В невозмутимую тишину ворвался легкий стук, точно звук открывающейся двери. Растущая тень быстро промелькнула по зале и на мгновение задержалась в освещенном луной пространстве. Резко очерченный профиль мущины повернулся к темной части помещения и несколько секунд перед его глазами трепетал лист бумаги. Потом человек безшумно скользнул к длинному 20 дюймовому рефрактору, конец которого выходил через купол. Скрипнули задвижки и рычаги, раздалось тихое-тихое жужжание. Черная фигура и блестящая труба точно срослись и стали одним существом.
— Ну вот, — послышалось мгновение спустя, — превосходно!
Потом все стало тихо. И вдруг странный силуэт точно разорвался на две части. Голова мущины очутилась в звездном свете. Он прислушался. Всего несколько секунд. Потом тень отпрянула в сторону и исчезла в сереющем мраке…
В то же мгновение задребезжала железная дверь, звякнула задвижка и вспыхнул яркий свет.
— Пожалуйста, фрау Мабель, — сказал, входя в башенное помещение, Вальтер Верндт.
— Вы ведете меня в настоящую сказку с привидениями, — послышалось в ответ. Из полумрака дверей выступила стройная фигура молодой женщины. Яркий свет упал на нежное лицо поразительной красоты. Сейчас же вслед за ней вошел доктор Нагель. Он окинул зал блестящими глазами…
— Может ли быть что-нибудь прекраснее обсерватории при свете луны, Мабель?! Тут заключено все великое, вечное, сильное. Светящийся мрак ночи, открытый купол, точно врата к разгадке мироздания, очертания труб, — нащупывающие руки ищущих познания людей… И миллионы людей просыпают каждую ночь эти чудеса вселенной, смотрят на небо только как на картину, как на зажженую рождественскую елку, на немые кулисы, ничего не подозревают о всем этом волшебстве там, на верху, о звездах, о скоротечности времен… и умирают, умирают, ничего не узнав!
Молодая жена нежно пожала руку мужа. Она вся была во власти воспоминаний о старике отце, знаменитом астрономе Картклифе.
— Присядем немножко, — предложил Верндт и придвинул стул молодой женщине. Его ассистент выжидательно смотрел на него. Инженер помедлил еще минуту.
— Я привел вас сюда в этот поздний час не без причины, мои дорогие, — сказал он тихо, спокойным и серьезным тоном. — В течение дня так редко остаешься наедине. А у меня есть причины скрыть от третьего то, что я вам хочу сегодня сказать и показать. У меня такое чувство, точно меня преследуют, подслушивают…
Жена Нагеля подсказала:
— Думаску! Так значит, — правда…
— Может быть Думаску, может быть кто-нибудь другой. Во всяком случае — не он один. Несколько недель тому назад ко мне явился человек, — я принял его за индуса, — и старался довольно странными предложениями склонить меня вступить в частную компанию и предоставить им мои открытия…
— Да что этот молодец, съума сошел, что ли? Он же знал, с кем говорит!
— Даже очень точно. Когда я отверг его предложения, он попросил меня подойти с ним к факиру, который даст мне очень важные сведения для моего дела.
Мабель была страшно заинтересована.
— Вы этого не сделали?
— Я молча повернулся к нему спиной. Когда я обернулся, индус исчез. Но на его месте лежала записка со словами: «Бойся гнева госпожи! Повинуйся!»
Нагель громко рассмеялся.
— Безподобно! Настоящий рассказ с сыщиками! Не могут наши братья индусы бросить шарлатанства.
Но Верндт, против ожиданий Нагеля, остался серьезен.
— Я сначала отнесся также точно и разорвал эту дрянь. Сегодня, спустя четыре недели, я снова нашел такую же записку на моем письменном столе в Бенаресе…
— Жуткая страна! — сказала Мабель. Она вся вздрогнула.
Верндт успокоительно кивнул ей.
— Это еще не значит, что мы должны повсюду видеть привидения. Я принял бы все это за некрасивую шутку или за угрозу сумасшедшего, если бы инстинкт не предупреждал меня на этот раз.
— Я сразу почувствовал недоверие к этому болгарину.
