Мое неприязненное молчание заставляло банкира быть более словоохотливым и искать в свою пользу новые доводы так, как ищут оправдания.
– Как римлянин ты признаешь лишь простые образы, и не можешь себе представить, какое огромное влияние оказывает· истинная религия. Она представляет собой нашу силу и в то же время является источником наибольшей опасности, поскольку возмутители спокойствия постоянно прибегают к нашим Писаниям, дабы оправдать свои действия. Конечно, ты мог бы возразить, что этот Иисус из Назарета, которого распяли накануне Пасхи, был праведником, небывалым исцелителем, великим пророком и не представлял собой никакой опасности! Не стану тебе возражать! Однако именно безобидный и честный человек, который собственной личностью и обещаниями лучшего будущего привлекает на свою сторону людей, представляет собой наибольшую опасность! Не имея политического образования и полагая, что действует во всеобщих интересах, он становится превосходным орудием в руках тех, кто рвется к власти! А им наплевать на то, что они могут уничтожить сложившуюся общественную систему и погубить нацию, передав ее в руки римлян! Единственная их забота – удовлетворить собственные амбиции и пусть даже на короткое время захватить власть! Поверь мне, каждый человек, выдающий себя за мессию, – политический преступник, и какими искренними не были бы его речи, он заслуживает смерти!
И словно опасаясь, что его слова выглядели не очень убедительно, он поспешил добавить:
– В любом случае, он виновен в богохульстве, что по нашему закону считается преступлением. Признаю, для таких людей, как мы, закон – не самое главное, однако, честно говоря, если бы этот Иисус хотя бы еще один раз вошел в храм, мы стали бы свидетелями больших беспорядков, зачинщики которых, используя его как щит, извлекли бы выгоду из ситуации и попытались бы захватить власть, а тогда пролилось бы немало крови! Пришлось бы вмешаться римлянам, и кто может предвидеть, что бы из этого вышло? Ликвидация нашей политической автономии! Пусть лучше умрет один человек, чем погибнет вся нация!
– Я уже однажды слышал эти слова – заметил я.
– Тогда забудь их! – был его ответ – Нам нечего радоваться его смерти. Наоборот! Я сам испытываю грусть, думая о нем, потому что не считаю его плохим человеком. Жаль, что он не остался в родных краях! Там, в Галилее, с ним ничего дурного не случилось бы, потому что его защищали даже сборщики налогов, и поговаривали, что даже сам комендант гарнизона в Калернауме был в числе его друзей.
Я понял, что совершенно бесполезно говорить о воскресении назаретянина; подобные речи лишь уронили бы меня в глазах моего собеседника, который счел бы меня человеком, неспособным к здравому рассуждению.
– Ты убедил меня, – сказал я после непродолжительного молчания, – и теперь я вижу, что по политическим соображениям его смерть была необходимой. Однако у меня есть привычка во время путешествий собирать информацию о всевозможных достопримечательностях: это позволяет мне затем развлечь своими рассказами друзей и даже иногда узнать что-то новое. Кроме того, меня весьма интересует вопрос чудодейственных исцелений. Как-то в молодости, в Антиохии, мне пришлось видеть сирийского мага, довольно искусного в этом деле. В Египте также существуют места паломничества, где творят подобные чудеса. Мне очень хотелось бы познакомиться с одним из исцеленных этим человеком, чтобы понять его методику.
И я воскликнул, словно мне в голову пришла неожиданная мысль:
– Лучше всего было бы познакомиться с одним из его учеников! У меня появилась бы информация из первых рук о том, что они о нем думают и каковы были его намерения.
– Они где-то прячутся или вернулись искать убежища в Галилею, – ответил мне Арисфен, и мне показалось, что в его голосе проскользнули нотки раздражения – Насколько я знаю, у него было двенадцать самых близких учеников, и один из них выдал синедриону место их ночного прибежища. Все они – кроме некоего Иоанна, выходца из хорошей семьи, получившего образование и даже изучавшего греческий – люди, не занимающие достойного положения в обществе: рыбаки с Тивериадского озера или что-то вроде того. Похоже, к ним присоединился один сборщик налогов, но они не представляют собой ничего интересного, от них ты немногое сможешь узнать. И все же…
Он на секунду умолк, посмотрел на меня и добавил:
– Хоть я не могу тебя понять, ведь ты мог бы прекрасно провести время в Иерусалиме, однако если ты испытываешь некоторое любопытство, у нас есть один член синедриона, Никодим, который мог бы быть тебе полезен. Этот человек – набожный эрудит, посвятивший всю свою жизнь изучению Писания. За ним; не замечено ничего дурного, хоть он и защищал на совете Иисуса. Я думаю, он слишком наивен, чтобы занимать столь важный пост! Кроме того, он не присутствовал на ночном заседании синедриона, потому что ему, конечно же, не хватило бы смелости приговорить назаретянина к смерти.
