лицом шатко ковылял по переулку, пока не добрёл до прославленного кабака. Как говаривали, то было единственное место в столице, где прислуживали блудливые девки. Но сейчас пьянчуге было не до слухов, не до торговок телом – тем паче что в дырявых карманах и так не было ни гроша.
Проходя мимо кабака, мужик прислушался – иной раз гулянья щедры были на угощение, и мёд тёк рекой. К досаде же, на сей раз всё шло своим чередом, без громких распевов да розыгрышей.
Алёна славной была хозяйкой – питья в заведении всегда было вдоволь, и деньгам она знала счёт. Она верховодила цыганом Шурой, который прямо сейчас стоял да присматривал за девками. Шурка скверно понимал по-русски и на удивление хорошо справлялся со своей службой. В тот вечер хозяйка сидела в своих покоях, запершись изнутри на два оборота ключа. Лёгкий холодок подступил к её сердцу – смутное предчувствие точно кольнуло её.
* * *
Чёрная ночь дарует свой покров. По холодной сырой земле близ речного брега вновь и вновь мелькали босые белые ноги. Песок и глина оставались грязными пятнами и непременно бы замарали длинные подолы юбок, если бы на девичьих телах было бы накинуто хоть какое одеяние. Звонкий пересвист разносился во тьме.
Глухой удар камня о пень расшиб башку чёрной курице – благо птица не успела вскукарекнуть, иначе бы было всё насмарку. Чёрная вода реки безмолвствовала. Притаилась, точно пред греховным таинством, присмирила волны свои да едва-едва дрожала, лаская серый песчаный берег.
Корни деревьев корчились изломанными арками, завивая свои узоры, а звёзды, далёкие северные звёзды кротко взирали на землю. Переливистый смех да сокровенные пения – всё укрылось тьмой. Одна из ночных девиц повела головой, прислушиваясь к тихому шелесту рощи. Несколько мгновений она улавливала звуки из чащи – не иначе как мелькнула тень всадника – да в такой-то тьме кромешной много ль разглядеть можно? Девушка всё напрягала ясные очи свои, выискивая силуэт средь деревцев, да так дельного ничего не приметила. Так и воротилась она к своим подругам да пустилась в пляску кругом, ибо уж коченела.
* * *
В столице народ ежели и мог уповать, так токмо на Суд земской. Иной раз и впрямь добивались честного да праведного суждения, и премногие челобитные уж исполнял Челядин. Но пущай княже и был верховным судиёю, всяко же последнее слово было за опричниками. Они сидели много поодаль, и, верно, мало им нынче было дела до того, какой исход решается.
Многие скорбные лица приходили просить заступничества, и многим внимал Челядин с верным другом своим князем Даниловым. Из видных князей нынче никого боле не приметили. Скучая, толком-то без дела, так и сидели нынче при суде Басмановы да Григорий Скуратов. Алексей повёл головой, приметя девицу. Лицо её почти всецело укрывал платок, но всяко Басманов признал, что не так давно-то видал её. Скуратов, как Фёдор, заметя оживление Басмана, тоже приметил пришлую.
Девушка низко поклонилась, подойдя к опричникам в обход князей Челядина и Данилова – у земских и без неё много было люду. Алексей ухмыльнулся, довольно быстро признав блудливую девку, кою приводили в кабак не так давно. Её волосы торчали жёсткими космами, медленно и неровно отрастая.
– Чай, соскучилась по нам? – ухмыльнулся Скуратов.
Девица улыбнулась, да, видать, через силу, и всяко отдала поклон слугам государевым. Во взгляде её исподлобья было что-то лютое, свирепое. И всяко же голосок её звучал тихо и спокойно, когда она наклонилась к Басману-отцу и прошептала несколько слов. Опричник оборвал её на полуслове, поднявшись, он грубо схватил за затылок, стянул платок назад.
– Ой не ври, плехавая ты мразь! – приговаривал Алексей, отпустив девку, да огрел по лицу.
– Не вру, боярин! – взмолилась она, упав на колени и не смея поднять взора.
– Вон пошла, коли язык твой гнилой ещё дорог! – сплюнув, бросил Алексей.
Девка суетливо поднялась на ноги да ринулась прочь, боясь сыскать больший гнев. Басман опустился на своё место, и лик его суровый и впрямь омрачился.
– Отче? – вопрошал Фёдор.
Алексей угрюмо цокнул, мотнув главой.
– Вот сучка, будто нам делать нечего! – негодовал Басманов. – Поди, ещё за ведьмами чёртовыми давно не гонялись!
– Ведьмы? – нахмурился Малюта.
Басман-отец угрюмо кивнул. Фёдор потёр подбородок, глядя вслед доносчице.
– А эту девку по-любому прирезать пора, – произнёс молодой опричник.
Алексей и Григорий поглядели на Фёдора, не разумея смысла.
– Ежели и впрямь ведьмы беснуются нынче на земле Русской, стали бы они абы кому об том похваляться? – Фёдор пожал плечами.
– Думаешь, она одна из ихних? – молвил Басман, почёсывая бороду.
– А коли она лжёт слугам царским, то всё одно, что лгать самому царю, – просто заключил Фёдор. – Всё одно – девке несдобровать.
– Сперва бы разобраться, правду ли сказала, – молвил Малюта.
– И то верно, – кивнул Басман. – От чего не хватало – по болотам носиться в ночи кромешной! Там, поди, глаз выколешь да не видать ни черта!
– У вас, батюшка, верно, полно и прочих забот? – спросил Фёдор.
Алексей перевёл взгляд на сына.
– Уж совладаю-то с грешницами языческими, коли у тебя самого дел невпроворот, – продолжил молодой Басманов.
Старый воевода глубоко вздохнул да кивнул, потерев переносицу.
– От и славно, Федь, от и славно, – произнёс Алексей.
* * *
Из густого тумана вышла лодка, проплывая меж мусора, что бился подле причала. Дохлые рыбы белели своими животами, ведомые слабыми волнами. Падаль выносилась на берег, где очень скоро к своей расправе приступали чайки али поганые уличные коты с худыми боками и длинными лапами. Запах стоял поистине скверный, и князь Вяземский был много обрадован, когда наконец завидел старого лодочника.
Генрих со своею поклажей отбыл несколькими минутами ранее. Вяземский сошёл на лодку, готовясь к долгой переправе. Туман навеял смутную тревогу. Дряхлые руки лодочника бесконтрольно тряслись, и Афанасий и впрямь диву давался, как старик хоть что-то зрит сквозь здешний туман. То ли чутьё князя сыграло злую шутку, то ли плотная пелена, окутавшая всё вокруг, нагоняла скверные мысли, но всяко Афанасию почудилось, будто бы они сошли с пути.
Когда жалкое судёнышко постепенно стало сбавлять ход, опричник и вовсе обратился весь во внимание. Бдительность его обострилась боле, когда судно встало. Лодочник видел замешательство на лице опричника. Он осторожно глядел на князя, верно, будто бы сам боясь, как бы Вяземский не порешил его. Старик беспомощно поднял руки и будто начал выжидать какое-то время. Пущай испуг и сошёл с лица Вяземского, но не смятение.
– Какого чёрта? – вопрошал Афанасий, оглядываясь да пытаясь разуметь, за какой напастью они стали посреди пролива.
Едва ли
