вот из леса, в шлеме и с мечом, выходит светозарная девица.
— Я спасу тебя, возведу на престол, — говорит она королю. И эта девица — Поликсена… Работа валилась из её рук. Роброны и блонды государыни долгие часы она гладила совершенно остывшим утюгом, жгла воротнички, вышивала по канве, вместо алых, синие и зелёные розы.
— Влюблена, влюблена, — шептали о ней подруги-камеристки. Явилась в Петербург знаменитая ярославская ворожея, Варварушка. Все у неё гадали. Обратилась к ней и Пчёлкина. Она пробралась к ней на Охту, с женой Ипатьича, кучера государыни, в платочке и стареньком платьице.
Варварушка долго отказывалась гадать.
— Силы у меня нонче нетути, в косточки вся ушла, — говорила она. Провожатая Поликсены положила перед нею два рублёвика и конец холста. Варварушка стала гадать на кофе. Кучеровой жене, страдавшей запоем, так и сказала:
— Смерть тебе не скоро; блинком подавишься, только оживёшь.
Поликсене предсказала двух молодых и красивых женихов.
— Оба будут тебя вот как любить, и за одного, девка, ты бы и пошла, да не станется; не выйдешь и за другого.
— Почему? — спросила с испугом Пчёлкина.
— Через шум и через кровь.
— Что же, милостивая, — вмешалась кучерова жена, — родственники они, эти-то, кровные меж собой или просто побьются?
— Не родные, а дальние, и не побьются; только выходит через кровь и через шум, — подтвердила Варвара.
Кучерова жена приказала долго жить в ту же зиму, опившись до смерти запеканки-перцовки на именинах кумы, и никаким блином не давилась.
«Ну, и обо мне, знать, ворожея наплела», — думала, неравнодушно вспоминая гаданье Варварушки, Пчёлкина. Она читала «Эмиля» и вместе отдавала дань веку — верила снам и гаданьям. Когда в числе вздыхателей подвернулся ей кадет Мирович, она, разглядев тогдашний скромный, простой и добродушный до глупости вид влюблённого юноши, не раз с досадой спрашивала себя: «Да неужели ж этот?». Ей льстили страстные ухаживания Мировича, его преданность. Но она гнала прочь всякую мысль о возможности остановиться выбором над ним.
«Армейский пехотный офицеришка будет — не велика находка!» — говорила она себе, охорашиваясь в пышных янтарных локонах перед зеркалом. И вот его нет, он разжалован, выслан. Пожалела его Пчёлкина, даже поплакала о его судьбе. Но прошёл год — о Мировиче ни слуха. Жив ли бедный, робкий вздыхатель?
Наступила новая, особенно весёлая зима. Придворные балы сменялись концертами, концерты — маскарадами. Покойная императрица любила, чтобы хорошенькие из её свиты, не только фрейлины, даже камеристки, запросто являлись поплясать в её присутствии на обычных куртагах.
— Пора Пчёлкину замуж отдавать, — объявила раз государыня статс-даме Аграфене Леонтьевне Апраксиной на одном из маскарадов, где Поликсена с другими из светских девиц, в костюме нимфы, танцевала менуэт с наследником престола. — Ишь, Пётр-от Фёдорыч как перед ней ферлакурит [73].
— А и то правда, матушка-государыня, — ответила Апраксина, — нуко-си, летом и впрямь найдём ей жениха, а осенью, перед филипповками, сыграем и свадьбу.
— Но у Пчёлкиной чуть ли уж не припасён суженый, да он на войне, — заметил кто-то при этом.
— Тем лучше, — сказала Елисавета Петровна, — выпишем молодца — амуры раскончить… а к той поре, чай, и войне уж не бывать.
В конце той зимы подвернулся особый случай.
Служивший в военной коллегии, женатый на богатой купеческой дочке Ульяне Пусловой полковник Бехлешов должен был везти в чужие края, на воды в Спа, больную жену и вызывал для неё, через «Ведомости», знающую иностранные языки компаньонку. Ухаживания Петра Фёдоровича за Пчёлкиной не прекращались.
«Пусть проездится», — решила императрица, и стороной, через Апраксину, велела посоветовать своей камер-медхен принять приглашение Бехлешова. Пчёлкина была изумлена и вместе обрадована.
«Откуда такое счастье? — повторяла она себе. — Удаляюсь, кажись, от важного лица. Стало быть, я опасна… Вот что сулил и куда ведёт жребий».
Она получила отпуск до сентября и в мае через Дрезден и Вену с Бехлешовыми уехала за границу.
Поликсена часто писала оттуда Птицыным. Всё занимало её в чужих краях: невиданные нравы и обычаи, отменные от всего того, к чему она пригляделась в России, роскошные сады и парки, чистота и красота немецких городов и деревень. Разнообразное и оживлённое общество съехалось к модным целебным водам. Здесь был цвет расслабленной и изнеженной тогдашней европейской аристократии. Между больными было видно немало и раненых на войне, гремевшей невдали, в разбитой русскими войсками Пруссии.
Пчёлкина с Бехлешовой посещала курзал, с жадностью читала и переводила больной газетную болтовню и новые романы. На водах также произошло несколько романов. У какого-то лорда австрийский кирасир увёз дочь; жена рейнского богатого виноторговца бежала с парижским актёром. Поликсена тоже почувствовала себя неладно.
Полковник Бехлешов, привезя жену, думал пробыть в Спа не более недели и жил здесь целый месяц. Сопровождая жену и её компаньонку в прогулках, он сперва был весьма сдержан, потом стал, как бы случайно, оказывать ту или другую услугу Пчёлкиной: с заботливой вежливостью подсаживал её в экипаж, приносил ей с почты письма, покупал любимые лакомства, фрукты, а раз при жене подарил ей модного штофа на платье. Поликсена от подарка отказалась. Бехлешов начал искать предлога для беседы с нею наедине.
«Что бы это значило?» — думала она, теряясь в догадках, и всякий раз обрывала эти встречи. Больной стало хуже. Она разнемоглась от изменившейся погоды и несколько времени не выходила из своей комнаты.
Был тёплый, влажный после недавней грозы вечер. Бехлешов встретил Поликсену в небольшом саду при своей квартире, попросил её сесть на скамью и, после некоторого колебания, шепнул ей:
— Волшебница! я от тебя без ума.
— Стыдитесь, полковник! — вспыхнув, сказала Поликсена. — У вас сыновья в ученье, жена так хворает, а вы ведёте себя, извините, как мальчик…
— Но, милая лапушка, — ответил Бехлешов, загородив дорогу Пчёлкиной, — я всё для тебя, всё…
Поликсена метнула в него молнию из серых глаз, оттолкнула селадона [74] и молча ушла к себе наверх.
— Погоди ж ты, рыжая гордячка! Дам тебе отплату! — проворчал ей вслед взбешённый неудачей Бехлешов.
Любезничанья с Пчёлкиной толстенького, седого и короткого ростом куртизана прекратились. За чаем, обедом и за ужином он не говорил с ней почти ни слова. Жене его стало лучше, и Бехлешов начал укладываться с целью возвратиться в Петербург. Пчёлкина, чтоб смягчить разлад, собиралась просить его разузнать в коллегии о Мировиче, с которым она переписывалась и от которого, перед выездом из России, получила кряду два нежных письма.
«Спросит, не жених ли? — думала она, — нарочно скажу — жених… и побесится, и отстанет скорее… А чем же Мирович и не жених? — с горечью прибавила она и
