— Вот мерзавец! — с улыбкой ненависти воскликнул Ричард.
— Выслушав Жана, — продолжал Робер, — магистр Арно де Торрож испугался — вдруг Рене и впрямь овладеет Меккой и прославится славой Годфруа Буйонского. Но безумцу конечно же не удалось захватить Мекку. Единственное, чего он добился, — привел в смятение жителей Аравии. Не дойдя до Мекки каких-нибудь десяти псалмов… то бишь — лье, Рене встретился наконец с войском сарацин, потерпел сокрушительное поражение, с горсткой оставшихся в живых людей вернулся в свой огромный замок Керак и только тогда начал недоумевать, с каких это пьяных глаз его дернуло затеять столь бессмысленный и губительный поход. А тела нескольких сотен неплохих рыцарей остались лежать в аравийских песках.
— Керак, Мекка, Петра, Иерусалим… — мечтательно глядя в пламя камина, промолвил Ричард. — Сколько говорят эти слова моему сердцу! Неужто мне суждено увидеть, как эти слова становятся городами, ущельями, замками, сухими безводными долинами?.. Как, ты говоришь, называются эти сухие долины?
— Вади, — ответил тамплиер.
— Ва-ди, — медленно повторил король.
Глава шестая
ВЗЯТИЕ МЕССИНЫ
Яркое солнце, коснувшись век Ричарда, разбудило его на следующее утро.
— Солнце? — пробормотал он, желая, чтоб ясное утро было добрым знаком не для мессинцев, а для него.
Однако, когда он взглянул на свои плечи, под ложечкой у него защекотало от ужаса — прыщи! Он забил ногами, сбрасывая одеяло, рывком согнулся, словно хотел поцеловать себя в пах, и увидел два отряда прыщиков, двинувшихся в поход на королевские колени. И в очередной раз, как всегда бывало, когда болезнь начинала новое наступление, Ричарду отчаянно захотелось содрать с себя всю кожу, а там — будь что будет!..
Взяв себя в руки, король Англии велел слуге подать банку с везувиевой сажей и натереть его с ног до головы. Выполняя приказание, слуга Мишель Патернель долго не мог набраться смелости и наконец вымолвил:
— Последняя, ваше величество.
— Не может быть! — похолодел Ричард. — Неужели так быстро?
— Так ведь еще на корабле мазались, — забормотал слуга извиняющимся голосом, — и тут, в Мессине, мы уже две недели торчим.
— Сегодня наше мессинское торчание окончится, обещаю тебе, — улыбнулся, стараясь приободриться, Ричард. — Сегодня заберем наше наследство и уплывем отсюда к чертовой матери.
Он тотчас прикусил губу, спохватившись, что произнес кощунственные слова, ибо из Мессины он ведь собирался плыть в Святую Землю, то есть никак не к чертовой матери, а как раз туда, где жила и похоронена Божья Матерь.
— Прости, Господи! — прошептал он и трижды осенил себя крестным знамением. Лицо его залилось краской стыда, когда он который уж раз в своей жизни подумал о том, что вспоминает Бога лишь при очередном наступлении прыщей.
— Все-таки не ахти как помогла нам эта сажа, — вздохнул Мишель. — Сдается мне, сок иерусалимской калины исцелит вас, как предсказал тот монах Джордано в обители… как его?..
— Святого Януария, — прокряхтел король, надевая свежую белоснежную сорочку поверх намазанного черной сажей тела. Затем он облачился в узкие брэ желтого цвета, обмотав ноги чулками, натянул рыжие сапоги из оленьей замши, поверх сорочки надел короткую черную тунику и кольчугу с короткими рукавами, на руки — вишневые перчатки, на плечи — такого же цвета плащ с черным подбоем, застегнутый справа золотой фибулой, изображающей цветущий дрок. Препоясался он широким ремнем, на котором было вышито изречение «Не нам, не нам, но имени Твоему!» и висели ножны, содержащие в себе меч по имени «Шарлемань»[40]. Ричарда вдохновляла легенда о том, что первым, кто собирался идти в крестовый поход в Святую Землю, был Карл Великий, вот почему он повелел выковать себе наилучший меч и назвать его именем Карла. Он верил, что Карл в обличии меча будет стремиться попасть в Иерусалим и его стремление станет залогом грядущего освобождения Гроба Господня от сарацин.
Тщательно расчесав свои жесткие рыжие волосы, усы и короткую бородку, Ричард надел на голову бархатную темно-красную шапку, поверх которой удобно было бы в случае чего надеть боевой шлем. Облаченный и бодрый, он вышел из комнаты, стараясь больше не думать о своей болезни. Приближенные уже ждали его во дворе монастыря, одетые строго и явно готовые скорее к битве, нежели к мирным переговорам, принятию уступок и благообразному пиршеству. Увидев, как король вспрыгнул в седло своего гнедо-чубарого скакуна, все последовали его примеру и отправились за своим повелителем в Мессину на встречу с городскими нотаблями.
