Он вновь тяжело вздохнул и замолчал.
— Что случилось?
— Моровая болезнь. Она поразила почти всех, в том числе моего отца и брата, но многие женщины все же выжили. И мне пришлось создавать дружину из женщин, потому что я стал во главе нашего почти вымершего народа. Мужчины очень недовольны, что я запретил им участвовать в сражениях, но иначе мы погибнем в этих болотах. Я ответил тебе, витязь?
— Да, достопочтенный вождь.
Жрец вдруг невесело усмехнулся:
— Твоя белая кувшинка уронила голову. Так умирают в бою женщины — роняя голову на грудь.
— Живите с миром.
Александр Золотогривенный низко поклонился суровому вождю ятвягов и, не оглядываясь, ушел с поляны, бережно неся в руках увядшую кувшинку.
3
И сразу же, еще на земле ятвягов, Александр послал гонца к смоленскому князю Преславу, повелев передать, что он ждет смоленского князя на границе с владениями ятвягов.
Князь прибыл без промедления. С небольшой личной охраной под княжеским стягом. После традиционных в те времена личных приветствий, спросил с удивлением:
— Почему ты встречаешь меня, Золотогривенный, с увядшим цветком в руках?
— Это не простой цветок, князь Преслав. Это знак беды, в которую попали твои соседи ятвяги.
— Мои соседи ятвяги переметнулись к Польше, — возразил смоленский князь. — Великий киевский князь Владимир повелел сурово наказать их, а зачинщиков отправить в Киев в цепях. Мы с тобой, Золотогривенный, говорили об этом на пиру по случаю твоего приезда.
— И на том же пиру я и вождь торков говорили тебе о своем желании окончить дело миром.
— Повеление великого князя не исполнить нельзя! — жестко сказал Преслав.
— Кроме одного случая, князь Преслав.
— Какого случая?
— Когда приходится воевать с женщинами. И для достижения победы убивать этих женщин.
— Это потерявшие разум… — князь повысил голос, но Александр спокойно перебил его:
— Они берегут оставшихся в живых мужчин. Берегут для тех счастливых женщин, которых ждет материнство.
Услышав это, смоленский князь нахмурился и, подумав, сказал:
— После пира. Всё — после пира. Прошу пожаловать всех вас. Добро попируем, добро и побеседуем. Прошу, — он поклонился, как того требовал обычай. — Дружины — во дворе, их воеводы и начальники — в моих покоях.
— Значит, после пира, князь Преслав.
И был пир. Широкий и звонкий, как протекавший под окнами княжеского дворца Днепр. И всем было легко и просто у гостеприимного князя.
А на самом пике этого шумного пира князь отдал повеление гридню, и в пиршественную залу неторопливо вошла девочка с серебряным подносом в руках. На подносе стояла полная до краев золотая чаша.
И все смолкли. Красивая стройная девочка с золотыми кудрями до плеч плавно и неспешно прошла мимо столов, за которыми сидели воеводы и подвоеводы, и низко склонилась перед Александром:
— Хвала тебе, великий киевский воевода Александр Золотогривенный!
Все встали, подняв кубки:
— Хвала и слава Александру Золотогривенному! Слава! Слава! Слава!
Александр подошел к девочке, взял с подноса чашу, неторопливо выпил ее до дна и перевернул опустевший кубок, как того требовал обычай.
И снова все провозгласили ему хвалу и славу.
Александр поставил чашу на стол, двумя руками откинул с лица девочки легкое покрывало и… замер. Никогда в жизни он еще не видел такого прекрасного, такого чистого и наивного девичьего лица.
— Как зовут тебя, красавица?
— Светла.
— Будь счастлива, Светла!
И, придержав легкое покрывало, осторожно поцеловал девочку в губы.
Светла ушла, а стол опять загомонил, засмеялся. Стали петь песни, и первой песней была хвалебная — в честь внучки князя кривичей Преслава. Потом были песни в честь великого киевского князя Владимира, во славу города Смоленска, во хвалу Александру Золотогривенному.
А Золотогривенный молчал. Поднимал поднесенную девочкой чашу, улыбался друзьям и князю — и молчал.
Заговорил он только тогда, когда гостеприимный хозяин предложил всем отдохнуть после пира, а деловые разговоры перенести на утро. На свежую голову.
— Не гневайся, князь Преслав, но беседу мы проведем сегодня. Завтра с зарею нам надо выехать в Киев.
— Ну, как угодно гостям. — Князь был недоволен таким решением и неудовольствия своего не скрывал.
— Прошу для беседы остаться воевод и подвоевод, — распорядился Александр.
