—
Мишка обиделся, что его не взяли, — сказал Родион брату.
—
Мишка ещё находится, какие его годы, а я вот в последний раз пошёл. Помнишь, Лаврен просился с нами, душа, видно, просила проститься с карагасами. А ведь пришло и моё время, и меня просто потянуло в те края, да так потянуло — душу вынимает. А дома без мужика никак нельзя, сам знаешь, да и твоим помогать надо.
—
Да, знаю я, просто думаю, как быстро привыкаешь к такой жизни. Вот скажи мне, мол, давай живи там, так ведь отказался бы, а иногда приходить — милое дело. Вроде как в жару водички испить.
—
Всё думаю: как получится в этот раз. Круто новая власть взялась за карагасов: хотят посадить на месте, сделать для них райскую жизнь, отняв привычную.
—
Тебя из Тальников никуда не пускай, так и ты взвоешь, а они без тайги и вовсе не проживут. А кормиться чем будут? Без охоты у них и работы нету. Охота — и та без оленей у них не получается.
—
Не приживутся они на одном месте, разбегутся. Они же, как дети, за ними глаз да глаз нужен. Для себя рыбы поймать не хотят, а другую работу делать и вовсе не пожелают.
—
Жалко их. Люди хорошие.
—
Жалко. Считай, полжизни с ними в дружбе, а ничего сделать нельзя — не старое время. Там, если деньги есть, то решить всё можно было, а сейчас и деньги есть, только купить на них нечего. Ладно, не рви душу.
—
Чирей-то пропал тогда, — сказал Родион. — Нынче с мужиками в Благодатской разговаривал. В тот раз прискакал он от нас к Никодиму, давай у него перед носом наганом махать и требовать денег, да только Никодим и сам не промах. Говорили, будто пальба была, а потом кто-то видел, как ночью мешки в реке топили. С тех пор и не видно Чирья. Никодим тоже вскорости уехал — и с концами. Вроде бы в Суетиху переселился, а уже три года о нём ни слуху ни духу.
—
Тебе какая забота?
—
Нет, ничего. Просто вспомнилось.
—
Я тебе еще когда говорил, что Бог сам накажет его — вот и свершилось.
—
Теперь в Благодатской и остановиться не у кого.
—
А более и ни к чему. Тесть твой говорил, что с товаром в другой раз не выгорит, его дружка попёрли с должности, а больше взять негде.
Стойбище стояло на месте: горели костры, валялись полуголодные собаки. Ребятишки, завидев обоз, бегом кинулись навстречу.
—
Ну, здравствуй, Оробак, — сказал Евсей, обнимая друга — Где Эликан?
—
Эликан стал, как кобель, уже днём спит, сейчас выползет из чума.
—
Какой ты старый стал, — шутя, сказал Родион. — На охоту бегаешь?
—
Мало-мало бегаю, — улыбнулся Оробак.
Вышел и Эликан. За последний год он сильно сдал: согнулся, глаза слезились. Старик обрадовался гостям.
—
Думал, что уже не придёте, совсем худые времена стали. — Старик присел на валёжину у костра.
—
Как поживаешь, Эликан? — спросил Евсей, присаживаясь рядом.
—
Мне немного осталось, а вот им плохо придётся, — сказал старик.
—
Может, ещё и обойдётся?
—
Был я на суглане. Сначала забрали шкурки, а потом затеяли собрание вместо расчёта. Мы уже не карагасы, мы тофалары. Теперь, если сказал, что я карагас — это как будто выругался. Выбрали какие-то Советы, которые и будут теперь править нами, будто мы и без них раньше не жили. Сказали, что отменили все налоги, но за пушнину рассчитались плохо. Раньше с налогами выходило лучше.
—
Эликан, вы же сами выбирали власть? Почему так вышло? — спросил Евсей.
—
Ты же нас знаешь, если карагас не понимает чего, он просто молчит, а чтобы отвязались побыстрее, проголосует хоть за что. Вот и подняли руки. А там наверху без нас всё уже было решено. Захотели они карагасов посадить на одно место, чтобы они никуда не ходили, отнять охоту, чтобы только разводили оленей да коров. Говорят: плохо карагасу зимой в тайге, а на одном месте, когда все рядом, будет легко. Только что будет делать карагас зимой в стойбище, когда не надо будет соболя гонять, белку стрелять? Будет сидеть в чуме и трубку курить? Плохо решили на суглане. Некоторым понравилось так жить, ушли довольные, только кто их будет кормить? Сказали, что государство позаботится. Где ты видел, Евсей, чтобы кормили за просто так?
