Чичагов, Витгенштейн, отряды Платова, Ермолова, Милорадовича, а за ними главная армия спешили к Березине. Ночью 9 ноября головной отряд Чичагова разбил польский легион Домбровского и занял Борисов с запада. Французская армия оказалась в отчаянном положении; наполеоновские маршалы шепотом переговаривались уже о неизбежной капитуляции, когда грубые просчеты Чичагова и Витгенштейна позволили неприятелю выскользнуть из уготованной ему петли.
Чичагов выслал вперед всего лишь трехтысячный отряд, который натолкнулся на корпус Удино. Пользуясь более чем трехкратным превосходством, французы прорвали заслон и ворвались в Борисов. С потерей Борисова было упущено многое; и все же Чичагов мог запереть противника и преградить ему путь отступления. Однако адмирал до того растерялся, что, обратясь к своему начальнику штаба Сабанееву, только и сказал:
– Иван Васильевич! Я во время сражения не умею распоряжаться войсками. Примите команду и атакуйте неприятеля...
Мало чем могли помочь Чичагову Сабанеев и Витгенштейн. Несогласованность и нерешительность явили свои плоды. Наполеон ложным маневром отвлек обоих командующих от истинного места переправы – севернее Борисова, у Студянок. Весь день 15 ноября французы беспрепятственно переходили через реку по наскоро выстроенным мостам, и только 16 ноября Чичагов и Витгенштейн решились атаковать неприятеля с обоих берегов Березины.
В то время как стрелки Чичагова, рассыпавшиеся в лесу у Студянки, теряя много людей, подавались то назад, то вперед, Витгенштейн с левого берега наседал на арьергардный корпус маршала Виктора. Французские войска стояли в полуокружении, имея мосты в своем тылу и отстреливаясь из батарей. Если бы в то время все силы Витгенштейна действовали совокупно, гибель корпуса была бы полной. Однако, промедлив, он дал возможность неприятелю продолжать переправу по трем наведенным мостам.
Лишь в первом часу пополудни 17 ноября солдаты Витгенштейна быстро заняли возвышенности левого берега Березины, с которого и ударили по противнику. Поднялась паника. Всевозможные повозки кинулись к мостам. Тысячи солдат и офицеров прокладывали себе путь в толпе холодным оружием, не щадя ни детей, ни женщин. Переправы, установленные на слабых столбах, рухнули. Русская картечь разила оставшихся на левом берегу, и они, в тщетной надежде спастись, бросались в реку. Но тонкий лед ломался, люди и экипажи исчезали под ним.
На другой день страшная картина открылась русским с берегов Березины.
Река была схвачена льдом, прозрачным, как стекло. Под ним, во всю ширину реки, видны были тысячи погибших. Иные, схваченные морозом, возвышались над поверхностью; выделялись стоявшие, как статуи, окоченевшие кавалеристы на лошадях – в том положении, в каком застигла их смерть. На Березине французы потеряли свыше 40 тысяч человек...
И все же грубые оплошности Чичагова и интриги Витгенштейна помешали закончить кампанию пленением Наполеона и всех остатков его «Великой армии».
Н. Д. Кудашев – Е. И. Кутузовой. 20 ноября.
«Тысячи раз целую ваши ручки, дорогая и добрая маменька. Господин (т. е. Наполеон. – О. М.) удрал, и Чичагов, может быть, ответит за кровь, которая еще будет пролита во множестве. Не мое дело толковать. Дай Бог пройти за границу, и я запою: «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыко...» – и поеду домой...»
Увы, Кудашеву не довелось вернуться домой. И молитва «Ныне отпущаеши...», как это положено, прозвучала при его отпевании. Он счастливо прошел всю Отечественную войну, непрестанно участвуя в партизанских вылазках. И погиб в следующем, 1813 году под Лейпцигом, в сражении, прозванном за многолюдство «Битвой народов».
Глава четвертаяИСПОЛНЕННЫЙ ДОЛГ
М. И. Кутузов – Е. И. Кутузовой.
Вильна.
«Я прошлую ночь не мог почти спать от удивления в той же спальне, с теми же мебелями, которые были, как я отсюда выехал; и комнаты были вытоплены для Бонапарте; но он не смел остановиться, объехал город около стены и за городом переменил лошадей...»
Главнокомандующий прибыл в Вильну 30 ноября; адмирал Чичагов вручил ему ключи от города. Кутузов хотел было написать Екатерине Ильиничне накануне, с дороги, в поле, но от мороза не мог вывести на бумаге ни строчки. Лишь продиктовал рапорт Александру I. Жене же он писал всегда собственноручно.
Донесение государю кончалось словами: «Заключаю тем, что нет уже в границах России неприятеля и что все провинции, прежде бывшие польские и под скипетром России ныне находящиеся, от иноплеменников очищены...»
