Чеченские горы и леса были его родным домом, в котором он знал все, что есть, и нашел бы то, что ему нужно.
Арзу застонал и вновь начал бредить, как бредил всю ночь. И так же, как ночью, вновь звал Маккала, Берса, Солта-Мурада, Умму, Атаби, Шоипа. Ругал Мусу, Сайдуллу и Эмин-пашу.
К полудню жар несколько спал, а дыхание стало более ровным.
Неожиданно Арзу открыл глаза и попросил пить. Али поднес к его пересохшим, растрескавшимся губам бурдючок, заполненный холодной ключевой водой. Арзу выпил его до дна и долго выжидающе смотрел в глаза Али. Казалось, он молча просил рассказать о всех событиях вчерашнего дня. Но Али молчал. Брат не должен был знать тех страшных подробностей. И потому Али даже сидел так, чтобы Арзу не увидел мертвого Чору, своего ровесника, своего друга детства, своего боевого товарища, с которым он до самой последней минуты делил горе, радость и надежды. Конечно, скрыть совсем его смерть было невозможно, но Али стремился оттянуть тяжелую для брата минуту.
— Чора уже ушел? — спросил вдруг Арзу.
Али растерялся.
— Не скрывай, Али. Сердце подсказывает мне, что его уже нет в живых… И он еще не похоронен… Я чувствую его где-то рядом с собой…
Али продолжал молчать.
— Не пытайся утаить от меня правду, Али… Я же по твоему лицу вижу, что произошло. Ты за меня не бойся… Мы столько вынесли на своих плечах, столько пережили, что нас теперь ничто уже не может ни потрясти, ни привести в отчаяние… А вот тебе сегодня предстоит тяжкое испытание… Но ты будь мужественным… Когда силы начнут покидать меня… я сделаю завещание… Чора… Вы еще не похоронили его?
Сдерживая рыдания, Али покачал головой. — Еще нет…
— Что стало… — последние слова Арзу прошептал неразборчиво.
— С кем?
— С людьми…
И Али не мог в эту минуту обмануть брата, не рассказать ему всю правду. Иного выхода у него не было.
— Турки открыли очень сильный огонь. Большинство наших погибло. Из оставшихся в живых одни успели разбежаться по лесам, других тут же окружили и под конвоем повели обратно.
Убежавших ищут. Турецкие солдаты прочесывают вокруг и леса, и горы.
Арзу тяжело и протяжно застонал:
— Я это предвидел… Пушки… против женщин… детей… Мы не могли пробиться… Но я сделал… что просили люди… Убито много?
— Да. Но сколько, точно не знаю… Часть людей скрылась, унося с собой убитых и раненых…
— Лучше было сразу умереть… раз нам не суждено вернуться домой… Али, помоги мне взглянуть на него… Прежде чем уйти из этого несправедливого мира.
— О ком ты? — встрепенулся Али.
— Хочу увидеть Чору… Позови… Мачига и Касума…
Оставшись с мужем наедине, Эсет глухо застонала, зарыдала и прильнула лицом к его груди.
— Арзу… Арзу… — только и вскрикивала она, покрывая его лицо неистовыми поцелуями…
— Коротким оказалось… наше счастье, Эсет… — тихо прошептал Арзу. — Ты вернешься домой… Ты молода… Может, еще найдешь…
— Нет! Нет! Не говори так, — задыхаясь от слез, кричала Эсет.-
Это ты должен жить… Ради меня… Ради… нашего ребенка…
— Неужели? Эсет…
— Да… да… дорогой мой… — Эсет улыбнулась сквозь слезы вымученной улыбкой и горячо поцеловала мужа в губы. — У тебя будет сын… Я уверена…
— Сын… — повторил Арзу, и глаза его влажно блеснули.
Вернулись Али, Мачиг и Касум. Втроем они поднесли поближе к Арзу мертвого Чору. Арзу попросил помочь ему приподняться. Али опустился на колени, поддерживая брата за плечи. Арзу протянул руку и коснулся пальцами холодного лица своего друга.
— Чора, что же ты так… покинул меня… Смерть сильнее?
Двадцать лет мы боролись с ней… и побеждали… И пришел ее черед… почувствовала нашу беспомощность… не на поле брани… Прости, мой верный друг… ты погиб из-за меня…
Как я уговаривал тебя не ехать со мной, но ты не послушался…
Прости… Ты ушел раньше. Но не долго мы будем в разлуке…
Арзу уложили. Мачиг стал утешать его:
— Не отчаивайся, Арзу. Аллах милостив. На моем теле нет живого места. Одни шрамы. А все-таки видишь, я еще живу. И ты будешь жить. Твои же слова терзают сердце брата.
— Али не первый, кто лишается брата…
— Али страшно терять единственного…
Губы Арзу тронула чуть заметная улыбка.