– Я слышал о нем, – сказал я – Не тот ли это человек, который снял царя с креста и похоронил его? Говорят, чтобы окропить саван, он использовал более ста фунтов ароматизирующих веществ!
Слово «царь» привело Арисфена в заметное раздражение, однако он не стал меня поправлять.
– Да ты и в самом деле все знаешь! – шутливо заметил он. – Его поступок, как и то, что сделал Иосиф из Аримафеи, конечно же, был знаком протеста, однако мы закрыли на это глаза! Иосиф – всего лишь один из Старцев, тогда как Никодим – израильский раввин и должен был бы вести себя более осмотрительно и не допускать необдуманных поступков, даже если они продиктованы добрыми намерениями! Хотя, возможно, таким образом они хотели объединить вокруг себя существующую внутри синедриона оппозицию и тем самым ограничить власть первосвященника.
Эта мысль ему неожиданно понравилась, и он воскликнул:
– О! А я вовсе не был бы противником подобной политики! Наглость Каиафы достигла такой степени, что наносит вред нашей торговле. Право продавать предназначенных в жертву животных и обменивать деньги на территории храма он предоставил только своим родственникам. Ты не поверишь, но во дворе храма у меня нет ни одного обменного стола! Как знать, может этот простодушный Никодим проводит верную политику? То, что двор храма превращается в базар, неправильно и незаконно, однако конкуренция не повредила бы на рынке обмена денег. От этого выиграли бы и паломники, которым не пришлось бы так много терять от курса, установленного Каиафой.
Его дела меня не интересовали, и я прервал его:
– Мне хотелось бы встретиться с Никодимом, однако боюсь, что перед римлянином его дверь окажется закрытой.
– Да нет же, дорогой друг, то, что вы римлянин будет для него наилучшей рекомендацией! – возразил Арисфен. – Наши эрудиты почитают за честь, если римские граждане обращаются к ним за разъяснениями относительно нашей религии. Тебе достаточно представиться человеком, страстно желающим побольше узнать о Боге. Подобное стремление откроет тебе здесь все двери, не налагая никаких обязанностей. Однако если хочешь, я с удовольствием отрекомендую тебя ему.
Итак, мы договорились, что он отошлет раввину записку, в которой сообщит о моем пожелании, а на следующий день с наступлением темноты я зайду к нему.
Я взял немного денег, а остальные оставил в банке. Арисфен предложил мне услуги самого опытного гида, который мог бы открыть мне все потайные двери к предлагаемым в Иерусалиме удовольствиям, однако я ответил, что дал обет воздержания после истощающей зимы, прожитой в Александрии. Он поверил сказанному и выразил восхищение моей силой воли, сожалея, однако, что из-за этого, я теряю немало приятных минут.
Мы расстались как добрые друзья, и он проводил меня до порога, предложив в сопровождающие слугу, который громкими возгласами освобождал бы мне путь, от чего я также отказался, не желая привлекать к себе внимания. Наконец в последний раз он заверил меня в своей преданности. Он действительно оказался самым любезным из всех иудеев, с которыми мне приходилось встречаться, однако почему-то у меня не возникло к нему симпатии: его объяснения, лишенные предрассудков, пробудили во мне расчетливость мысли и недоверие.
Вернувшись в Антонийскую крепость, я узнал, что Клавдия Прокула неоднократно посылала за мной, и поспешил подняться на башню в занимаемые ею комнаты. Она как раз отдыхала: но быстро набросив на себя легкую шелковую одежду и шаль на плечи, вышла со своей подругой мне навстречу. Ее глаза оживленно горели, а морщины на щеках разгладились.
– Марк! О Марк! – воскликнула она, взяв меня за обе руки. – Царь иудеев воскрес!
– Разве прокуратор тебе не рассказывал, что ученики Иисуса этой ночью похитили его тело? – спросил я – Об этом со слов шести легионеров был составлен официальный протокол.
Клавдия раздраженно притопнула ногой:
