class="p1">– Что за хитрость? – поинтересовался Думнориг.
– Когда карпетаны и их союзники внезапным нападением прижали войско Ганнибала к берегу реки, он в наступившую ночь переправил своих солдат вброд на противоположный берег и на следующий день, выждав, когда враги стали переходить реку, напал на них во время переправы. И хотя число неприятелей приближалось к ста тысячам, Ганнибал, имея втрое меньше сил, одержал над ними блестящую победу.
– Кажется, на реке Алларе ты уже применил подобную хитрость, – улыбаясь, сказал Сатир.
– А при Канне, не помнишь? – подхватил Багиен. – Там ты тоже, малыми силами напав на римлян во время их переправы через реку, сдерживал врага до тех пор, пока Афинион не обратил в бегство претора Сервилия, и потом пришел к нам на помощь…
– На многое я не рассчитываю, – сказал Мемнон, – но есть возможность нанести римлянам чувствительный урон.
– А что? Стоит лишний раз их укусить, пока нам приходится отступать, – высказался Алгальс, одобрив замысел Мемнона.
– В любом случае мы получаем хорошую возможность задержать противника у Симета и еще больше оторваться от противника, чтобы иметь время тщательно приготовиться к решительной битве, – заметил Тевтат.
Мемнон и его командиры еще не знали, что преследовавший их квестор Туберон гораздо ближе к ним, чем они предполагали. Туберон довольно скоро узнал об уходе восставших из лагеря под Мессаной благодаря одному припозднившемуся путнику, спешившему из Тамариция в Мессану. Тот, заметив передвигавшееся в темноте войско, сначала укрылся в придорожных кустах, а затем поспешил в римский лагерь, рассказав обо всем квестору.
Туберон получил это известие на рассвете и сначала не поверил ему, потому что во вражеском лагере дымились костры, трубили буцины, а у подножия его вала разъезжали всадники. Он приказал велитам под прикрытием лучников и пращников атаковать главные лагерные ворота неприятеля. Вскоре ему доложили, что находившаяся в лагере конница врага поспешно оставила его, выехав через декуманские ворота, и умчалась в сторону Тамариция. Сам лагерь оказался совершенно пуст.
Разведчики римлян обнаружили войско мятежников у Каллиполя. Квестор тотчас приказал воинам сниматься с лагеря. Он повел свое войско следом за врагом, сразу догадавшись, что целью его является отряд Лабиена, который уже третий день двигался от Сиракуз к Мессане, чтобы соединиться с консульским войском. Он опасался, что мятежники, перехватив Лабиена в пути, навяжут ему сражение и уничтожат, пользуясь большим превосходством в силах. Но у Тамариция к Туберону прибыл на дозорном судне гонец с письмом от Лабиена, который сообщил, что, укрывшись в Тавромении, он избежал столкновения с более сильным врагом, после чего принял решение следовать за ним в отдалении, не вступая в бой, и будет через каждые два часа посылать квестору донесения.
Пока консульские легионы двигались вдоль моря вслед отступающему врагу, четыре с половиной тысячи всадников Мисагена прямой дорогой от Тамариция нагнали Мемнона и его войско, уже переправившееся на правый берег Симета.
Как только Мисаген и его всадники переправились на правый берег реки, восставшие подожгли мост и двинулись по дороге, ведущей на Леонтину. Часть обоза вместе с тремя тысячами раненых Мемнон отправил прямым путем в Триокалу. Сам же он с двумя тысячами конников остался у сгоревшего моста и, дождавшись наступления темноты, двинулся по проселочным дорогам вдоль правого берега Симета вверх против течения реки.
За ночь и утро наступившего дня Мемнон и его всадники, проехав около шестнадцати или семнадцати миль, переправились вброд через главный приток Симета и укрылись в глухом лесистом ущелье неподалеку от дороги, соединявшей Большую Гиблу с Центурипами.
Поднявшись на вершину ближайшего холма, Мемнон с командирами увидели город на левом берегу реки. Это и была Большая Гибла. Город был опоясан крепкой стеной. От него к реке шла хорошая мощеная дорога, а через реку переброшен прочный свайный мост.
Чтобы никто из окрестных жителей не мог предупредить римлян о появлении его конницы, Мемнон послал к мосту несколько разъездов с приказом задерживать всех приближавшихся к нему путников и одновременно вести наблюдение за противоположным берегом.
