– Прошу тебя, Еврибиад, собери еще раз военачальников и отмени принятое решение, которое погубит нас всех!
Страстная речь Фемистокла убедила Еврибиада. Утром, лишь засветилась заря, он снова созвал Совет.
Фемистокл выступил сразу, не дожидаясь, пока Еврибиад объявит, почему созван Совет.
– Союзники! Не решайте так опрометчиво судьбу Эллады! Вдумайтесь…
– Фемистокл! – грубо прервал его коринфянин Адимант. – На состязаниях бьют палками тех, кто выбегает раньше, чем подадут знак!
– А тот, кто останется позади, не получает венка! – живо ответил Фемистокл.
И обратился к Еврибиаду. Но, чтобы не оскорбить союзников, здесь он уже приводил иные доводы.
– Еврибиад! В твоих руках ныне спасение Эллады! Послушайся моего совета и дай здесь, у Саламина, морскую битву, а не следуй за теми, кто предлагает отплыть отсюда к Истму. Как я уже говорил, у Истма придется сражаться с персами в открытом море, а это нам весьма невыгодно, так как наши корабли числом уступают врагу. А если мы будем сражаться в узком проливе против большого флота, то, по всей вероятности, одержим решительную победу. Ведь сражаться в проливе выгоднее нам, а в открытом море – противнику. Если мы победим на море, то варвары не придут к вам на Истм. Они не проникнут и дальше в Аттику, но обратятся в бегство. И этим мы спасем Элладу. Ведь и оракул нам обещал «врагов одоленье» при Саламине. Когда люди принимают разумные решения, то обычно все им удается. Если же их решения безрассудны, то и божество обыкновенно не помогает человеческим начинаниям!
Адимант то бледнел, то краснел от гнева. Истм – это Коринф. Значит, надо защищать Аттику и покинуть Коринф? Он несколько раз пытался перебить Фемистокла, но Еврибиад не позволял ему этого.
Однако как только Фемистокл умолк, Адимант сказал с прежней грубостью:
– Тому, кто не имеет родины, следовало бы молчать. Еврибиад не должен предоставлять право голоса человеку, лишенному отечества. Ведь прежде чем вносить предложения, Фемистокл должен указать, какой город он представляет!
Тут и Фемистокл утратил свою сдержанность. Упрекать его за то, что Афины во власти врага, – какую же низкую надо иметь душу.
Он резко обернулся к Адиманту и коринфянам, которые стояли за его спиной, и ответил, уже не выбирая выражений и не боясь оскорблений:
– Мой город – Афины. А город Афины и аттическая земля больше, чем Коринф. Мой город снарядил двести кораблей, вот они стоят у Саламина. И ни один из эллинских городов не сможет отразить нападения афинян!
С этими словами он, огорченный и разгневанный, отошел от них и поднялся на палубу своего корабля. И уже отсюда, с высоты палубы, он снова обратился к Еврибиаду, и в голосе его звучала нескрываемая угроза.
– Если ты Еврибиад, останешься у Саламина и покажешь себя доблестным мужем – прекрасно! Если нет – погубишь Элладу. Ведь в этой войне главная наша опора – флот. Поэтому послушай меня! Если же ты этого не сделаешь, то мы, афиняне, немедленно с женами и детьми отправимся в италийский Сирис. Город этот уже с давних времен наш, и по изречениям оракула мы должны там поселиться. А вы, лишившись таких союзников, как мы, еще вспомните мои слова!
Еврибиад внимательно посмотрел на Фемистокла из-под своих нависших бровей. Он понял, что это не простая угроза. Фемистокл – военачальник афинских кораблей, и он сделает так, как говорит.
– Что он грозит там со своим флотом? – закричал Адимант. – Коринф тоже снарядил сорок кораблей!
– Сорок, а не двести, – сдержанно заметил Еврибиад.
– Но я тоже, клянусь Зевсом, могу увести свои корабли!
– Всего лишь сорок, а не двести, – так же сухо отозвался Еврибиад.
– Смотрите, смотрите! – послышались отовсюду голоса. – Сова прилетела! Сова!
Над кораблем Фемистокла появилась сова. Она подлетела с правой стороны и села на верхушку мачты.
– Знамение! – заговорили кругом. – Афина[25] обещает победу!
Еврибиад со страхом смотрел на сову, которая сидела на мачте, широко раскрыв желтые невидящие глаза. Птица Афины…
– Фемистокл прав, – сказал Еврибиад, – мы остаемся здесь. Битва будет при Саламине.
Прошло несколько дней. Было туманное утро. Малиновое солнце еле просвечивало сквозь густую белую дымку. А когда туман рассеялся, эллины увидели, что персидский флот уже стоит у Фалер.