— У меня до сих пор нет причины подозревать Думаску. Хотя я и должен считаться с возможностью, что он приставлен ко мне для контроля…
— Но что за цель может быть?..
— Целей может быть достаточно, фрау Мабель. Вы не должны забывать, что дело касается исследований, от которых весь мир ожидает особенных результатов и знание которых является для владеющего ими, при известных условиях, настоящей силой. А вы знаете, что стремление к власти ведет ко всяким преступлениям.
— Вы должны еще вспомнить, как остро было соперничество за приобретение японских осколков метеора, и что я среди больше чем десяти сильных конкурентов получил по народному решению метеориты и поручение произвести их химическое исследование. Некоторые отдельные лица и группы не помирятся добровольно с таким решением. Стремление к могуществу и богатству могут быть двигателями. Ведь оскорбленная гордость Франции уже добилась того, что назначена международная контрольная комиссия при исследовании метеора. Болгарин — член этой комиссии.
— Я ему не доверяю. Что ему здесь нужно?
— Предоставим это будущему. Пока что с меня довольно ощущения, что нас подслушивают, или, вернее — преследуют, как угрожает записка. Если до сих пор я просто мог не обращать внимания на эти угрозы, то сегодня я уже не имею права так поступать. На мне лежит ответственность за мою задачу, от меня, быть может, зависит будущее человечества. Я должен рассчитывать и на то, что метеор проявит силы и особенности, для которых мои средства могут оказаться недостаточными. Коротко говоря, какой-нибудь из опытов может мне стоить жизни. Беззаботность была бы ошибкой. Я должен быть уверен, что мои исследования и результаты моих опытов не исчезнут вместе с моей персоной.
— Вы записываете их?
— Да, я делал это. Но мои записки… были украдены.
Точно в одном порыве подскочили к нему Нагель и его жена.
— Украдены?
— Украдены, — спокойно повторил Верндт. — Уже в Нью-Йорке я заметил исчезновение некоторых записок, касавшихся эманаций метеора, спектральных анализов и других. Последние ночи я снимал здесь с вами на ультрахроматические пластинки части неба. У меня были совершенно определенные причины. Мои ожидания подтвердились. Эти приемки привели к открытию большой важности.
Глаза обоих слушателей засверкали в серебряном свете луны. Безконечное уважение отразилось на их лицах. Инженер встал и прошел к 20 дюймовому рефрактору.
— И эту записку у меня украли несколько часов тому назад. Из моего запертого письменного стола.
Нагель сжал кулаки.
— Я найду этого негодяя! Я…
Инженер сделал рукой отрицательный жест.
— На этот раз там было всего только несколько строк. Притом особым астрономическим шифром, известным только мне. Тот, кто нашел эти записки, извлечет из них мало пользы. Но я не могу допустить таких случайностей. Мои исследования должны быть отделены от моей персоны. Я подумал о том, чтобы сообщать их вам, дорогой Нагель. Я не знаю более молчаливого хранителя тайн, чем вы, мой былой сотрудник. Но и этого уже недостаточно. И вам грозят те же опасности, что и мне.
Мабель невольно прижалась к любимому человеку.
— Поэтому я хочу довериться еще одному лицу, на которое могу положиться во всех случаях. Фрау Мабель, хотите вы взять на себя эту задачу?
Молодая женщина не отвечала. В ее блестящих глазах сверкали слезинки. Она была слишком тронута, чтобы говорить, слишком подавлена таким большим доверием, чтобы быть в состоянии благодарить. Она молча и от всего сердца протянула Верндту руку.
— Так подойдите, пожалуйста, к этой трубе.
Он взялся за рычаги, чтобы направить трубу, но рука его застыла у рукоятки. Он тихонько свистнул от удивления и обернулся к Нагелю.
— Подходили вы сегодня после семи часов к этой трубе?
— Я целый день не был в этой башне.
— Ключи от ворот еще у вас?
— Вот они.
Верндт на мгновение задумался.
— Удивительно! Мне казалось, что я оставил трубу в другом положении.
Все еще задумчиво поворачивал он винты и задвижки. Потом осторожно отошел и уступил место Мабель. Дочь астронома Картклифа умела обращаться со звездами. Она с интересом заглянула в стекло.