В подарок Екатерине Ильиничне Кутузов привез в Вильну великолепный министерский портфель из черного сукна с золотой вышивкой, представлявшей собой с одной стороны французский герб, а с другой – вензель Наполеона. В числе прочих личных вещей императора портфель был захвачен вместе с огромным, растянувшимся на пять верст вражеским обозом у Березины.
Беспокойной ночью Михаил Илларионович ворочался, вставал, приказывал зажечь свечи. Призраки, казалось, теснились в малых и больших покоях дворца: они проходили в туманных зеркалах, шевелили портьеры, проминали сиденья кресел, внезапно ворвавшимся ветерком колебали пламя свечей в шандале, шуршали, притворяясь резвой мышкой, у высокой, до потолка, кафельной печи, искажали черты на старых портретах, примигивали из-под париков... Гордые и надменные маршалы и генералы «Великой армии», польские воины-аристократы из корпуса Понятовского, где они? Где мерзнут их кости? На полях под Смоленском или у Вязьмы, посреди Малоярославца или в страшных стужах Березины?..
Наутро даже с некоторым недоумением фельдмаршал обходил генерал-губернаторский дворец. Здесь дважды – при покойном Павле Петровиче и нынешнем императоре – была его резиденция. Здесь совсем недавно – 16 июня 1812 года – останавливался самонадеянный Наполеон, и стены старого дворца сотрясались от восторженных кликов польской и литовской знати. Здесь ожидали победоносного возвращения Бонапарта после покорения московитов.
Теперь император Франции, выгнанный партизанами Сеславина из Ошмян, бросил в несчастье свои войска и ускакал в лубковом возке. Он успел только наскоро позавтракать у ворот Вильны. Сохраняя самообладание, Наполеон шутил с лицами своей свиты и с герцогом Бассано, в то самое время как правивший его лошадьми ямщик тут же замерз. В самой Вильне штабеля из обмороженных трупов, звенящих, словно сосновые свежесрубленные бревна, тянулись на всем протяжении от Литовского замка до Ковенской заставы. По улицам, пугая горожан, еще бродили беглецы, составлявшие когда-то «Великую армию», а теперь более похожие на ряженых, которых нельзя было даже назвать солдатами.
Один, бросив где-то свою кирасирскую каску, нарядился в дамскую шляпу и черный бархатный плащ, из-под которого торчали шпоры, и тащил за собой под уздцы свою изнуренную лошадь, чья патологическая худоба только и помогла ей избежать участи превратиться в гуляш. Другой, тщетно пытаясь защититься от холода, напялил на себя одно на другое церковные облачения – ризу, стихарь, напрестольные пелены. Некоторые, более счастливые в поисках добычи, надели женские, подбитые мехом капоты, завязав рукава на шее. Многие тащили за собой шерстяные одеяла, а иные, подобно теням, вернувшимся из мест, откуда никто не возвращается, шли покрытые саванами и погребальными полотнищами. Весь этот дикий маскарад изображал угасающую славу всемирного завоевателя. Пехотинцы, кавалеристы, артиллеристы – никто уже давно не признавал над собой никакой власти. Взывая о помощи, они брели без порядка, без дисциплины, почти вовсе без оружия, с обмороженными и почерневшими от дыма биваков лицами и руками, утратив от чрезмерных лишений и физических страданий всякие человеческие чувства.
Если коренные литовцы и поляки жалели несчастных и помогали им, чем могли, то многочисленные виленские шинкарки, трактирщицы, ростовщицы, факторши, винокурши и даже их дети без жалости добивали французов, чтобы овладеть их деньгами и часами. Они приканчивали умирающих и обирали трупы...
Так позорно окончилась грандиозная авантюра Наполеона, который, удирая из России, говорил: «От великого до смешного один шаг». Тотчас родился другой французский каламбур, о котором донесли Кутузову, столь любившему едкую шутку. Так как Наполеон в пути спасался под именем своего министра Коленкура, а Колен был потешным героем многочисленных комических опер, то фамилия министра могла быть прочитана и по-другому: «Колен кур» – «Колен удирает»...
«Да, не странно ли все это? – размышлял Кутузов, покойно расслабившись в креслах в своем зеленом виленском кабинете. – Неприятель очистил уже все границы. Не худо бы вспомнить, что Карл XII вошел в Россию с сорока тысячами войска, а вышел отсюда лишь с восемью. Наполеон же прибыл сюда с шестьюстами тысячами, а убежал с двадцатью тысячами солдат и оставил нам, по крайней мере, сто пятьдесят тысяч пленными и восемьсот пятьдесят пушек!.. А ведь в бытность мою здесь виленским губернатором я имел в распоряжении только два батальона внутренней стражи. Бог мой! Ежели бы кто сказал мне тогда, что судьба изберет меня низложить Наполеона, гиганта, страшившего всю Европу, я, право, плюнул бы тому в рожу!.. От великого до смешного воистину один шаг. Непобедимый Бонапарт обратился в шута Колена. Поневоле спросишь себя: да был ли он, этот баловень судьбы, подлинно велик?..»