Вскоре к морю, к Фалерской гавани, подошли и сухопутные персидские войска и на глазах у эллинов заняли весь берег. Было видно, как они, разделившись на отряды, ставят палатки, носят воду, зажигают костры…
И еще эллины увидели, как персы поднялись на гору Эгалесс. Они принесли и поставили на выступе скалистого кряжа царский трон под золотым балдахином – оттуда был виден почти весь Саламинский пролив и царь Ксеркс мог наблюдать движение эллинских кораблей.
Неодолимый страх снова прошел по эллинским лагерям. Бежать! Уходить, пока не поздно! Смерть, гибель стоит перед глазами!..
И снова крики военачальников со всех союзных кораблей:
– Еврибиад! Веди нас на Истм! Идем на Истм! На Истм! Там все наши сухопутные войска! На Истм!
Афиняне молчали. Фемистокл обратился было к Еврибиаду, чтобы напомнить о его решении. Но Еврибиад закричал на него:
– Я достаточно слушал тебя! Что нам защищать здесь? Пустой город? Да и города-то уже нет. Смотри!
В той стороне, где стояли Афины, небо чернело от дыма. Фемистокл замолчал, спазм сдавил горло. Горит Акрополь!
– Сегодня ночью мы уйдем на Истм, – сказал Еврибиад. – Отдайте приказ рулевым, пусть будут готовы. Нам незачем ждать, чтобы персидские корабли подошли и уничтожили нас.
– Это твое окончательное решение, Еврибиад? – спросил Фемистокл.
– Да, окончательное, – резко ответил Еврибиад, не глядя на Фемистокла, – и больше не приходи ко мне со своими предложениями. Нам незачем погибать из-за афинских развалин. Мы будем защищать Пелопоннес. Готовь к отплытию свои корабли.
– Ты не афинские развалины отдаешь врагу, – сказал Фемистокл, – ты отдаешь Элладу!
Но Еврибиад отвернулся от него.
– Так, значит, идем на Истм? – тревожно спрашивали афинские военачальники, когда Фемистокл с удрученным видом вернулся на свой корабль.
– Нет, – твердо сказал Фемистокл, – мы не уйдем отсюда. Если союзники покинут нас, мы останемся у Саламина. Властью стратега, данной мне Афинами, я приму битву здесь, у Саламина, без них.
– Фемистокл, нам одним будет трудно выстоять! И наш эллинский флот во много раз меньше, чем персидский. А если уйдут пелопоннесцы…
Фемистокл, занятый важной мыслью, которая сейчас пришла ему в голову, остановил их:
– Подождите, подождите… Есть еще одно решение. Дайте мне додумать…
Военачальники переглянулись понимающим взглядом и отошли. Их «Хитроумный Одиссей» обязательно что-нибудь придумает.
Фемистокл позвал к себе Сикинна:
– Могу ли я доверять тебе, Сикинн?
– Господин, не обижай меня, ответил Сикинн, – ты знаешь, что я предан тебе и твоей семье. У тебя есть основания сомневаться в моей верности – я перс. Но, кроме того, я твой преданный слуга, Фемистокл. Я столько лет живу в твоем доме, я не видел обиды. Твоя семья мне стала родной. Как же я могу предать тебя?
Фемистокл смотрел ему в глаза и видел, что Сикинн не лжет.
– Тогда слушай меня внимательно, сказал он. – Ты переберешься к персам и велишь провести тебя к царю. Скажи, что несешь важную для них весть. Ты перс, тебе они поверят.
– А что я скажу царю?
– А царю ты скажешь так: афинский стратег Фемистокл перешел на твою сторону и теперь предупреждает тебя, что эллины хотят бежать. И он советует царю лишить их этой возможности и напасть на них, пока они в затруднении, потому что их сухопутные войска еще не подошли к Саламину. И что если царь нападет на них сейчас, то может истребить весь их флот.
Сикинн, ничему не удивляясь, выслушал Фемистокла, повторил про себя его слова и кивнул головой:
– Я все сделаю, господин.
– Ты должен сделать это до ночи.
– Я иду, господин.
Сикинн поклонился и незаметно исчез с корабля.
День уходил. Блистающее небо начинало меркнуть. Фемистокл, тяжело задумавшись, сидел в своем шатре, стоявшем у самого берега, и ждал. Ждал Сикинна. Ждал надвигающихся событий. Вот-вот наступит тьма, и корабли пелопоннесцев неслышно отойдут от Саламина…
Вошел слуга и сказал, что его зовут. Фемистокл вышел. Перед ним стоял Аристид.
Фемистокл, увидев его, не удивился. Он часто слышал, как афиняне сожалеют о его изгнании. Аристид из тех, кто может помочь словом и делом теперь, когда родина гибнет, и что хуже будет, если он перейдет к персам и станет служить им… Фемистокл слышал это и сам внес предложение вернуть Аристида.
– Войди, Аристид.