В дороге Ричард спросил тамплиера де Шомона, вспомнив его вчерашний рассказ про неудавшееся покорение Мекки:
— Если я не ошибаюсь, Саладин потом лично отсек голову Рене де Шатильону?
— Да, это всем известно, — ответил Робер.
— Кажется, после битвы при Хиттине?
— Да. Рене попал тогда в плен. Тогда кто только не попал в плен сарацинам.
— Да, я знаю. Даже король Гюи и великий магистр ордена тамплиеров… Кто тогда был у вас великим магистром?
— Жерар де Ридфор. Их всех подвели к Саладину, и султан стал поить их особой водой. Сказывают, что, когда он шел на Хиттинский холм через вади Эль-Аджам, там ему повстречался знаменитый дервиш Касим Ассагаб, который сказал ему: «Саладин, когда ты будешь проходить через горы Эш-Шех, набери снега с одной из вершин. Снег растает, превратится в воду, и этой водой ты напоишь всех своих врагов, взятых тобою в плен». И Саладин много набрал того снега. Он растаял, превратился в воду, и этой водой Саладин стал поить своих пленников, умиравших от жажды, потому что стояла невыносимая жара, а запасов воды у крестоносцев под Хиттином оказалось малым-мало. Первым к Саладину подвели пленного Гюи де Лузиньяна, короля Иерусалимского, и, когда султан спросил: «Что я могу для вас сделать?», Гюи коротко отвечал: «Пить!» Ему подали огромную чашу с водой из снега с горы Эш-Шех. Когда он выпил половину чаши, Рене попросил короля дать и ему утолить жажду. Тот дал. Рене стал пить. Тут Саладин выхватил саблю и отсек разбойнику голову. А потом сказал: «По нашему курдскому обычаю нельзя убить человека после того, как ты дал ему напиться воды. Но негодяю Рене воду дал король Гюи, а не я, поэтому я свободен от обязательств моих обычаев».
— Да, теперь я вспоминаю, что уже слышал этот рассказ, — сказал Ричард. — Потом еще все завидовали Рене де Шатильону, что он счастливо расстался с жизнью — в миг наслаждения, утоляя жажду. Пил много — вжик! — и увидел Бога.
— Уж Рене-то вряд ли увидел Бога, — покачал головой Робер. — Ему, поди, и рай не стали показывать — сразу в пекло.
За разговором они въехали в ворота Мессины. Толпы горожан выстроились вдоль улиц. Никто не кричал в восторге, как в первый день, когда Ричард сошел на пристань. Передние ряды в угрюмом молчании взирали на крестоносцев, в задних слышался ропот, а то и можно было углядеть неприличные жесты.
Представители нотаблей провели Ричарда и его свиту в один из лучших дворцов Мессины. Король Франции уже находился там, в огромном зале, назначенном для переговоров. Робер со своими тамплиерами остался у входа на страже. Когда все расселись за длинным столом, нотабли произнесли несколько приветственных речей, из коих покамест ничего не говорилось о намерениях выплатить наследство Гвильельмо Доброго.
Потом заговорил епископ Бове. Этот и вовсе стал уводить разговор далеко в противоположную сторону, описывать бесчинства крестоносцев, которые были и которых не было, порицать их неуважительное отношение к местным жителям, кои якобы дали им приют и осыпали всякими несравненными милостями. Речь его была долгой и весьма утомительной. Когда же она окончилась, король Ричард прорычал весьма грозно:
— А теперь прошу дать слово мне!
Ропот, зародившийся среди присутствующих к концу речи епископа и еще более оживший, когда Бове закончил, мгновенно умер. Все с тревогой и вниманием воззрились на грозного английского государя. Тот обвел взглядом всех собравшихся. Увидев притаившегося в дальнем углу Жана де Жизора, вздрогнул и пуще прежнего рассвирепел:
— Достопочтенные отцы Церкви и вы, уважаемые отцы города! Ваше величество, король Франции! Благородное рыцарство! Скажите мне прямо, какого черта мы здесь все с вами собрались?!
Все так и прянули. Но молчание не нарушилось.
— Я обращаюсь к вам с этим вопросом, — продолжал рычать король Англии, — потому что всему есть предел, в том числе — и нашему терпению. Мы не намерены больше терпеть издевательства и откладывать наш поход, благословленный самими небесами. Только что мы выслушали несколько речей, которые свидетельствуют только об одном — нас нагло хотят обмануть в очередной раз, и эти переговоры затеяны лишь ради проволочки. Где Танкред Лечче? Он что, уже собрал войско и ведет его сюда в надежде сбросить Христово воинство в море?
