- Во-первых, прибавка жалованья до десяти процентов и выше. Во-вторых, рабочие и мастеровые, прослужившие более года, будут пользоваться месячным отпуском...
- Но без сохранения содержания, - уточнил граф Доррер. - И вообще, господа, шельмовство нефтяных магнатов - первопричина возникших забастовок в Баку и на Челекене. Фирма братьев Нобель в Баку, спекулируя и богатея на ценах за нефть, а не на ее добыче, выдержала почти двухмесячную забастовку. Терпя убытки на добыче, они трижды больше получали на спекуляции, ибо обладают большими запасами скопившейся нефти в резервуарах.
- Не пойму, граф, за что же вы ратуете? - возразил Юнкевич. - Что же, по-вашему, лучше идти на Уступки, чем сдерживать забастовщиков! Вы прямо-таки заблуждаетесь... И вы, Георгий Иосифович, и вы, Хазар-хан.
- Однако, господа, вы заговорились, пора и честь знать, - вставил слово Дуплицкий. - Господин генерал просит всех к столу.
Леш выждал, пока господа усядутся, затем вышел из небольшого кирпичного домика с терраской и сел за крайний стол. Тотчас он поднял рюмку и произнес тост во здравие царствующего императора.
- А генерал - душка, - сказала мадам Юнкевич, ставя бокал. - Как он приятно посмотрел в нашу сторону. Стоило его ящерице приболеть, и сразу с генералом метаморфозы.
Лариса Евгеньевна приличия ради улыбнулась и поставила бокал к себе поближе, чтобы сидящий напротив адъютант Леша, капитан с белыми бровями и рыжими усиками, не добавил еще вина.
Едва выпили по первой, Дуплицкий велел наполнить рюмки и бокалы вновь. После первого тоста он снял пенсне, и теперь казался еще неприятнее оттого, что его серые глазки были глубоко в орбитах и колюче поблескивали оттуда, ощупывая всех.
Кто-то еще произнес тост, кажется, Ораз Сердар, и опять господа выпили. Архангельская на этот раз лишь пригубила бокал и поставила. Она слышала, как захмелевшие господа скрежещут вилками о тарелки, говорят о чем-то все сразу - спорят, доказывают друг другу что-то, и уже решила, что, слава богу, петь ей в этой пьяной компании не придется. Однако адъютант генерала побежал к автомобилю и вернулся с гитарой.
- Господа! - прокричал он зычным голосом. - Попросим Ларису Евгеньевну спеть... Что-нибудь душещипательное.
Все сразу загомонили, упрашивая ее, и захлопали в ладоши.
- Что именно? - спросила она, глядя в сторону, где сидел командующий с офицерами, действительным статским советником.
- Господин генерал просит что-нибудь цыганское!- ответил Дуплицкий.
Лариса Евгеньевна отодвинулась от стола, улыбнулась кротко сидящим, и, пробежав пальцами по струнам, запела:
Гори, гори, моя звезда - звезда любви приветная...
Голос ее слегка дрожал от волнения, но от этого казался еще прелестнее. Лариса была очень красива - с этим считались даже женщины, но сейчас она, одухотворенная пением, перевоплощаясь в самое страдание, вызывала еще большее восхищение. Не успела она закончить первый романс, как ее тотчас попросили спеть еще, и Архангельская завела свою любимую - «Гнедых». Вновь ей аплодировали... И освоившись совсем, почувствовав себя ничуть не ниже этих господ, она свободно заговорила с мадам Юнкевич и графиней Доррер.
- Нелли Эдуардовна, - обратилась она запросто. - Пойдемте на Фирюзинку - руки ополоснем после шашлыка.
- Да, пожалуй, - согласилась та, идя сбоку и расточая похвалы Архангельской.
Вскоре к ним подбежал генеральский адъютант.
- Послушайте, капитан, - кокетливо вступила с ним в игривый разговор Нелли Эдуардовна. - Почему вы не покрасите свои сивые брови в черный цвет? Мне больше нравятся чернобровые.
Женщины рассмеялись. Адъютант, дурачась, взял Архангельскую под руку и тут почти рядом послышался шутливо-угрожающий голос Леша:
- Адъютант, смотри у меня!
- Виноват, ваше превосходительство! - Капитан отошел от Ларисы Евгеньевны и заспешил к столу.
- Ну, миленькая, вам прямо-таки везет, - позавидовала мадам Юнкевич. - Даже сам генерал-лейтенант, этот сухарь, преданный слуга собственной супруги, к вам неравнодушен. Надо же!
Леш прошел мимо женщин и скрылся в своем домике. Архангельская и Юнкевич вернулись к столам. Тут уже был полный послеобеденный беспорядок. Многие встали со своих мест и курили в холодке под деревьями, другие играли в павильоне в бильярд. Некоторые ушли прогуляться по Фирюзе. Лариса Евгеньевна, взяв со стула гитару, отнесла ее и положила в автомобиль. - Миленькая, что же это вы?! - подходя, вдруг упрекнула ее графиня Доррер. - Идите, поухаживайте за генералом.