— Не утешай, Мачиг… Конечно, прощаться с близкими тяжело…
Тебя постигло это несчастье. И никто его не сможет избежать…
Не все ведь умирают в один день сразу. Самый несчастный покинет этот мир последним. Жребий же пал на тебя, Али… Но ты не падай духом… Если бы мы раскисали перед трудностями и потерями, то давно вымерли бы все… Теперь слушай меня внимательно…
Он замолчал, переводя дыхание и собираясь с мыслями.
— Али, — снова обратился он к брату.
— Отдохни немного, — отозвался Али.
— Отдыхать мне уже некогда, — тяжело вздохнул Арзу. — Ты последний в нашем роду, кто остался в живых. Удел незавидный.
Одна теперь надежда на Умара и Усмана. Я хочу верить, что они продолжат наш род, а тебе будут утехой. Как бы трудно тебе ни пришлось, будь мужественным и стойким. Не сворачивай с пути, указанного нашими предками, не склоняйся ни перед кем, сойди в могилу с гордо поднятой головой. Если упадешь, то встань и вновь продолжай идти вперед. Никогда не проси у врага пощады и не мирись с участью раба. Не теряй надежду на свободу. Приди ко мне и к своим предкам, сохранив мужество, смелость и силу воли. Теперь же постарайся вернуться домой к Айзе и сыновьям.
Огонь в нашем очаге не должен гаснуть. Помни, Чора погиб из-за твоего брата, а потому замени его детям их отца. Любыми путями ты обязан возвратиться домой.
Холодный ветер, подувший с севера, разогнал туман, и в его разрывах на противоположном склоне стали видны курдские шатры.
Стада овец паслись вокруг. Снизу, из ущелья, ветер доносил теперь стук топоров и кирок.
Касум взял кувшин, собираясь спуститься к роднику.
Арзу удержал его.
— Подожди, Касум, — попросил он. — Дальнейшая часть моего завещания касается вас троих. Война, которая началась, когда наши деды были еще молоды, не кончилась. Она продолжается. И будет продолжаться до тех пор, пока русский падишах не вернет нам отобранные у нас земли и свободу. Я впервые серьезно задумался над пройденным и понял, что мы были слепы. Во всех наших бедах и несчастьях всегда обвиняли христиан, в первую очередь — русских. Муллы убеждали нас, что война, которую мы ведем, это война правоверных с неверными и звали нас к газавату. И мы верили, что поднялись на газават. Но мы обманывали себя. Скажи, Касум, разве в душе хотелось тебе ценой своей жизни заслужить себе рай? Ведь каждый мечтал умереть естественной смертью у себя дома, среди родных и близких. Но царь насылал на нашу страну своих солдат, и мы вынуждены были вставать на защиту своей жизни, своей семьи, своей родины… Никакого газавата в том не было…
Касум слушал, захватив ладонью подбородок. Когда же Арзу прервал свою речь, чтобы отдышаться, он воскликнул:
— Ты правду говоришь, Арзу! Газават! Кому он был нужен? Кто о нем думал? Ни один чеченец не ворвался в страну христиан ради газавата и не унес ни одной человеческой жизни. Не приди царская власть на нашу землю, не было бы войны. Я имел родителей, трех братьев и взрослого сына. Никого теперь из них нет. Все погибли. И я никогда не смогу забыть свою мать, которая сгорела вместе с домом, когда конники Баклан-инарлы[109] жгли наш аул. Отец и братья погибли раньше. Спрятавшиеся в лесу аульчане рассказали мне, что моя старая мать отказалась покинуть дом, и они были вынуждены оставить ее в горящем ауле.
Я помчался в аул, кишевший солдатами, бросился в горящий дом.
Мать каталась по полу в пылающей одежде. Я схватил ее на руки и вынес во двор. Сорвал с нее горящее платье, а огонь добрался до ее седых волос. В этот момент ко мне подскочили два казака.
"Касум, родной, оставь меня, спасайся сам!" — закричала мать.
Уложив одного казака выстрелом из пистолета, я оглянулся на мать. Пламя безжалостно жгло ее седую голову. Из моей груди вырвался звериный рев. Я бросился к ней. Воспользовавшись этим, второй казак взмахнул надо мной саблей. Я вовремя подставил свое ружье. Лезвие скользнуло по стволу и рассекло щеку. Казак замахнулся снова, и на этот раз я не мог отразить удар. Кровь залила мне лицо. Но и казак вдруг выронил саблю и, схватившись за голову, опрокинулся на круп лошади, которая унесла его прочь. Казака сразил мой сын Лечи. Мой единственный сын спас меня от смерти, а сам погиб. Такова история вот этой раны, навсегда обезобразившей мое лицо. Каждый раз, когда пальцы касаются шрама, я вспоминаю тот страшный день. Я остался в живых и думал, что большего горя мне не дано увидеть. Но оно ждало меня впереди. Здесь я похоронил и жену, и детей.
