— Я тоже ведунья, но разве ты хоть раз видела у меня кого-то такого? — спрашивала она. Да только ее мать была другой ведуньей, особенной. Она вообще редко занималась ведовством. Потому ангелы никого к ней и не водили.
И вот теперь тайна раскрылась, сама по себе, точно спелый стручок, и сразу отдала все свои плоды — Дора не просто узнала, кто такие ангелы ведуний, но и стала одним из них.
Мир вокруг полностью изменился. Не было больше длинных дней, похожих один на другой, не было минут скуки, в которые жизнь расплывалась зыбкими контурами. С тех пор как Дора сделалась ангелом, она никогда уже не сидела бесцельно на скамейке на крыльце горного хутора. Ее время стало составной частью времени множества людей, среди которых она играла важную роль. Она исполняла ее с гордостью, осознавая ответственность по отношению к таинственной традиции, тянувшейся из прошлого настолько давнего, что никто ни в Житковой, ни в Копаницах и вообразить себе его не мог. Все только кивали уважительно: «Ведовство — занятие древнее, ведуньи и анджелы были тут вечно».
Вечно, с незапамятных времен. Дора хорошо это знала, но вот чего она не подозревала, пока сама не стала ангелом, так это того, что ведуньи с их искусством — огромная редкость. Что в других местах их нет. Когда она была маленькая, она вообще думала, что быть ведуньей — это одна из форм существования, что, если коротко, женщины делятся на теток с почты или из конторы, на доярок и скотниц из сельхозкооператива — и на тех, что живут ведовством. Ей это казалось такой же обычной профессией, как и любая другая. Она даже не догадывалась, что где-то могло быть иначе.
Только когда она стала ангелом и узнала, из какой огромной дали приезжают люди к ведуньям за советом или лечением, она поняла, как редки эти женщины. С тем большим рвением она теперь занималась анджелским служением и тем старательнее соблюдала все то, что внушала ей Сурмена.
— Когда приезжает автобус, всегда стой рядом с остановкой, внимания к себе не привлекай, просто жди того, кто к тебе обратится. Если тебя спросят, как пройти к ведунье, спроси в ответ, как можно быть таким глупым, чтобы верить в ведуний. Дождись, что тебе скажут. Если человек растеряется, сопроводи его. Если будет держаться самоуверенно, тебе лучше отойти: от такого добра не жди. И будь осторожнее с парами. Помни, что людей зачастую приводит сюда горе, с которым они сражаются в одиночку, никаких свидетелей им не надо, — часто повторяла Сурмена.
Дора хорошо это запомнила. Она внимательно приглядывалась к пассажирам, которых выплевывали дневные автобусы из Брода, и при виде кого-то незнакомого попадалась ему на пути и ждала вопроса: «Девочка, скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где тут живет ведунья?»
Люди эти были разные, обычные и не очень, почти всегда одинокие и озабоченные, но время от времени среди них попадались пары, от которых предостерегала ее Сурмена. Чаще всего это бывали мужчина и женщина, оба молодые и здоровые и вовсе не походившие на тех, кого что-то гнетет, — Дора точно бы про таких не сказала, что они нуждаются в помощи ведуньи. Одну такую пару она хорошо помнит до сих пор, хотя и встретила ее в самом начале своего анджелования.
Автобус уже давно уехал, а эта парочка все еще стояла на остановке, как раз так, как это делают чужаки, которые хотят обратиться к какой-нибудь ведунье, но не знают дороги к ней. Дора какое-то время рассматривала их — женщину, которая, что выглядело странно посреди рабочего дня, была одета как туристка и всякий раз резко выпрямлялась, когда мужчина, ее спутник, не поворачивая головы, обращался к ней, и мужчину в шляпе и длинном плаще, державшегося так, будто вообще не имел к ней отношения. Доре они показались подозрительными, и поэтому она захотела уйти, но не успела она развернуться, как заметила, что мужчина кивнул, а женщина по этому его знаку направилась прямо к ней.
— Девочка, скажи, пожалуйста, ты не знаешь, где тут живет ведунья? — окликнула ее женщина ласково.
Дора несколько мгновений переминалась с ноги на ногу, а потом неуверенно кивнула и показала на вершину горы Кикулы.
— Вон там наверху, в лесу, туда ведет синий указатель, по нему вы дойдете до креста, а оттуда видна одинокая хижина, там-то ведунья и живет.
Женщина горячо ее поблагодарила и, вытащив из кармана крону, втиснула ей в ладонь. Потом развернулась и энергично зашагала в указанном направлении. Мужчина, отстав на несколько метров, последовал за ней. Дора провожала их взглядом до тех пор, пока оба не скрылись за поворотом дороги, ведущей к подножию дикой карпатской горы.
