тонкий покров растаял уже к утру, и посему этот робкий снегопад успели застать лишь те, кто пробудился ещё до зари.
Василий Сицкий успел узреть, как мелкие снежинки падали наземь и тотчас же исчезали. Князь спозаранку был уж в дороге с четырьмя спутниками из своей дружины. Недолгий путь их лежал к площади, раскинувшейся пред Московским Кремлём. Место было легко признать – заря только-только занималась на северном холодном небе, как площадь готовилась встречать буйные гуляния.
Василий спешился, озираясь по сторонам. Алексей Басманов отвлёкся от ругани да побоев нерадивых холопов да поднял руку над главою своей, призывая Сицкого к себе. Василий коротко обернулся к дружинникам своим, и те принялись держаться несколько поодаль от князя. Басман-отец с широкой улыбкой распахнул свои объятия. Василий ответил на объятия с не меньшим теплом.
– А зять мой где? – спросил Василий.
– А чёрт знает! – усмехнулся Алексей. – Пойдём.
Басманов всё ждал, как прибудет князь, ибо с неделю назад заручился его поддержкою в возведении торжества застольного. Сам царь послал от имени своего приглашение князю Сицкому. Едва гонец зачёл грамоту от самого государя, Василий тотчас же смекнул – то владыку надоумил Алексей, не иначе.
– От всё же славно, что с опричником породнились! – усмехался сам себе Сицкий.
Покуда восходило солнце, Алексей да Василий вели толки разные – не только о предстоящем пире да о житейском своём быте. Басманов заверял, как жёнушка его не нарадуется снохе, и Василий сам немало получал вестей от дочери своей. Своею рукой писала Варвара в отчий дом о славном укладе новой жизни своей.
– Да право, Светка моя, чай, не нарадуется Варьке твоей! – молвил Басман, прохаживаясь вдоль площади.
Они остановились подле длинного стола, устланного расшитой скатертью, на коей ещё предстояло водрузить роскошные кушания. Басман-отец поглаживал бороду да цокнул с мягкою улыбкой.
– Она всегда хотела дочерь, – молвил Алексей. – То и вменяла мне – что от, сына родила, так и вовсе не видится! А ежели и свидится с ним, так едва ли признает. От нынче ей большая отрада, Варенька-то твоя ненаглядная.
– Славно, славно! – молвил Сицкий, опускаясь подле Алексея. – Ох уж чего и сказать, был о вас, Басмановых, дурного мнения!
– От и будь, чёрт Сицкий! – Алексей обрушил ручищу на плечо князя, подымаясь с места своего. – Она чё! Прибыли! Пойду, расторопных братьев встречу!
С теми словами Алексей вышел навстречу опричникам первым – Вяземскому, Скуратову да Хворостинину, кои уж спешивались подле площади. Сицкий сидел на скамье за столом, покуда холопы шныряли тут и там, кутаясь в короткие плешивые полушубки да растирая красные руки от холоду.
Покуда Василий переводил дух, замельтешили на площади скоморохи. Ещё не пускалися в пляс – тому и не давали музыки, да всяко пестрели костюмы, развеваясь длинными лентами да звеня-перезванивая колокольчиками нашитыми. Подле Василия в столь резкой близости опустилась фигура в расшитом летнике да маске, за поясом же изгибался нож. Князь подался назад да хмуро оглядел наряд, от коего взгляд и разбегался с узору на узор.
На грудь опускались косы длинные, кроваво-красные, меж прядей вплеталась лента. На грудь ниспадали длинные бусы, в два оборота обходящие горло, да длины их с лихвою хватило бы ещё на столько же. Цветное стекло игриво поблёскивало в раннем робком солнце, что токмо-токмо занималось на утреннем небосводе.
Видать, откупиться от сего можно, как подумалось Василию, но едва князь потянулся к кошели, как маска отвелась в сторону. Под нею же открылось белое лицо Фёдора Басманова. Князь Сицкий замер на мгновение да сызнова оглядел зятя с ног до головы. Притом смятение на лице тестя премного забавляло Басманова – то видно было по лукавой улыбке, что расплылась по алым устам его.
– Не признал… – молвил князь Сицкий. – Богатым будешь.
– Гляжу, с батюшкой моим уж обтолковали всё, Василий Андреич? – произнёс Фёдор, оправляя рукава одеяния своего. Малость примялась оборка, когда поверх неё надевали ряд звонких колокольчиков.
– Обтолковали, – кивнул князь, всё разглядывая наряд Фёдора.
– А часом, – протянул тот, едва вскинув бровь соболиную, – не ты ль послал козла?
Сицкий, верно, ещё больше смутился, нежели когда признал Фёдора за маскою скоморошьей. Тот с улыбкой отмахнулся от тестя, воротил маску на лицо да отдал низкий поклон. Крутанувшись, да так, что подол юбки взмыл в воздух, он пошёл прочь, заправлять дураками ряжеными.
Когда солнце уже занялось на далёком холодном небе, пир открывался во всей красе, пылая благолепием златым да алчностью. Не жалели ни вина, ни кушаний, подавая ко столу угощение из дичи да рыбы, что местных, что привезённых. Гуси-лебеди пылали жаром, поданные на златых блюдах. На сим застолье собралась вся братия опричная во главе с государем, но было и премного лиц из земских князей.
Нынче почтили приездом своим князь Бельский со сторонниками – Микитой Зуевым да Димитрием Овчининым. Заняли почётные места свои, уготованные им загодя. Помимо сих, а также многих прочих земских князей, прибыли и двое славных молодцев – то были двое сродников отца Филиппа – племянники его, Иван да Василий Колычёвы. С большою честью приняли они дозволение явиться на пир царский. Сих Колычёвых пригласил владыка, как получил отказ от святого отца. Сперва же царь исполнился лютым гневом, но внял увещеваниям Фёдора Басманова, послал гонцов за Иваном и Василием.
Нынче же, явившись на пир, нагляден был нрав их – видать, впервой пред ними расстилалось такое раздолье. Скромный, суровый нрав их шёл супротив настроя братьев Колычёвых – нельзя было никоим разом оскорбить государя и друзей его. Посему же к застолию приступили что Василий, что Иван со славным, даже похвальным рвением.
Гости уж окончили сбор свой и приступались к еде, покуда вокруг поднимался шум забав – трещоток, гудков да звонких гуслей. Под сим шумом Малюта и склонился к уху государеву.
– Иван Петрович не явился, – доложил Скуратов.
Царь бросил короткий взгляд на место, уготованное земскому судье. Вздохнув, точно с сожалением, владыка не утратил улыбки на устах, пущай она и преисполнилась жестокостью.
– Избери дурака, да пострашнее, – повелел Иоанн. – Да нареки его Иваном Петровичем, да усади заместо Челядина.
Малюта поклонился, отходя от трона. Вскоре наставление царское было исполнено. Опричники, подстрекаемые Малютой, величали косорылого горбуна Иваном Петровичем, молили и взывали к великодушному и милосердному заступничеству. Наперебой опричники горланили, прося рассудить тяжбы их меж собою – кому нынче первым браться за девку боярскую, кому злато определять, а кому меха, да как велено нынче тела скидывать в реку – головою вниз, али ногами, али вовсе кусками рубить да помаленьку всё и сплавлять. То ли
