десятину покосу осилил бы, а боле нет.
— Одному боле не осилить, нет, — подтвердили другие мужики.
— Стало быть, только на четверть увеличился бы твой надел. Значит, и доход от земледелия вырос бы на четверть, то есть на двадцать — двадцать пять рублей. Так?
— Так, так! — закивали согласно счетчики и Ефим.
— Да еще если бы добиться отмены выкупных платежей...
И опять засмеялись крестьяне. Долгушина это не смутило, он продолжал:
— Если скинуть только выкупные платежи, пусть бы остальные, государственный, земский и прочие налоги оставались прежними, прибавилось бы в твоем годовом доходе еще пятнадцать рублей. Вот и покрылась бы разница между доходами и расходами и еще бы пять — десять рублей осталось лишку. Стало быть, что же, все дело, действительно, в отрезках да выкупе? Так ли?
Мужики с недоумением смотрели на Долгушина, не понимая, куда он гнет, спрашивает ли их или утверждает положительно, или, может, сам себя спрашивает? Объявил о пяти или десятирублевом прибытке — в насмешку над ними, что ли?
Но и Долгушин смотрел на них в недоумении. Ему только теперь вдруг пришло в голову, что ведь эти две причины — отрезки да выкуп, конечно, существеннейшие причины оскудения крестьян, да ведь не бедности, или не просто бедности, а — разорения, нищеты! Устрани эти причины, крестьяне, конечно, вздохнут с облегчением, да из бедности-то не выйдут, многие, многие из них будут спасены от сумы, да бедность-то эта их удручающая, убогость их жизни останутся!
Сил-то взять для поправки положения все равно будет им неоткуда, пяти- или десятирублевый перевес доходов над расходами не выручит, — все равно вся их жизнь будет только в том состоять, чтоб своим изнурительным трудом обеспечить себе элементарное существование, чтоб только-только с голоду не помереть! И это — цель, стремиться к которой он собрался призывать их своим воззванием? Не прав ли был Тихоцкий, предлагавший выставить в воззвании сразу социалистический идеал будущей жизни? Но — что же это значило бы для них, вот для этих реальных сареевских мужиков? Что конкретно, какую программу социальных перемен можно было бы им предложить, чтобы они эту программу приняли как свою заветную? Да что же для них заветно? Понимают ли они сами, что выкуп и отрезки — еще не все, не самые страшные препоны улучшению их жизни, есть препоны пострашнее?..
Впрочем, это-то они, кажется, понимали или, может быть, тоже только теперь поняли, судя по их растерянным лицам, по недоумению, с каким они отнеслись к его двусмысленному вопросу. Похоже, и они были поражены тем, что открылось в результате скрупулезного анализа бюджета одного из них.
— Так это что ж получается? — заговорил, очень неуверенно, староста Никита Борисов. — Это получается, были крепостными и жили лучше? Освобождение, это, что ж, ничего, омман лишь?
— Ты только теперь это понял?
— Так и при барах были бедны крестьяне. При барах — бедность, без их — бедность. Значит, что ж, бедность крестьянина — от бога?
— Скорее от черта, — с мрачной усмешкой возразил Долгушин. — Причем тут бог? И без бога с чертом есть кому на людях ездить.
— Так-то оно так, а все ж, выходит, без чудесной силы крестьянину не подняться, — уныло заключил Борисов.
— Не подняться... Куды!.. Все от бога, — закивали согласно кудлатыми головами другие мужики; только Максим Курдаев не кивал, смотрел на Долгушина выжидающе.
— Нет, мужики, неправда. Подняться можно. Вот в Германии крестьяне, такие же бедняки, поднимаются. Ну, правда, не без помощи государства. Первый толчок к улучшению все же от государства должен исходить. Там министры-то поумнее наших оказались, обустроили освобождение крестьян лучше, чем у нас. Так там крестьяне стали сеять меньше зерна и отводить больше земли под травы и корнеплоды на корм для скота, стали заводить много коров и свиней, держат их в стойлах и продают мясо, масло, сыр. И занятие себе, между прочим, находят в своем хозяйстве в течение всего года, им нет надобности искать дополнительный заработок на стороне. А много животных — лучше удобрено поле, выше урожай того же зерна, стало быть, сообразите-ка, с уменьшившейся площади под зерновыми можно получать то же количество пудов хлеба, что и прежде. Завелись деньги — можно купить лучшие орудия труда, машины, облегчающие труд, молотильные, скажем, или заменить соху плугом, завести лучших лошадей. А то еще вот появились безлошадные плуги, паровые, вспашет тебе такой плуг и быстрее и больше десятка лошадей и сена не попросит. Больше земли можно обработать — значит, и прикупить ее можно, значит, можно устроить лучший севооборот, трехполку заменить многопольной системой, а это — тоже прибавка урожая. Еще можно заменить семена... Да мало ли что можно! Вот вам вполне осуществимый путь улучшения жизни. А если объединиться, как это делается в рабочих артелях, хоть бы плотницких, так еще скорее можно достичь обеспеченности. Потому: сообща легче купить дорогую машину и пользоваться ею и всякие расходы, известно, нести легче. А там и школы хорошие завести, чтоб все дети крестьянские учились грамоте да ремеслам разным, да и взрослых обучить грамоте можно... Все можно! Нужно только, чтоб помощь крестьянину была от государства, а не вред, как у нас.
Эту неожиданную вдохновенную тираду мужики выслушали со вниманием, уже без недоверчивых смешков. Долгушин видел, чувствовал: его понимали, с ним соглашались, чем-то он захватил-таки воображение мужиков, может быть, ссылкой на немецких крестьян, даже паровой плуг не показался им фантастической выдумкой. Когда же он сказал про выгоды артельного труда, мужики, все отходники, все так или иначе знакомые с артельным бытом, дружно закивали, одобрительно заговорили: «Верно, верно». Они, впрочем, были удивлены, но, удивление их было продуктивно: и правда ведь — все можно!
Опять первым заговорил Борисов.
— Оно, конечно, так. Можно, — согласился он с Долгушиным и спросил с живейшим интересом и со спрятанной ухмылкой, прикрытой преувеличенно простодушным тоном. — Да как же, Василич, так исделать, чтоб была крестьянину-то эта помощь от государства? Али сама она исделается, али как?
Долгушин засмеялся:
— Нет, конечно, само собой это не сделается.
— А как исделается?
— Вы сами должны потребовать эту помощь от государства.
— Это как же, к примеру?
— Ну уж это вы сами должны