Ей и сегодня интересно, переночевали ли тогда те двое в звериной кормушке посреди лесной чащи, где не было ничего, кроме обозначенной синим тропинки, которая вела из Грозенкова к распятию и потом исчезала, или все-таки успели вернуться в деревню. В любом случае последний автобус в Брод отходил в 16.15 и поспеть на него они явно не могли.
Однако не все приезжие выглядели так подозрительно. Наоборот, большинству из них действительно требовалось Сурменино ведовство. Скоро Дора уже научилась распознавать их с первого взгляда. Верным случаем бывала хмурая пожилая дама с сумкой, такая обыкновенно приезжала из-за детей. На молоденькую девушку, в растерянности стоящую у доски с автобусным расписанием, тоже можно было положиться, та приехала послушать о любви. А еще приезжали люди, выглядевшие больными. Всех их Дора с радостью провожала к Сурмене, потому что знала, что та им поможет и что скоро их лица засияют по-особенному — надеждой.
Дора сразу, еще на остановке, где ее просили отвести к ведунье, брала их за руку, а потом вела наверх, мимо кладбища, мимо Черной пустоши, лесом до перекрестка, откуда они уже могли видеть дом Сурмены в Бедовой. И при этом она анджеловала, в точности так, как учила ее Сурмена.
«Долго ехали?» — спрашивала Дора, прикидываясь, будто просто болтает, чтобы поддержать разговор.
«Устали с дороги? Сурмена заварит вам чай с травами, вам от него станет получше!»
«А почему вы такой грустный? Вас что-то мучит? Тело? Или душа?»
Невозможно и подсчитать, сколько раз они с Сурменой это отрабатывали — систему умных вопросов, их разброс по времени и небрежность, с какой они задавались. И вот так, словно бы от нечего делать, говорила с ними Дора весь длинный путь, что вел на вершину житковских пустошей. И чем выше они поднимались, тем живее и откровеннее становились приезжие; их долго подавляемые тревоги лились из них, иногда неспешно, иногда потоком, и у всех у них было чувство, что им вот-вот полегчает, что очень скоро они положат тяжкий камень своих страданий на порог дома, к ногам женщины, которая, говорят, помогает в любом несчастье. Во время этого подъема они рассказывали Доре — незнакомому чужому ребенку, что с минуты на минуту исчезнет из их жизни, — о своих терзаниях, и к концу путешествия, там, где тропинка разветвлялась надвое, уходя к двум пустошам, Ко-првазам и Бедовой, и где девочка с ними прощалась, она уже знала о них все. Ну а потом ей вполне хватало десяти минут, чтобы успеть через лесок добежать до задних дверей домика Сурмены раньше посетителя, обходящего луг по извилистой дорожке, и передать ей все, что узнала.
— Проходите-проходите, — приветствовала затем Сурмена гостя, открывавшего калитку в заборе, — проходите, не бойтесь, я вам помогу, и с той болью в спине, и с заварухой с теми проклятыми деньгами, вот ведь голова ваша дырявая, а? Да не важно, может, не так оно все и плохо, входите же, мы с вами вместе надумаем, как поправить дело!
Не было ни одного посетителя, который не проникся бы священным уважением к женщине, могущей при первом же взгляде на него перечислить все его невзгоды, хотя он еще и слова не успел вымолвить. Люди покорно заходили внутрь, в темную комнату, где время остановилось в середине прошлого века и где Сурмена споро ставила на плиту котелок для растапливания воска, а на стол — миску с холодной водой.
— Это то, что им больше всего помогает, — смеялась добродушно Сурмена после их ухода, когда Дора спрашивала, не обманывает ли она людей. — Если уж они решились прийти сюда, к незнакомой старухе, поверив из-за чьих-то пересудов, будто я в силах помочь, значит, они попали в серьезную передрягу. Возможно, я — их последняя надежда. Они идут сюда — и боятся, и сомневаются, но надежда подталкивает их. И, чтоб ты знала, чаще всего у этих людей страдает не тело, а душа. А таким лучше перестать мучиться бессмысленным вопросом, обладаю я способностью помочь им или нет… Знаешь, какое они чувствуют облегчение, когда прямо на пороге могут увериться в том, что у меня есть особая сила? И чего можно избежать с теми, кто у меня на глазах подыскивал бы слова, чтобы искренне рассказать о своих горестях? Говорят же, что вера лечит. А они верят, что я им помогу, и так оно потом и бывает. Понимаешь теперь? Это не обман, это разумная помощь.
