— всходил на крыльцо, придерживая шпагу. В прихожей его встретил Луи де Ноайль, тоже при полном параде, и объяснил ему, в чём дело: в Мец приехал герцог Глостерский, совершающий путешествие по Европе с женой, дочерью-младенцем и многочисленной свитой; младшего брата английского короля надо как-то развлекать, поэтому полковник решил устроить ужин в его честь.
— Это всё, на что у моего братца достало фантазии, — саркастически добавил Луи.
Они поднялись по лестнице и прошли в бильярдную, наполненную приглушённым жужжанием голосов. Возле одного из столов стояла забавная пара: низкорослый князь де Пуа, которого младшие офицеры прозвали Покатигорошком, — в синем мундире с девятью золочёными пуговицами и эполетом с бахромой в виде клеверного листа, — против долговязого иностранца в красном мундире с желтым кантом, с фалдами до колен и с вышитой на левой стороне груди звездой Ордена Подвязки. Спрятав улыбку, молодые люди подошли к ним чётким шагом и разом поклонились, щёлкнув каблуками.
— Виконт де Ноайль, маркиз де Лафайет, — представил их Пуа.
Герцогу Глостерскому перевалило за тридцать. Лафайет был примерно одного с ним роста, а потому мог спокойно его рассмотреть: белобрысый, водянистые голубые глаза навыкате со светлыми ресницами, большой нос с горбинкой, сочные, слегка вывернутые губы и выдающийся вперед раздвоенный подбородок. Вид слегка глуповатый. Если бы не титул и не военный мундир, его можно было бы принять за простого немецкого парня. Однако он говорил по-французски, хотя и с довольно сильным акцентом. Это спасало положение, поскольку ни один из его собеседников не знал английского, разве что Покатигорошек держал про запас несколько простеньких фраз, да и те уже почти все выложил.
Дворецкий объявил, что ужин подан, и все прошли в столовую, где был накрыт стол на двадцать персон. Полковник сел рядом с высоким (во всех отношениях) гостем, а Лафайет с Ноайлем — напротив. Яркий свет люстр играл в хрустале «баккара» (изобретении епископа Меца) и в серебряных приборах. Лакеи наполнили бокалы мозельским, и князь де Пуа предложил первый тост: за короля Георга III. Выпили стоя. Герцог Глостерский тотчас поднял бокал за Людовика XVI. Выпили по второй.
Подали знаменитый лотарингский слоёный пирог с мясом, и все гости сосредоточенно занялись закуской. Лафайету стало скучно: он предвидел долгий и нудный ужин, лишённый своего главного украшения — оживлённой и занимательной беседы с интересными людьми. «Покатигорошек» тщился поддерживать разговор по мере своих скромных возможностей. Как долго его высочество собирается пробыть в Меце? Дней десять? О, тогда ему обязательно нужно посетить театр! И осмотреть собор! И… и… Возможно, его высочеству захочется присутствовать на учениях?
Это предложение заинтересовало герцога. Мешая французские и английские слова и щёлкая пальцами, когда не мог вспомнить нужного выражения, гость объяснил, что ему надо осваивать военное ремесло, поскольку весьма возможно, что брат доверит ему командование экспедиционным корпусом для подавления мятежа бостонских инсургентов.
Лафайет замер с вилкой в руке, не донеся до рта кусочек рыбного паштета.
— Бостонских инсургентов? — переспросил он. — Вы говорите о ваших американских колониях?
— О да! — живо откликнулся герцог. — Они… сожгли свои мосты — так можно сказать? Да, сожгли свои корабли. После сражения при Банкер-Хилле уже не осталось сомнений, что это война и что они будут сражаться до конца. У нас в Бостоне отличные генералы: Бургойн, Клинтон, Хау, — но король, мой брат, считает, что им может понадобиться подкрепление.
Пуа и Ноайль озадаченно переглянулись: им было совершенно невдомёк, о чём речь. Лафайет тоже ничего не понял, но у него загорелись глаза, как бывало на охоте, когда среди ровного бурого мха он замечал отпечаток волчьей лапы на влажной земле: главное — напасть на след и не потерять его! Маркиз взял на себя смелость спросить у его высочества: по какой же причине колонисты восстали против своего короля?
Герцог Глостерский охотно ему ответил. Плохое владение чужим языком не позволяло ему прятать свои мысли под кружевом слов, поэтому он излагал самую суть. Простодушно тараща свои круглые глаза и яростно щёлкая пальцами, принц рассказал, что колонисты ещё два года назад отказались платить новые пошлины, которыми облагались товары, привезённые из Англии. В бостонскую гавань не пустили несколько судов с чаем, тюки побросали в воду, и теперь инсургенты пьют только кофе и шоколад, но никакого чая. Они собрали Конгресс, провозгласивший торговую блокаду…
— Они не хотят платить налоги? — уточнил Пуа. — Что ж, тогда у его величества просто нет иного выбора…
— Not quite! [6] — Герцог помахал указательным пальцем у себя перед носом и зажмурился, подыскивая слова. — Не совсем так. Они говорят: нет налогам без представительства. Они хотят, чтобы у них были свои депутаты в британском парламенте. Народ должен исполнять законы, утверждённые его представителями, иначе Англия превратится в абсолютную и деспотическую монархию, — так они говорят…
Лафайет сделал стойку, точно охотничья собака на перепела.
— Британское правительство не имеет права… как это… запускать руку в мой карман без моего согласия. Так сказал их leader [7]…
Герцог опять защёлкал пальцами, но Лафайет с Ноайлем закивали головами в знак того, что всё прекрасно поняли.
— Их leader Вашингтон.
— Вашингтон, Вашингтон… — протянул Пуа. — Мне, кажется, знакомо это имя.
— Джордж Вашингтон, он был полковником во время войны в Квебеке, — пояснил герцог. — Теперь его избрали главнокомандующим! А в адъютантах у него два британца: Чарлз Ли и Горацио Гейтс. Видимо, им мало платили в Англии.
Пуа что-то вспомнил и нахмурился, но Лафайет этого не заметил. Он был охвачен охотничьим азартом. Значит, колонисты хотят для себя права жить по законам, которые будут издавать избранные ими представители? Повиноваться разумным правилам, установленным достойными доверия людьми, а не прихоти одного человека или горстки интриганов. Они хотят… свободы?
— Один из плантаторов, Томас Джефферсон, написал брошюру, в которой он весьма непочтительно обращается к его величеству, — продолжал принц. — Он пишет там, что короли — слуги, а не хозяева народа. «Бог, давший нам жизнь, одновременно даровал нам свободу».
«Томас Джефферсон, Томас Джефферсон», — повторил про себя Жильбер несколько раз, чтобы запомнить. Пуа возмутился. Какая дерзость! Этим мятежникам в самом деле нужно преподать хороший урок!
— О да! — согласился с ним герцог. — Генерал Томас Гейдж так и сказал: «Бостонцы — львы, пока мы ягнята, но если мы будем действовать решительно, они сделаются кроткими». Однако ему не удалось разоружить их и арестовать их вождей. В апреле мы потеряли почти три сотни человек убитыми при Лексингтоне и Конкорде. А в июне при Банкер-Хилле погибла треть личного состава. Конечно, бостонцев было убито вдвое больше,
