язык птиц. Тогда он объяснил, что по дороге в рощу обратил внимание на мальчишку, разбившего кувшин с зерном. Ребенок собрал сколько мог в головной платок, но много зерен осталось на земле. Воробьи полетели как раз в ту сторону. Вот и разгадка чуда. Просто надо быть внимательным, тогда всему можно найти разумное объяснение.
– Было такое, – с улыбкой сказал тианец. – Но ты неправильно акцентируешь мораль. Я потом, если помнишь, добавил, что воробьи узнали о зерне от прилетевшего товарища, который мог воспользоваться добычей единолично, но пригласил на пиршество всю стаю. Так и люди должны поступать – заботиться друг о друге, помогать в трудную минуту… Этот пример очень кстати пришелся для предмета моей проповеди.
Дамид тем временем достал из котомки связку табличек. Он перебирал их, словно искал какой-то текст.
– Вот… Я проверил, есть в моем дневнике и лакуны. К сожалению, мне ничего не удалось записать из твоих встреч с магами, потому что ты запретил мне сопровождать тебя. Единственное, что я запомнил, – твое рассуждение о том, что маги совсем на так мудры, как о них говорит молва.
– Это не помешало мне самому стать мудрее, – с достоинством ответил Аполлоний.
«Вот оно, – подумал Иешуа, уловивший в происходящем едва заметную фальшь, которую ему не удавалось четко сформулировать, пока он не услышал эти слова, – проговорился… Если человек сам себя считает мудрецом, вряд ли он является таковым на самом деле».
– Что такое мудрость? – спросил он.
– Умение в малом находить признаки великого, – глубокомысленно изрек тианец.
Иешуа покачал головой в знак несогласия.
– Мудрость заключается в том, чтобы предвидеть последствия поступков, как своих, так и чужих. Взаимоотношения – вот что главное в жизни человека. Остальное – просто сухая ученость. Или чрезмерная осторожность и подозрительность вроде сомнительной мудрости упанишад [101], которые восхваляют уход от реальной жизни. С этим, насколько я понимаю, боролся Кришна, призывая брахманов заменить саньясу [102] лесного уединения карма-йогой [103] в быту.
Аполлоний закусил губу: ни один из его прежних собеседников не выражался так точно, просто и доходчиво. При этом показывая глубокое знание предмета, в котором он сам пока разбирается плохо. В запальчивости тианец уже готовился возразить иудею, процитировав что-нибудь подходящее из сочинений Пифагора, лишь бы не потерять лицо перед оппонентом.
Но тут на веранду пришли люди в белых рупанах.
4
Закат залил вершины красной медью.
Менелай расположил воинов среди базальтовых глыб на северном склоне Асурага. Быстро темнело, и это служило на руку стрелкам – во время атаки их будет плохо видно снизу. Зато стан Раджувулы лежал перед ними как на ладони. Горели сотни костров, вокруг которых расположились наемные пехотинцы – панчалы, саудраки и саувиры.
Над долиной стоял лагерный гул: люди сновали от костров к реке и обратно, возницы поили тягловую скотину, махауты протирали кожу слонам под попонами, кузнецы и оружейники стучали молотками, колесничие ремонтировали поврежденные на горных дорогах оси повозок…
Стратег собрал десятников.
– Смотрите, вон там, справа, элефантархия [104]. Раджувула не сможет использовать слонов на флангах, потому что места мало… Он погонит их вперед, когда наемники начнут теснить гоплитов. Тут мы и ударим сверху! Это спасет Зенона от разгрома. Начнем швырять огненные снаряды, тогда слоны повернут обратно.
Он указал на кучу перевязанных веревками шаров из пропитанного битумом сухого навоза.
Затем пояснил:
– Раненый или напуганный слон не разбирает, где свои, где чужие. В такой тесноте взбесившиеся животные сомнут задние ряды наемников. Те побегут назад, а в долине будут ждать катафракты Гермея!