Дружинники и гридни вышли.
— Именем великого киевского князя Владимира я повелеваю тебе, князь Преслав, завтра же отогнать ятвягам десяток молочных коров, стадо овец и отправить обоз с хлебом.
— Я — потомственный владыка кривичей, — гордо вскинул голову Преслав. — Твой ум, Золотогривенный, отравлен измышлениями хитрого жреца ятвягов.
— Повторяю тебе, потомственный владыка кривичей, что у ятвягов случилась моровая болезнь, во время которого вымерли все мужчины!
— И ты поверил этим сказкам?
— Почему же тогда за них умирают женщины, а не мужчины? Мы, воины великого киевского князя Владимира, не можем позорить свои мечи убийством женщин.
— Торки никогда не обнажат свои сабли против женщин, князь Преслав, — сказал вождь торков. — Нас засмеют в наших становищах.
— У тебя свои законы, вождь степняков, а у меня, вождя кривичей, свои.
— Да, князь Преслав, у кривичей свои законы, — сказал Александр. — Но есть законы убийства — и есть долг спасения. Тот, Божий долг спасения детей и женщин.
— Странно слышать от витязя, пожалованного Золотой гривной, жалкий лепет христиан. Я и мои кривичи верим в бога воинов и дружин Перуна.
— Бог един, князь. И заблуждения в вере не причина для убийства исчезающего народа.
— Есть и другая причина, золотогривенный христианин. В битве с ятвягами погиб мой единственный сын. От него осталась внучка, подносившая тебе хвалебный кубок.
— Значит, ты, потомственный смоленский князь, действуешь по законам кровной мести?
Князь Преслав долго молчал, опустив голову. Потом сказал, подавив вздох:
— Мы толчем воду в ступе, и я устал ее толочь. Перенесем на утро этот бессмысленный разговор.
И, поклонившись, вышел из палаты.
На следующий день в указанное князем время все собрались в думной палате княжеского дворца. Вошел князь Преслав. Все встали, хором прокричав ему хвалу.
— Прошу всех, кроме воеводы Александра Золотогривенного, выйти.
— Что за тайна такая? — недоуменно пожал плечами, выходя из думной палаты, вождь торков.
А в палате князь Преслав, помолчав, сказал:
— Мои люди погнали ятвягам молочных коров. Следом сегодня же погонят стадо овец, а потом, когда соберут, и обозы с хлебом.
— Прими мою благодарность, достойный князь Преслав, — Александр поклонился. — Ты правильно решил: кровная месть — вчерашний день.
— Решил не я. Решила дочь моего сына, убитого ятвягами. Она слышала вчерашний разговор.
— Попроси свою внучку Светлу принять мою глубокую благодарность, князь.
— Войди, Светла.
Вошла девочка с золотыми кудрями до плеч, низко поклонилась гостю:
— Позволь пожелать тебе доброго здравия, великий золотогривенный витязь.
— Позволь поцеловать тебя, светлая Светла моя.
Светла подставила щеку. Александр поцеловал ее — и неожиданно взял за руку:
— У тебя погиб сын, князь Преслав. Я буду вместо него. И Светла родит тебе правнуков!..
4
Великий киевский князь Владимир за государственными и семейными хлопотами к тому времени напрочь забыл о ятвягах и собственном повелении привести к нему в цепях вожаков и сторонников союза с поляками. Он обрел отважного сына, готового ценой собственной жизни защищать свою матушку, и это открытие стало для великого князя больше, чем просто открытие. Это стало озарением в его беспорядочной, а потому пустой и суетной семейной жизни.
С отроческого возраста основными врагами Владимира были его братья по отцу. По отцу, а не по матери, и это отравило для него всю жизнь. По складу характера он больше тяготел к спокойной семейной жизни и, осев в Господине Великом Новгороде, совсем не собирался драться с братьями за великокняжеский престол. И если бы братья обещали ему мир и Новгород в кормление, он никогда бы и не подумал о братоубийственной войне. Если бы…
Нет, перед самим собою нужно быть откровенным. Он отчетливо помнил сверкающие во тьме пещеры глаза старца-предсказателя. Эти глаза освещали ему извилистый путь в пещере под обрывом Днепра, пронзали, жгли его спину. Тогда он и понял, что обречен на войну с братьями. И в конце концов убил их обоих. И Ярополка, пронзенного мечами в его шатре, и Олега, потому что Олег погиб под Овручем тоже по его вине. Кровью собственных братьев Владимир оплатил свое Великое Киевское княжение. И эти убийства тяжким грузом лежали на его сердце.
