— Прошу слова! — крикнул он через стол.
И только тут он увидел, что стул, на котором сидела женщина, пуст. Из-за занавеса снова появился белолицый секретарь и подал каждому из мужчин продолговатый конверт.
— Благодарю господ присутствующих.
Гости торопливо направились к выходу. Думаску шел последним, сразу за бельгийцем. Но когда он уже был у выхода, индус у портьеры поднял руку.
— Госпожа ожидает саиба!
Болгарин на мгновение остановился в нерешительности. Инстинкт точно предупреждал его. Но гордость взяла верх.
— Где она? — спросил он с подчеркнутой невежливостью.
Индус деловито пошел вперед и пропустил его с глубоким поклоном за занавес.
Думаску стоял в сказочно обставленной индусской комнате. Переливчатые шелковые ковры покрывали стены. Вокруг стен стояли диваны, покрытые подушками, на полу лежали пушистые шкуры. Затемненный свет ламп падал на золотые украшения низких столиков и скамеечек. Посреди комнаты, на оттоманке, покрытой тигровой шкурой, лежала индусская женщина. Мягким движением руки пригласила она гостя войти, приблизиться и сесть на один из диванов. Спокойно и с интересом изучала она его лицо.
— Вы горячий и смелый, — мечтательно сказала она глубоким, звучным голосом, — мне нужны смелые люди.
— Я не люблю покоряться женщинам! — коротко произнес он с умышленной резкостью. — Поэтому я не люблю выказывать перед женщиной и смелость свою.
Она слегка улыбнулась.
— У вас будет случай проявить ее и при других обстоятельствах. Вы курите?
Она протянула ему вазочку с папиросами. В ее вопросе было что-то похожее на приказание. И хотя инженер и хотел отклонить ее предложение, он все таки протянул руку за папиросой и закурил ее. Легкий, сладковатый аромат распространился по комнате.
— Благодарю вас, что вы, подающий самые большие надежды техник Франции, отозвались на мой призыв, — приветливо продолжала она разговор. Нечто в ее голосе заставляло болгарина, вопреки его привычкам, оставаться невежливым.
— Я не отзывался на ваш призыв, мадам. В Бенарес меня направило мое начальство для технических работ.
Сладкий запах папиросы приятно успокаивал его мысли.
— Бенарес? Город прекраснейшей воды? — повторила она. Слова ее звучали, точно пение. — Это чудный город, но таинственный. Бе-на-рес. — Ва-ра-на-зи…
Своеобразное очарование исходило от этих слогов, произносимых ее голосом. Думаску вдруг ясно увидел перед собой картину этого города. Он видел ее так живо, точно на полотне кинематографа. Бесконечные ряды мечетей и храмов, берега реки с тысячами купающихся пилигримов, благоговейно пьющих священную воду, в которой изо дня в день искали исцеления прокаженные, и по которой плыли обугленные останки сожженных покойников… Ва-ра-на-зи, город прекраснейшей воды… Бе-на-рес… город безумия…
Голос звучал точно из другого мира, но глаза женщины, похожие на два пламенных солнца, он видел у самого своего лица. И притом этот странный, сладковатый аромат…
— Так вы бы не пришли, если бы знали, что я вас зову? — нежно ворковала она.
— Бе-на-рес… Ва-ра-на-зи… — звучало в его мозгу.
— Нет! — пыталось в нем что-то противиться, но тонкий, синий дым папиросы обволакивал все волевые центры каким-то блаженным туманом.
— Я… не… знаю, — сказал он тихо. Слова были похожи на вздох. — Я… не… знаю…
Точно ласку, почувствовал он на лбу мягкую руку, раз, другой… потом, блаженно улыбаясь, он откинулся на спинку дивана, погружаясь все дальше… дальше…
Индусская женщина молча смотрела на него. Голова его лежала на ее руке, глаза ее были пристально устремлены на его переносицу. Медленно, будто странная песня, падали слова с ее губ:
— Ты будешь смел, — внушительно произнесла она, — но не против меня. Тат вам ази… Ты — я… я — ты…
Потом она ударила в гонг и исчезла за занавесью.
II.
