Это всё шайтан!
