— Иуда — вот кто должен судить меня! Не ты! Иуда и никто другой!
Тяжело дыша, Зимран пристально смотрел на нее.
— Ты у меня под носом вела себя, как блудница! Я убью тебя!
Фамарь увидела в его глазах слезы стыда и гнева, но она не хотела сдаваться.
— Отец, зачем ты избавляешь Иуду от трудностей? Почему на твоих руках должна быть моя кровь? Он оставил меня шесть лет назад! Пусть на его голову падет то, что случится со мной и моим ребенком.
Отец позвал слугу.
— Иди и скажи Иуде, что Фамарь забеременела в блуде! Спроси его, что он хочет сделать с ней!
Слуга побежал через поле. Зимран зло посмотрел на Фамарь.
— А ты, блудница, иди и жди.
Фамарь подчинилась. Она сильно дрожала. Ее ладони стали влажными от пота. Сердце трепетало.
Что, если Иуда не придет?
* * *
Новость о распутстве Фамари и ее беременности потрясла Иуду и привела его в ярость. Прошло шесть лет с тех пор, как он удалил ее из своего дома, и он ожидал, что она всю жизнь будет вести строгий образ жизни. Если он будет милостив к ней и позволит ей жить, то ребенок будет членом его семьи, кто бы ни был его отцом. Но он не мог допустить этого. И не хотел.
К гневу примешалась бурная радость. Фамарь предоставила ему возможность избавиться от нее. Она самым подлым образом согрешила против его дома, и судить ее было его правом. Вирсавия бы сейчас ликовала. В конце концов она оказалась права: Фамарь негодная женщина. Она стоила ему Ира и Онана! Самое мудрое, что он когда-либо сделал в своей жизни, — не отдал ей Шелу.
Пусть она страдает. Разве он не страдал из-за нее? Побивание камнями — это слишком легкое, слишком мягкое наказание. Пусть она почувствует тяжесть своего преступления, совершенного против него. «Выведите ее и сожгите! Сожгите, я говорю!» — кричал Иуда. Прежде чем слуга Зимрана скрылся за дверью, Иуда понял, что его судьба изменилась. Завтра можно начать искать подходящую жену для последнего сына, для Шелы. Пришло время строить свою семью.
* * *
Фамарь услышала за дверью шум и поняла, какое решение вынес Иуда. Мать причитала, отец кричал. Она закрыла руками лицо и стала молиться: «Господь неба и земли, помоги мне! Я знаю, что не отношусь к Твоему народу. Я знаю, что я презренная женщина. Но если Ты любишь Иуду, Своего сына, то спаси меня! Спаси дитя, которое я ношу!»
Акса поспешила в комнату.
— Иуда сказал, чтобы тебя сожгли. О Фамарь…
Фамарь не плакала, не умоляла о пощаде. Она быстро поднялась, откинула соломенный тюфяк. Сняв платок, завернула в него трость Иуды. Сняла с шеи перевязь с печатью и сунула их в руку Аксы.
— Отнеси эти вещи Иуде. Быстро иди, Акса. Скажи ему: «Человек, которому принадлежит эта печать и посох, — отец ребенка Фамари. Ты узнаёшь их?»
За дверью началась суета. Мать истерически умоляла отца, тот кричал:
— Я предупреждал ее! Я говорил ей, что случится, если она когда-нибудь снимет вдовье платье!
— Нет, ты не можешь…
— Прочь с дороги, женщина! Фамарь сама виновата!
Фамарь подталкивала свою кормилицу.
— Иди, Акса! Не подведи меня! Беги, женщина! Беги!
Как только та послушалась, Фамарь забилась в угол комнаты, где лучше всего могла бы защищаться. Вошли братья.
— Вы не окажете милости своей сестре?
— После того, как ты опозорила нас?
Ругаясь, они схватили сестру. Завязалась борьба. Им нелегко было справиться с ней. Наконец, они оттащили ее от стены и выволокли за дверь.
Отец стоял снаружи.
— Иуда велел сжечь тебя, и ты будешь сожжена!
Неужели они думают, что она так просто умрет? Неужели они думают, что она не будет бороться за жизнь своего нерожденного ребенка? Фамарь била ногами и царапалась. Она кусалась и кричала: «Тогда пусть Иуда и сожжет меня!» Они били ее, а Фамарь со всей своей яростью била их.
— Пусть он посмотрит, как исполняется его приговор! Дайте мне Иуду! Почему моя смерть должна быть на вашей совести? — Она пустила в ход ногти и зубы. — Пусть он сам предаст меня огню!
* * *
Иуда увидел женщину, бегущую к нему со свертком в руках. Сдвинув брови, он защитил ладонью глаза от слепящего солнца и узнал Аксу, кормилицу Фамари. Несомненно, она пришла просить о милости для этой презренной женщины.
Задыхаясь и качаясь от усталости, Акса упала на колени. Сверток она положила к его ногам.
