Ребров ничего не ответил.
— Но ты должен запомнить одно, — уже сердито выговорил Филин. — Ты встречался с Ириной Куракиной по моему заданию. Ты использовал ее в качестве агента и получал от нее важную информацию. Вот так. Слово в слово. Запомнил?
Ребров нехотя кивнул.
— И никаких чувств между вами не было. Во всяком случае, с твоей стороны. Сегодня у меня уже был разговор с Косачевым. О тебе… По-моему, он хочет доложить в Москву, что раскрыл шпиона в составе нашей делегации. Ты догадываешься — кто этот шпион?
— Ну я, — криво усмехнулся Ребров.
— Да-да, ты. И тут нет ничего смешного. Уверен, Косачев уже все продумал и состряпал лихую версию: тебя соблазнила и сделала своим информатором представительница белогвардейских, эмигрантских кругов. Когда я сказал ему, что французы арестовали Куракину как нашего агента…
— Арестовали! — вскинулся Ребров. — Она что — арестована?
— Ну, я немного преувеличил. Никто не арестовывал, но надо же мне было дать Косачеву по голове. На всякий случай, подумай, какую точно информацию мы могли получать от нее. Можешь перевести на нее часть информации, которую передавал Гектор. От него не убудет, а ее героизируешь. Что молчишь?
— Противно все это. В чем мне оправдываться, Сергей Иванович? В чем? И перед кем? Не хочу.
Филин тяжело уставился на него.
— Не хочет он! Ну-ну… Хочешь, чтобы Косачев оформил тебя как предателя Родины? Ну, давай. Иди — сдавайся. Только учти вот еще что… Если тебя возьмут, то я пойду следом, как твой непосредственный начальник и как человек, который за тебя лично поручился. И не только я. Загребут и других. Того же Гаврика. Учти это, когда захочешь разыгрывать из себя блаженного.
— Простите, Сергей Иванович.
— Ладно, чего уж тут! — отмахнулся Филин. — Я же понимаю, такие девушки встречаются нечасто. Может быть, и раз в жизни. Ну, да вы же молодые совсем, вся жизнь впереди. Все еще может случиться.
— Ну, Георгий Николаевич, рассказывай, — сказал Руденко, обращаясь к Филину. — Что у тебя там за срочности? Яка така заковыка?
Руденко любил иногда вставлять в свою речь украинские выражения, чтобы подчеркнуть неформальность, дружеский тон разговора.
Филин это оценил, но сам решил придерживаться серьезного тона.
— Да тут не заковыка, Роман Андреевич, тут ситуация весьма неприятная. Что-то надо предпринимать, или вся советская делегация станет посмешищем в глазах союзников.
— О как! — Руденко почесал пальцем большие ранние залысины.
— Как известно, полковник Косачев, давно уже вовлек в сожительство нашу молодую переводчицу Лидию Корзун. Об этом шепчется вся наша делегация. Что-то разнюхали иностранцы, скоро об этом начнут писать — вот чем занимаются русские на процессе века…
— А может, она сама в него влюбилась? — пожал плечами Руденко, который терпеть не мог заниматься такими делами. — Мы же не знаем.
— Во-первых, там не любовь, а принуждение к сожительству, — жестко сформулировал Филин. — А во-вторых, дело зашло слишком далеко.
— В смысле?
— Лидия Корзун забеременела.
— От он пакостник! — взорвался Руденко. — Так отправить ее немедленно в Москву! Этого нам еще тут не хватало!
— Поздно.
— Что значит поздно? Путь летит домой и там рожает!
— Дело в том, что Косачев принудил ее сделать аборт, что, как вы знаете, запрещено советскими законами.
— Да знаю я закон! Он что — с ума сошел?
— Не думаю. Просто решил, что ему теперь все дозволено и все сойдет с рук.
— Ну, это он зря так думает. Смерш, конечно, это Смерш, но всему есть границы! А этот аборт, он сам что ли его делал? Я думаю, ни один наш врач на это бы не пошел.
— Он к нашим врачам и не обращался. Его сотрудники нашли немца-врача и отвезли к нему Лидию Корзун. Операция прошла неудачно. Судя по всему, в организм Корзун занесена инфекция. Она сейчас очень плоха. С каждым днем состояние все хуже. Но Косачев не пускает к ней врачей, боясь огласки. Выставил у дверей комнаты охрану. Если Корзун умрет, можете представить, что нас ждет…
— Этого нам только не хватало! — вскочил Руденко. — Нет, он видно совсем с глузду съехал!
— Ситуация скверная, — подвел итог Филин. — По законодательству СССР, запрещающему аборты, Корзун надо отдавать под суд. Мы, правда, не в Союзе, но…
— Ты советуй, Сергей Иванович, что делать! Советуй! — тяжело вздохнул Руденко. — А законы это уже по моей части.