– Когда начинать? – нетерпеливо спросил один из лучников.
– Торопиться будешь на чужой жене! – осадил его Менелай.
Остальные засмеялись.
– Ждем начало боя… Услышим, – уже серьезно закончил стратег.
Греки готовились к схватке: лучники проверяли натяжение луков, смазывали тетиву пчелиным воском, пращники, понимая, что одних свинцовых шариков недостаточно, искали подходящие камни. Увидев, как молодой воин зябко заворачивается в гиматий, стратег громко отчитал парня:
– Скоро тебе будет жарко без одежды. Собери побольше камней – вон их тут сколько. Кутаться будешь потом, когда спустимся в долину. Возьмешь себе любой офицерский плащ.
Остальные одобрительно зашумели в предвкушении добычи. Но ее еще надо захватить, а для этого придется побороться, и кому-то схватка будет стоить жизни…
Карийская ила пряталась за скалами, ничем не выдавая своего присутствия. Адусий заранее приказал карателям затянуть морды коней ремнями. Дозорные сидели среди камней над руслом реки, выжидая удобный момент для атаки.
Близилась полночь. Времени оставалось в обрез: вот-вот над Асурагом загорится костер Менелая. Когда из ущелья вырвутся слоны, вступать в схватку будет поздно.
Наконец раздался условленный свист. Выскочив из укрытия, карийцы галопом пересекли мелководный Хайбер, чтобы с ходу врезаться в расположившийся на берегу конный отряд саков.
Завязалась жестокая рубка.
Застигнутые врасплох степняки пытались оказать сопротивление. Они отдыхали у костров, понадеявшись, что отправленный к старой крепости дозор предупредит об опасности. Многие вскочили в седло, чтобы контратаковать нападавших. Но были и такие, кто малодушно пытался карабкаться по склону. Тут их и настигали стрелы карийцев.
Каратели расстреливали мечущихся врагов из лука, забрасывали дротиками. Вытащив из ножен кописы, рубили с плеча. Любители добивать раненых спешились: забрызганные кровью, с искаженными злобой лицами они резали глотки и вспарывали животы.
Размахивая мечом, Адусий устремился к излучине реки. Внезапно в бок коню вонзился дротик. От боли тот поднялся на задние ноги, сбросив седока. Падая, иларх сильно ударился спиной и затылком о камень. Шлем смягчил удар, но под лопаткой что-то хрустнуло, а в грудь и живот стрельнуло раскаленным железом. Последнее, что он увидел – черные от ненависти глаза сака, бросившегося к нему с ножом в руке.
В этот момент на вершине Асурага темноту ночи разорвал огонь костра…
Перейдя пологий Ляваргайский перевал, Зенон остановил войско в долине Лоарди. Он намеренно выбрал для атаки ночь, чтобы помешать сакам охватить колонну с флангов. В кромешной темноте никто не полезет на скалы – такое безрассудство равносильно самоубийству.
Слуги гоплитов весь вечер собирали хворост. Затем макали куски ткани в чаны с расплавленным битумом, оборачивали ветки и складывали готовые факелы в кучу.
Зная, что слабым местом фаланги всегда является левый край, стратег поставил туда синтагму [105] левшей. При атаке наемников она должна устоять во что бы то ни стало, иначе фалангу закрутит, и в ущелье воцарится хаос, за которым последует поражение.
Наступила полночь.
Музыкантов собрали на лысом холме. Когда они ударили в тимпаны и литавры, хилиархии [106] глубиной в шестнадцать рядов медленно двинулись по долине. Флейтисты затянули залихватскую мелодию. Гоплиты в льняных панцирях с тяжелыми круглыми щитами и кизиловыми сариссами [107] в руках шли плотным строем, плечом к плечу.
На флангах одетые в легкие хитоны пращники и аконтисты с дротиками внимательно смотрели по