— Фамарь послала меня…
Не в силах более говорить, она схватила край черного платка и дернула за него. На землю выкатилась трость — его трость. Потом она протянула руку и раскрыла ладонь, показывая ему красную перевязь с каменной печатью!
Иуда выхватил печать из ее руки.
— Откуда это у тебя?
— Фамарь…
— Говори громче, женщина!
— Фамарь! Она сказала мне: «Отнеси эти вещи Иуде и скажи ему: „Мужчина, которому принадлежит эта печать и посох, отец моего ребенка“».
Акса опустила голову, стараясь отдышаться.
Иуда почувствовал тошноту. Он поднял свою трость, и холод пронзил его тело. Блудница у дороги — это была Фамарь! Она переоделась и хитростью заставила его исполнить долг отца Ира и Онана по отношению к ней.
Чувство стыда охватило Иуду. Ни один его поступок не оставался незамеченным. Ничего он не мог утаить от Господа. Кожа покрылась мурашками. Волосы встали дыбом.
— Когда ты будешь действовать справедливо, Иуда?
Слова прозвучали в его ушах подобно тихому шелесту. Много лет назад их сказала ему Фамарь, но теперь они были произнесены другим тоном, мягким и пугающим, проникающим до самой глубины его разума и сердца. Он обхватил голову руками. Его обуял страх.
— Мой господин?
Акса широко раскрыла глаза.
Его сердце неистово стучало. Он закричал и побежал. Он должен остановить суд, который сам привел в действие. Если он вовремя не доберется до Зимрана, то еще две жизни будут на его совести — жизнь Фамари и ребенка, которого она носит. Его ребенка!
— О Господи, прости меня! — Никогда в жизни он не бежал быстрее, чем сейчас. — Пусть этот грех будет на моей совести!
Почему он не бежал так за измаильтянами? Почему он не спасал от их рук своего брата Иосифа? Теперь слишком поздно исправлять то, что было сделано тогда. О Боже, будь милостив, Бог моего отца Иакова! Дай силы! Сохрани жизнь ей и ее ребенку!
Ему навстречу вышли Зимран и его сыновья. Они почти волоком тащили Фамарь, а та сопротивлялась, как безумная. Братья били ее ногами, а отец тянул за волосы. Зимран толкнул ее к Иуде, не переставая ругаться.
— Отпусти ее! — закричал Иуда.
Когда Зимран вновь ударил Фамарь, Иуда закипел от ярости.
— Ударь ее еще раз, и я убью тебя!
Зимран не растерялся:
— Ты сам сказал, что хочешь, чтобы мы сожгли ее! И ты имеешь на это полное право. Она предала тебя, она вела себя, как блудница.
Фамарь, вся в пыли, с синяками и кровоточащими ранами на лице, стояла безмолвно. Она была избита, измучена и опозорена. Она стояла и молчала.
Лицо Иуды горело. Разве он когда-нибудь пожалел эту молодую женщину? Она терпела оскорбления от Ира, и он ничего не сделал, чтобы прекратить их. Она просила, чтобы он защитил ее права, попранные Онаном, а он посоветовал ей подражать блуднице. Она просила справедливости, а он бросил ее. Она никогда не кричала у городских ворот и не приводила его в смущение. Вместо этого она унизилась сама, одевшись в платье блудницы, для того чтобы родить для его дома ребенка. А потом, защищая его доброе имя, не выставила напоказ его грех, а тайно вернула ему его трость и перевязь с печатью.
Глаза Иуды наполнились слезами. Ему сдавило горло. Фамарь стояла перед ним, избитая и окровавленная, с опущенной головой, не произнося ни слова в свою защиту и ожидая, все еще ожидая, как ожидала всегда, что он будет честен и справедлив. «Когда ты будешь действовать справедливо, Иуда?»
— Я не сдержал обещания и не дал ей выйти замуж за Шелу.
— Может быть, но она не имела права распутничать под моей крышей!
Иуда заглянул в черные глаза хананея и увидел в них отражение собственного жестокого сердца. Фамарь задела гордость Зимрана, и он намеревался за это убить ее. Гордость Иуды была сокрушена. Не упрекал ли он Фамарь за грехи других? Безо всякого угрызения совести он отверг ее и бросил. Совсем недавно он испытал восторг при одной мысли о совершающемся над ней суде, зная, что в огне она умрет мучительной смертью. Он сотни раз согрешил против нее, и никогда не интересовался, чего ей стоили его грехи.
Теперь, когда его грехи настигли его, перед ним встал выбор: продолжать грешить или раскаяться.
Фамарь подняла голову и взглянула на Иуду. Он увидел, как вспыхнули ее глаза. Она могла разоблачить его прямо сейчас. Она могла бесконечно унизить его. Она могла рассказать, как обманула его на перекрестке возле Енаима, и сделать его посмешищем в глазах отца, братьев и всех, кто услышал бы эту историю. Иуда знал, что он заслуживает публичного осмеяния и даже худшего. Он видел ее гнев, ее отчаяние, ее скорбь. Он понял ее. Но это не изменило его намерения.