—
Я думал, что у нас времена плохие настали, а у вас ещё хуже.
—
Я решил, что будем кочевать, сколько сможем. А за соболей и белок муки купим — по лесу ещё промышляют купцы. Их с суглана выгнали, сказали, что народ спаивают, а сами руки просили поднимать после того, как привезли вина и напоили карагасов. Все выпили и дружно проголосовали. Им за это ещё вина подали. Шаманов с позором выгнали, сказали, чтобы теперь говорили только по-русски. Кому шаманы мешают? Зачем всем говорить по-русски, когда и свой язык есть? Стали строить три посёлка, где должны жить все карагасы: Алыгджер, Нерха и Верхняя Гутара. Нас определили жить в Верхней Гутаре.
За ужином Эликан не отказался от водки, правда, выпил немного, но ему стало немного легче.
—
У нас главным в стойбище сейчас Оробак, я просто у него в помощниках.
—
Не знаю, куда убежать от такого советника, — сказал Оробак и засмеялся.
—
Плохое время выпало для него — много думать надо. У нас в стойбище тоже есть желающие ничего не делать. А разве хорошо сидеть в деревянном чуме да водку пить? Таких мы оставим в следующий раз, нечего их нытьё слушать. Пусть у нас в стойбище будут три чума, но достойных.
—
Мы тоже в последний раз прибыли сюда с товаром, — горестно сказал Евсей. — А я так и вообще больше не пойду — старый становлюсь. Если кто и будет ходить сюда, так только молодые. С товаром больше ничего не выходит — вот и пришёл попрощаться с вами, ведь много лет знаем друг друга.
—
Хорошо, что пришёл, — ответил Эликан. — Я уже и твоего сына Мишку видел, добрый сын у тебя. Выйдет из него охотник. Мы уже послали человека, завтра ещё подойдут люди, всё что привезли — разберут. Если бы не вы, совсем плохо было бы: муки уже нету, чаю нету, табаку совсем мало. Ничего нету.
—
У нас тоже выбор невелик, но самое главное есть. Патронов удалось добыть немного, в прошлый раз совсем не было.
Через три дня всё было распродано, хотя желающие что-нибудь приобрести ещё были. Многие просили в долг, но Евсей как мог разъяснял, что больше они не приедут сюда и рассчитываться им будет не с кем.
Через день все карагасы разъехались по своим стойбищам, остался только род Эликана — здесь была их стоянка на всё лето. Ещё на несколько дней можно было задержаться в стойбище: лёд на реке был крепкий, дорога держалась. Евсей с Эликаном сидели у костра и разговаривали, вспоминали прошлое время, иногда смеялись, иногда грустили. Старики прощались друг с другом. Оробак с Родионом побродили по соседним распадкам, им удалось подстрелить изюбря. Разделав добычу, они жарили на прутиках печень животного и тоже вспоминали время, когда для них не было усталости, когда они днями могли рыскать по тайге в поисках добычи.
Родион посмотрел на готовую печень, достал мешочек с солью и посыпал еду. Оробак засмеялся:
—
Не привык?
—
Нет, я без соли не могу.
—
Сладко, зачем солью портить еду?
—
А я тебе и не предлагаю.
—
Дома всё хорошо?
—
Дома хорошо: дочки растут, баловницы мои, Лиза стала ещё лучше. Ты помнишь же её?
—
Сам водил вас к шаману. После этого и у меня сын родился, мал ещё, на охоту не беру.
—
Придёт время, и возьмёшь, помощник будет.
—
Придёт. Только времена сейчас плохие, как говорит Эликан. Мы не пойдём жить в посёлок, кочевать станем, охотиться станем. Нам сказали, что будем коров разводить, рыбу ловить, оленей разводить. Зачем мне рыба с коровами, корова — это не олень, корове сено надо готовить, зимой кормить, поить разве карагас это будет делать? Рыбу ловить карагас тоже не станет. Что с ней делать? За рыбу муку не дадут. Охотиться карагасу надо: за соболя и белку всё дадут. Мясо можно добыть, изюбря, лося. Кто придумал жить в посёлке? Жизнь будет хуже, чем у собаки. Только и будешь ждать, когда тебе кинут кость. Собака хоть зимой работает, потому её и летом кормят, а если ни зимой, ни летом не работать — кто станет кормить?