— Я думаю, их надо обоих из Нюрнберга убирать. Корзун доставить в больницу в советской зоне, лечить, а вот с Косачевым сложнее… Смерш нам с вами не подчиняется. Но и держать его тут дальше нельзя. Он ведет себя совершенно неподобающе. Это бросает тень на всю советскую делегацию. Представляете, как это подадут западные газеты?
— Представляю. Очень даже хорошо. Но сами мы с тобой отправить его в Москву не можем! А отозвать его может только сам Смерш, вернее, Абакумов.
— Но терпеть дальше эту ситуацию нельзя, — стоял на своем Филин. — Корзун очень плоха, нужны лекарства и новая операция. Девушку нужно спасать.
— Действительно, терпеть такое мы не можем, — согласился Руденко. — За девушкой я вышлю свою машину и моего охранника — их остановить не посмеют. Пусть они сразу везут ее в аэропорт и — в советскую зону. Не дай бог помрет!.. Сергей Иванович, а ты отправь с моей охраной своего парня. И пусть все делают аккуратно, чтобы никто ничего не знал и не заподозрил. Еще нам не хватало стрельбы среди своих. Ты представляешь, что тут поднимется?
— Вполне, — кивнул Филин. — А что с Косачевым будем делать? Ведь он начнет мстить — с него станет.
— Ну это мы еще посмотрим. Ишь разошелся, кобели-на!.. На днях сюда прилетает прокурор Союза Горшенин, и я доложу ему о создавшейся ситуации. Он может напрямую переговорить с Абакумовым. Хоть мы и за границей сейчас, а нарушать советские законы и тут не позволено. Вот такой у нас будет аргумент. Очень даже весомый.
Руденко походил по кабинету, что-то бормоча себе под нос. Филин достал из папки, которую держал в руках, бумагу.
— Роман Андреевич…
— Что, еще кто-то забеременел? — скривился Руденко.
— Пока вроде нет, — успокаивающе улыбнулся Филин. — Мы получили по своим каналам информацию о том, как американский обвинитель готовится к допросу Геринга. Хотел вас ознакомить.
— Ну, интересно! Что там наш заокеанский коллега удумал?
— Они много работают с Герингом. В частности этим занимается доктор Гилберт.
— Есть такой.
— Еще недавно Геринг, кажется, был занят одной мыслью — тянул время, пытался увильнуть от ответственности и строил из себя невинную овечку. Видимо, в последнее время с ним произошли определенные перемены. Тюремный парикмахер рассказывает, что Геринг все чаще использует в своих высказываниях об американцах исключительно непечатные выражения. Он уверен, что сумеет поставить на место «какого-то пропитавшегося виски американского провинциального юристишку».
— Это он о Джексоне так? — поразился Руденко. — От ведь бисов сын!
— Этот человек, который не мог жить без наркотиков, сейчас явно осмелел. Строгая тюремная жизнь явно пошла ему на пользу. Он снова способен анализировать, размышлять, предпринимать неожиданные, дерзкие ходы. Знаете, как назвал его один из адвокатов сейчас? Это опять полный сил «Mordskerl»!
Руденко вопросительно посмотрел на Филина.
— «Mordskerl» — по-немецки значит молодец, сорвиголова. В общем, я думаю, Джексону придется трудно. И потребуется наша помощь.
— Ну что ж, откроем второй фронт, — усмехнулся Руденко. — Сколько раз во время войны мы приходили на помощь, когда немцы наступали им на хвост.
— Доктор Гилберт снабдил Джексона углубленным анализом личности Геринга. Где он рассказывает о его сильных сторонах, тактике защиты и наиболее уязвимых местах. В общем, американский психолог характеризует Геринга как агрессивного экстраверта. Как человека без духовных интересов, заботящегося только о личном благополучии. Геринг — бессердечный и циничный прагматик. На процессе он будет доказывать, что был против войны с Англией и за спиной Гитлера стремился к переговорам. План «Барбаросса», план нападения на Россию, он будет называть преждевременным. Он будет пытаться выступать в роли героя, честного патриота и образцового офицера, верного своему воинскому долгу.
— Ну-ну, пусть попробует.
— Дыр в хорошо продуманной защите Геринга две — зверства нацистов, которые он поддерживал, и его собственная неуемная алчность и стремление к обогащению. Он будет упорно отвлекать внимание на другие менее опасные для него лично обвинения. Например, будет проводить параллели между действиями нацистов и действиями других государств. Следует постоянно задавать Герингу жесткие и конкретные вопросы, чтобы не позволять ему уходить в бесконечные абстрактные рассуждения.
