себе, двери его одрины открылись, и вошла Ольга Бардовна. Правый глаз её нервно вздрагивал. Это было признаком крайней возбуждённости.
— Ты, — сказала она и ударила посохом об пол, — ты велел Жериволу выбрать юношей на заклание? Или, может быть, я ослышалась?
— Маменька, не надо, — отмахнулся князь. — Я и так сделал более того, что мог сделать: запретил включать в их число юношей-христиан. Только для тебя.
— Ах, спасибо тебе большое, благонравный ты наш сыночек! — с показным сарказмом поклонилась та. Изменившись в лице, Ольга Бардовна вновь ударила посохом об пол. — Варвар. Людоед. Хочешь на равных быть с королями германцев, чехов и мадьяров, с василевсами Царьграда, а ведёшь себя, как последняя чудь и пермь.
— Я веду себя, как считаю нужным, — огрызнулся он. — Это ты всегда в рот смотрела Иеропии. На поклон поехала к Константину Багрянородному. А потом, когда он подох, устремилась за покровительством к германцу Оттону. «Ах, Оттонушка, защити, помоги, напусти на Русь римского епископа!» Нешто мы без римского папы управлять не умеем?
— Вижу, как ты умеешь, — посмотрела с презрением Ольга. — До сих пор краснею, как вспомню, что ты сделал с епископом Адальбертом. Старый человек, он приехал от германского императора с помыслами добрыми. Ну а мы? Выставили в шею, вырвали волосья и избили до полусмерти! Да, культурный князь, ничего не скажешь! Вся Иеропия над нами смеялась.
— Не смеялась, а трепетала. То ли ещё будет после того, как я щит прибью к воротам Царьграда! Сделаю Дунай внутренней рекой у моих земель, со столицей в Переяславце!
— Бросишь Русь? — поперхнулась княгиня.
— Разделю её между сыновьями. Справятся.
— Не посмеешь! — крикнула она. — Слышишь, запрещаю! Русь делить никому не дам. Вот умру — делай всё, что хочешь. Но пока я жива, Русь единой будет. Отмени заклание юношей, или мы поссоримся.
— Никогда, — сказал Святослав. — Мой народ хочет жертвы. Он её получит.
— Ну, прощай тогда, — повернулась Ольга. — Завтра же с утра уезжаю в Вышгород.
— Воля вольная. Скатертью дорога.
— Бездарь. Неотёсанный. Весь в отца-бражника! — и она ушла, громко хлопнув дверью.
— Ведьма старая, — пробубнил Святослав. — Всё равно по-моему будет. Я хозяин Руси. Мне перечить никто не смей!..
Вече, как всегда, собралось на Торговой стороне, на особой площади, где по северному краю протекал ручей, слева начинались улицы Рогатица и Бояна, справа, чуть поодаль, на холме Славно, высился кумир.
Современное представление о вече — как о чём-то шумном, беспорядочном и базарном, якобы призывом к которому служит звон вечевого колокола, все бегут и галдят, а нередко отношения выясняют при помощи кулаков. Но на самом деле ничего подобного не происходило. В Новгороде на этот счёт был железный порядок. Каждая улица имела собственное вече — небольшое, местное, — избирала старосту, наделяла его печатью. Уличанские старосты выбирали концевого — старосту каждого конца (квартала). Каждый конец обладал собственной печатью, знаменем и полком во главе с воеводой. А уже концевые старосты и другие лучшие люди собирались на городское вече.
Созывалось оно регулярно, по приказу посадника или тысяцкого. Городские чиновники, именуемые Подвойскими, или биричами, обходили концы и оповещали о вече. Все рассаживались на специально устроенные ступеньки. Дьяк и подьячие вели протокол. Каждый получал отдельное слово, и никто не перебивал. Был и колокол, но звонил он чисто ритуально, знаменуя собой начало заседания и его закрытие.
Только иногда, в пору смут и общественных волнений, вече возникало стихийно, при скоплении «лучших», «меньших» и «чёрных» людей. Но такие эпизоды были исключением.
В этот раз поводом послужила смерть посадника Остромира. Он ходил в посадниках тридцать лет, после гибели Игоря принимал жену его — молодую Ольгу Бардовну — с надлежащим к тому почтением, был согласен на все её условия: дань платить в две тысячи гривен ежегодно, в случае войны выступать с Киевом в едином союзе, но при этом сохранять новгородскую вольницу, напрямую не подчиняясь киевской княжьей династии. Святослав в Новгород не лез, покорив на востоке вятичей, хазар, ясов и касогов, а на юге — болгар. Жили в целом спокойно. Торговали, строились. Остромир искусно сдерживал мощную антикиевскую партию во главе с Угоняем — тысяцким. Тот хотел стопроцентной свободы, не платить дани и образовать Новгородско-Псковское государство, независимое от Киева. Остромир считал это преждевременным.
Но теперь он скончался. Угоняй созвал вече, чтобы коллективно решить: как себя вести дальше.
Собрались с угра. Пахло свежескошенным сеном, кожей вычищенных сапог. Тысяцкий сидел в кресле Остромира — капитальном, дубовом, с солнечным орнаментом на высокой спинке. Этот жест Угоняя многим не понравился: что ни говори, тысяцкий — ещё не посадник, и чужое место раньше времени занимать никому не след.
На ступеньках сидели концевые старосты, прочие бояре, сотские, подвойские. Все они — представители знатных родов и зажиточного купечества; в городе известные, слово их — закон. Дьяк ударил в колокол. Вече открыл Угоняй. С перебитым носом и неправильным прикусом зубов — нижняя челюсть выступает за верхнюю — он своим лицом мог напомнить современную собаку-боксёра. После традиционных приветствий тысяцкий сказал:
— Досточтимые граждане Господина Великого Новгорода! Предлагаю избрать нового посадника. Остромира любили все — за его доброту и ум, мудрость и учёность. Но эпохи кончаются, и эпоха достославного Остромира тоже канула в Волхов. Надо жить по-новому. Сколько можно заискивать перед Киевом? Главное — для чего? Наши с вами поля обильны, к нам приезжают гости-купцы со всей северной Иеропии, с Волги и с Востока. Мы торгуем в Германии, Галлии и у ляхов. Наш покровитель — Род, а не сын его Перун. Роду не приносят человеческих жертв, он не любит этого. Ибо Род — природа, Родина, родник, роды, рожь, урожай, плодородие, родители, родственники, порода... Наконец — народ!.. Отсоединившись от Киева, Новгород заживёт не хуже, а лучше. Сам себе голова. Мы не будем нападать на южных соседей. Пусть живут, как они хотят. Станем торговать и дружить. Помогать в случае опасности. Но пришла пора заявить киевскому князю: мы не данники тебе, мы должны быть с тобой на равных! А теперь — ваше слово.
Встал боярин Рог — чернобровый, с проседью в тёмной бороде. Он принадлежал к партии Остромира.
— Граждане! — произнёс боярин. — Я тут представляю Неревский конец. Наши уличанские