- С какой стати, ваше сиятельство! - Архангельская вздрогнула и покраснела от унижения и мгновенно вспыхнувшего негодования.
- Миленькая, он ждет вас! Он послал меня за вами... У него оторвалась пуговичка и надо ее пришить.
- Вот вы и пришили бы. - Лариса Евгеньевна гордо вскинула голову и окатила графиню презрительным взглядом.
- Боже, какое хамство. Вы только посмотрите на эту девицу. Я приказываю вам, ступайте к генералу. Вы же его секретарша, так займитесь благотворительством!
- В чем дело, что за шум? - подскочила Нелли Эдуардовна. - Вы так вздорите, что господа обратили внимание.
- Представьте себе, эта куколка - протеже какого-то жандарма Султанова, которую я обогрела и устроила на тепленькое место, не желает пойти к генералу и пришить ему пуговицу. - Доррер неприятно захихикала. - Неужели Леш хуже какого-то заштатного пристава.
- В самом деле, Лариса Евгеньевна, - умоляюще улыбнулась Нелли Эдуардовна. - Я бы на вашем месте не стала и задумываться... Все-таки, Леш - это... сами понимаете...
- Ну и ступайте к нему! - Оскорбленная и униженная, Архангельская повернулась и пошла к воротам...
Из Фирюзы она уехала по узкоколейке, в небольшом пассажирском вагончике. В нем было почти пусто, ибо солнце только-только забиралось в зенит, и назад, в Асхабад, никто пока не спешил.
В Безмеине она прождала целый час пассажирскую карету. Наконец подошел открытый дилижанс: лошадей выпрягли, напоили, дали сена. Объявили посадку. Лариса Евгеньевна заняла место впереди, и до самого Асхабада, беспрестанно думая о жутком нынешнем дне, устало смотрела на Копетдагские горы и зеленые холмы, еще не опаленные солнцем. Вернувшись домой и не застав отца - он ушел в госпиталь на ночное дежурство, - она упала на кровать и, плача, уткнулась в подушку. Пролежала, наверное, час или больше, и очнулась от стука в оконное стекло. Стучались в передней, окна которой выходили во двор. Выйдя, Лариса Евгеньевна приоткрыла дверь и увидела Лесовского.
- Боже ной, Николай Иваныч! - радостно воскликнула она. - Боже мой... Входите. Я только что вернулась из Фирюзы.
- Добрый вечер, Лариса Евгеньевна. - Он взял ее за руку, осторожно и пытливо заглядывая в глаза, и она, не справившись с чувством теснящейся в ней обиды и нахлынувшей радостью, заплакала, судорожно покусывая губы.
- Что с тобой? - тревожно спросил он, бережно обнимая ее, приткнувшуюся мокрым лицом к его плечу. - Ну, успокойся, успокойся.
- Нет, нет, я ничего... Это я так... Просто мне стало совсем хорошо оттого, что вдруг появился ты. После того вечера, когда я пела в городском саду, я все время жалела, что ты ушел.
- Была на то причина, - усмехнулся он, взяв со стола спички. - Может быть, зажжем лампу, уже темно.
- Да. конечно... О какой причине ты говоришь?
- Ты же была с кавалером... с офицером! Щеголь такой с черными усами.
- Ты не думай ничего плохого. Кранк - врач-гинеколог. Он порядочный человек... Во всяком случае, со мной он не позволяет ничего лишнего.
- Он бывает у тебя?
- Что ты! - возразила она и растерянно замолчала, не в силах сказать, что Кранк все-таки был у нее- делал ей операцию, а потом два или три раза заходил, справляясь о здоровье. Но это были посещения врача, а не кавалера. - В общем-то он ухаживает за мной, и, кажется, неравнодушен ко мне, но ты можешь быть спокоен. - Лариса опять посмотрела ему в глаза.
- Зачем ты оправдываешься передо мной? - сказал он как можно спокойнее. - Разве в этом Кранке дело... Позволь я сяду?
- Ну, конечно, садись. Сейчас я заварю чай. У меня есть пачка зеленого.
Лариса Евгеньевна зажгла примус, поставила на него эмалированный чайник и принялась накрывать на стол. Лесовский молча наблюдал за ней, стараясь увидеть изъяны в ее внешности, в движениях, в осанке, чтобы с сожалением сказать себе: «Не та уже Лариса - куда девалась ее девичья прелесть после встреч с жандармом!», но ничего подобного не находил - наоборот, она казалась ему еще краше, еще изящнее.
- А этот негодяй... пристав - он не приезжает к тебе? - Голос Лесовского задрожал, и Лариса Евгеньевна поняла: «Вот то главное, что всю жизнь будет стоять между нами».
- Не надо. Ради бога, не надо... - Лариса Евгеньевна безвольно опустилась на диван.
Лесовский сел рядом.