Как две серебряные змеи тянулись узкие рельсы новой электрической рабочей дороги от северной части Бенареса вглубь страны. Вагон за вагоном катились из гигантских депо вокзала и направлялись во вновь возникший сказочный город, чуть ли не в одну ночь выросший из ничего в двадцати километрах от берегов священного Ганга, в цветущем уединении. Город Вальтер-Верндт, — как называли европейцы. Туземцы звали его городом волшебника. Каждый вагон, бежавший по рельсам, был доверху нагружен всевозможными материалами: аллюминиевыми плитами, целыми оконными рамами, досками, бетонными плитами, перевязанными веревками тюками. Индусские носильщики устраивались на задней площадке и теснились поближе к высоко-наложенной клади, чтобы хоть немного укрыться в тени и спастись от пылающих лучей солнца. Или же бранились с загорелыми молодцами, с легкомысленным задором вертевшимися на горах клади и ежеминутно рисковавшими сломать себе шею.
Город волшебника… Чем ближе становились темные силуэты на горизонте, тем оживленнее было движение кругом. Бараки, сараи, бетонные строения надвигались на рельсы и растягивались во все стороны, точно паутина. Белые, желтые и смуглые фигуры кишели среди пустых его помещений, пешком и верхом, с волами или слонами, шли, торопясь, сгибаясь под тяжелыми ношами. Тысячи всевозможных звуков наполняли воздух. Стук молотков, скрип, шум колес, треск, сверление и визг пилы… Точно шум гигантской фабрики или кузницы. Среди всего этого — крики рабочих, короткие восклицания надсмотрщиков, звуки сирен и сигнальные свистки, вся будто ярморочная сутолока сотен суетящихся людей.
Техники-европейцы принимали поезда и, осмотрев вагоны, рассылали груз по добавочным путям. Вокзал помещался в центре строений, заключавших в себе самую большую лабораторию всех времен, и напоминал внутренность мрачной больницы. Колоссальные залы, длинные каменные корридоры, широкие круглые и с углами башни странной формы. Между ними — толстые бетонные стены, глубоко врытые в землю, штольни, похожие на провалы и крытые землею погреба. Присутствие стражи перед входом в эти подземелья указывало, что опасные вещества уже были распределены по своим местам.
От одного из затормозивших вагонов отделилась стройная мужская фигура. Техник услужливо пошел ей на встречу.
— А… мистер Нагель!.. уже вернулись?
Приезший приветливо протянул руку.
— Прямо из Мюнхена. Тут все в порядке?
Он выпрямил свою сильную, тренированную спортом фигуру, и сдвинул на затылок шляпу. Голубые, молодые глаза из под белокурых волос оглядели местность. Он впитывал в себя оглушительные звуки работ точно давно утраченную благодать.
— Вы усердно работали последнюю неделю. Зала 3 и 4 уже готовы…
— А 1 и 2 уже совсем устроены. И ваша обсерватория тоже. Все делается, как по волшебству.
— Где сейчас доктор Верндт?
Глаза техника засияли от гордости.
— В главном здании. Он устраивает помещения в обеих башнях. С ним и новый инженер.
Доктор Нагель слегка поднял брови.
— Новый инженер? С каких пор?..
Его собеседник, казалось, готов был к этому вопросу.
— Это — представитель международной комиссии… француз или болгарин…
— Так!.. — Загорелое лицо инженера вдруг затуманилось. — Чтож, увижу в чем дело.
С коротким поклоном он повернулся и направился прямо к зданию с башнями, составлявшему центр города. Его лицо постепенно прояснилось при виде шумной работы вокруг. С искренной живостью отвечал он на поклоны надсмотрщиков и инженеров. По их приветливости можно было судить об их расположении к нему. Один из старших инженеров присоединился к Нагелю. Они поднялись по лестнице главного здания.
— Вы найдете много перемен за те восемь дней, что провели в Германии. Мы значительно подвинулись вперед. Что вы скажете о нашем главном зале?
Доктор Нагель стоял пораженный.
— Я в восхищении! — вырвалось у него. — Так, на деле, выходит еще иначе, чем на плане.
Спутник его сиял.
— Никто не в состоянии выстроить такой зал, как этот. Он находится в моем ведении, это — дворец аппаратов. Поглядите-ка на эти весы, чувствительные до одной миллиардной части грамма. Вдоль всей этой стены размещены аппараты для определения длины, толщины и объема, для измерения плотности, давления атмосферы и температуры.
