пытается отобрать у Бога то, что ему принадлежит, совершает кощунство, похищает его сокровище, а Ягве не таков, чтобы оставить похитителя безнаказанным. Он очень мстителен и очень силен, и оружие его – не железный меч, как у людей, а удар молнии.
Емин спросил:
– А как ты поступишь, если Иаалу похитят, несмотря на охрану?
Иеффай ответил:
– Я верну ее Богу, а похитителя убью.
Емин уточнил:
– А если он увезет ее туда, где тебе ее не найти?
Иеффай ответил:
– Ее найдет Ягве.
Но Емин заметил:
– Есть страны, где Ягве бессилен.
И Иеффай промолчал.
Емин был счастлив, что Иеффай доверил ему спасение дочери, и был готов не колеблясь обратить гнев Ягве на себя. Но не гнев Иаалы. Без ее согласия он не мог сделать ни шагу.
Начал он с того, что сообщил Иаале о приказании Иеффая сопровождать ее в горы. Она попросила только держаться на некотором удалении: она хочет уединиться лишь с близкими подругами, без мужчин. Тут бы Емину и открыть ей, что таилось за приказом Иеффая. Но он не мог найти подходящих слов, переминался с ноги на ногу, мямлил и наконец, совсем отчаявшись, перешел на угаритский язык и брякнул напрямик:
– Рядом с тобой есть люди, которые из дружеских чувств к тебе были бы рады, если бы ты ушла не в ближние горы, а подальше.
Иаала сначала решила, что чего-то не поняла. Но когда уяснила истинный смысл его слов, она гневно вспыхнула и заявила срывающимся голосом:
– Те, кто этого хочет, не друзья мне.
В полном смятении Емин сделал последнюю попытку.
– Бывает, что боги меняют свое решение, – сказал он. – Может, и Ягве одумается.
Иаала гордо и решительно отрезала:
– Ягве не поступит так со мной и отцом.
И Емин понял, что она душой и телом приемлет то, что ей предстоит, и что он ничем не сможет помочь ни ей, ни Иеффаю, ни себе самому. И впал в такое безысходное отчаяние, какого никогда еще не испытывал.
7
Иаала взяла с собой в горы трех подруг – Шимрит, Тирцу и Шейлу. Все трое были ее сверстницами и познакомились с ней при первом ее приезде в Массифу. Девушки сразу поняли, что Иаала отмечена искрой Божией, и привязались к ней. Теперь они увидели, что не ошиблись. Первосвященник призвал их в скинию, объявил им, что ожидало Иаалу, и поручил быть рядом с ней в ее последние дни. Девушки жалели Иаалу и восхищались ею, они попросту боготворили ее и преклонялись перед ней еще больше, чем раньше.
Все четверо покинули Массифу. Иаала ехала на белой ослице Иеффая. Кроме самого необходимого, они взяли с собой лишь драгоценное платье из тончайшей ткани шафранного цвета, которое Иаала наденет в день жертвоприношения.
За ними на некотором удалении следовал Емин с семеркой телохранителей. Его раздирали противоречивые чувства. Он был восхищен твердой решимостью Иаалы и огорчен унаследованной ею от отца гордыней: никто из смертных не годился ей в мужья, только сам Ягве! Временами ему не верилось, что она в самом деле навеки исчезнет из его жизни. Он издали робко глядел на нее, и сердце его разрывалось от любви к ней и ревности к надменному сопернику. Больше всего на свете хотелось ему побороться за нее с Богом. Но сколько Емин ни вызывал того на бой, Ягве на зов не являлся.
Иаала ехала очень уверенно, хотя в начале пути еще не знала, куда направиться. На второй день она сделала привал в горной долине, обрамленной лесистыми холмами. Люди Емина разбили шатер для девушек и удалились за один из холмов, оставив их одних.
Была весна, короткая буйная весна Галаада. Зелеными были холмы вокруг, пестрым цветочным ковром расстилалась вдали степь. Повсюду текли ручейки, неумолчный плеск, рокот и журчание наполняли воздух, напоенный ароматами трав.
Три подруги пришли сюда, чтобы оплакать участь Иаалы. И теперь занялись этим, строго соблюдая обряд, который нарочно изучили для этого случая: издавали жалобные вопли и скорбные восклицания, внезапно замолкали, подчеркивая глубину страдания, лишающего их голоса и дара речи, вновь принимались вопить и стенать. Но и своими собственными, детскими словами они тоже оплакивали любимую подругу: ведь ей уготовано судьбой умереть девственницей, не познав мужа, не продолжив себя и свой род в потомстве.
Но подруги были молоды и не могли не радоваться своей молодости и весне; оплакивая Иаалу, они еще острее ощущали радость собственной молодой жизни. Они увидят еще много весен, будут лежать на циновке с мужчиной, рожать детей, а когда попадут в погребальную пещеру, их жизнь продлится в детях и внуках.
Вскоре им надоело стенать и плакать. Пестрый узор степи так и манил порезвиться, и они принялись рвать цветы, украшать ими себя, ловить друг друга и бегать наперегонки до дерева или холма, загадав: кто прибежит первой, первой и познает мужа. Но потом они все же вспомнили, зачем сюда пришли, устыдились своего легкомыслия и прервали веселую возню.
Когда подруги ее оплакивали, Иаала слушала их и смотрела на них спокойно и немного свысока. Что знали они о муках, которые ждали ее, Иаалу, и о величии предназначенной ей судьбы? Они были другими, эти простые, совсем еще юные девушки, каких в Галааде тысячи, и ждали своего суженого. А плач их был всего лишь обрядом.
Она ничуть не обиделась, когда девушки, устав причитать и плакать, вернулись к своим обычным занятиям. Она и сама приняла участие в их забавах и веселилась вместе с подругами.
И в ней