Ночь всадники провели в ущелье. Спали на голой земле возле своих стреноженных коней.
На следующий день, едва рассвело, вернулись разъезды, сообщившие, что к Большой Гибле приближается римское войско. Это было для Мемнона и его всадников добрым знаком. Как они и ожидали, римский военачальник привел сюда своих солдат ночным маршем, чтобы сэкономить время, которое он потратил бы на сооружение понтонного моста взамен сожженного повстанцами.
Мемнон снова взобрался на вершину холма и увидел на дороге, тянущейся со стороны Катаны, походные колонны римских легионов. Конница уже выехала к реке, объезжая Гиблу с южной стороны. Она должна была первой переправиться на правый берег.
Мемнон спустился с холма и вскочил на коня.
Выехав из ущелья, две тысячи конников устремились к переправе.
При появлении восставших у моста на правый берег реки уже переправилось не менее тысячи римских всадников. Они совершенно не ожидали нападения, поэтому вели себя беспечно, рассеявшись по живописным приречным лугам, согреваемым ласковыми лучами майского солнца. На противоположном берегу оставалась основная масса римского войска – примерно тридцать пять тысяч пехотинцев и не менее двух третей конницы, которой еще предстояло переправиться через реку.
С дикими воплями и свистом всадники Мемнона, развернувшись по фронту не менее чем на три олимпийских стадия, напали на рассеявшиеся по берегу реки римские турмы. Повстанцы на полном скаку врубались в нестройные ряды вражеских всадников, нанося удары направо и налево. Движение на мосту приостановилось. Только на предмостном пространстве нападавшие перебили не менее трехсот конных римлян. Долина реки наполнилась отчаянными криками, звоном оружия, испуганным ржанием лошадей. Это было почти безнаказанное избиение растерявшихся от страха людей. Многие из них вместе с конями бросались в реку и спасались вплавь.
Бойня продолжалась в течение получаса. За этот короткий срок римляне потеряли около шестисот всадников. У повстанцев было убито всего тридцать человек.
Таким образом, римская конница, раньше насчитывавшая не менее четырех тысяч всадников, сократилась почти до трех тысяч.
Считая, что враг получил сполна, Мемнон приказал своим конникам подобрать брошенные римлянами вымпелы турм, после чего вся его конница умчалась прочь.
Около двух часов пополудни Мемнон догнал своих у Моргантины. В это время воины уже углубляли ров и укрепляли вал на месте старого лагеря, близ которого восставшие почти три года назад одержали победу над претором Нервой. Завидев всадников, солдаты оставили работу и подняли радостный крик. Когда же конники, приблизившись к главным воротам лагеря, стали бросать на землю захваченные в бою вексилумы, знамена вражеских турм, громовой победный клич тысяч и тысяч голосов разнесся по окрестностям.
На следующий день Мемнон повел войско в направлении Эрики. Между этим городом и отстоявшей от него примерно на десять миль Имахары александриец, пробираясь три года назад к лагерю Сальвия под Моргантиной, запомнил неширокую долину, окруженную горами, куда он теперь намеревался заманить римлян и там дать им сражение.
Эта долина была расположена в одной из теснин Терейских гор. Мемнон был уверен, что там враг не в состоянии будет развернуть все свои силы, зато восставшие смогут занять выгодные позиции на горных склонах.
После утомительного семичасового перехода, оставив за собой Эрик, легионы стали спускаться в долину. Она была шириной в неполную милю и протяжением более двух миль. По ней проходила дорога, соединявшая Эрику с Имахарой. В самой глубине долины от этой дороги ответвлялась другая. Она вела в сторону моря на Месопотамий. Сразу за развилкой двух дорог поднимался высокий холм, на котором Мемнон приказал строить лагерь.
Вечером вернулись разведчики, сообщившие, что враг идет следом, уже оставив позади Моргантину.
На рассвете следующего дня повстанцы возобновили строительство лагеря. В полдень он был готов. Крутой склон холма перед широким рвом служил как бы дополнительным валом, а хорошо убитый насыпной вал представлял собой удобное место, с которого можно было с разбега метать копья и дротики. В самых уязвимых местах на подступах к частоколу
