— Сейчас в Париже вы — единственная родственница мадам д'Аржила? — спросил он.
Леа чуть было не пустилась в объяснения насчет уз родства между ней и Камиллой, но потом раздумала.
— Да.
— Не скрою, что я встревожен. Этой женщине нужен полный покой. Рассчитываю на вас. Нельзя допустить, чтобы ее волновали.
— По нынешним временам это будет непросто, — с иронией заметила Леа.
— Знаю, знаю, — вздохнул врач, выписывая рецепт. — Но все-таки, насколько возможно, постарайтесь ее уберечь от волнений.
— Попытаюсь, доктор.
— Нужно, чтобы рядом с ней кто-то находился постоянно. Вот адрес сиделки. Позвоните ей от моего имени. Надеюсь, она свободна. Завтра зайду снова. Пока же строго соблюдайте все предписания. Они на рецепте.
Сиделка, мадам Лебретон, овдовевшая еще в войну 14-го года, прибыла к шести вечера и взялась за дело с решительностью, которая Леа не понравилась, но успокоила. Ей была невыносима мысль, что придется провести ночь в квартире Лорана и снова лицезреть слезы Камиллы. Записав ее номер телефона, мадам Лебретон сказала ей, что она может уйти, ни о чем не беспокоясь.
У сестер де Монплейне царил полнейший беспорядок. Лиза намеревалась немедленно двинуться в Монтийяк, тогда как ее сестра настаивала на том, что следует подождать дальнейшего развития событий.
Увидев тетю Лизу в дорожном костюме, со шляпкой набекрень, с прижатым к груди противогазом сидящей на одном из чемоданов, Леа засмеялась. Лиза сердито сказала:
— Всю ночь с места не двинусь.
Альбертина провела Леа в малую гостиную.
— Думаю, нам не удастся заставить ее внять голосу рассудка и придется уехать. К тому же звонили твой отец и мать, настаивая на том, чтобы ты поскорее вернулась домой.
— Я же не могу. Камилла больна, и нет никого, кто за ней бы присмотрел.
— Возьмем ее с собой.
— Ее нельзя тревожить.
— Но я же не могу бросить тебя одну в Париже! И отпустить одну эту безмозглую Лизу!
— Тетушка, это же нелепо. Немцы далеко, и наша армия их сюда не подпустит.
— Наверное, ты права, и мы напрасно беспокоимся. Попытаюсь урезонить Лизу.
Ей помог Франсуа Тавернье, который заехал справиться у Леа о здоровье Камиллы. К той его не допустила сиделка.
Он заверил трясущуюся Лизу, что, пока он в Париже, ей нечего бояться. Она согласилась не уезжать до понедельника, следующего за Троицыным днем, не сомневаясь в том, что Дух Святой осенит командующих вооруженными силами.
— К тому же, мадемуазель, разве мы не находимся под защитой Святой Женевьевы, покровительницы Парижа? Сегодня во второй половине дня большая толпа собралась в соборе Сен-Этьен-дю-Монт. Та же картина в Нотр-Дам, где премьер Поль Рейно в окружении министров-радикалов и епископов молил Святую Деву защитить Францию. В храме Сакре-Кёр на Монмартре на органе исполнили «Марсельезу». Небо с нами, не будем в этом сомневаться.
Франсуа Тавернье говорил так серьезно, что Леа, наверное, обманулась бы, если бы не подмигивание, показавшее, что на самом деле следует думать об этой тираде.
— Вы правы, — сказала успокоенная Лиза. — Бог с нами.
На следующий день к Камилле вернулись силы, а щеки порозовели. По ее просьбе Леа приобрела карту Франции, потому что ей хотелось, как она говорила, точно представлять, где находится Лоран, и наблюдать за продвижением французских войск в Бельгии. Большой холст Макса Эрнста был снят и заменен картой, где с помощью пестрых флажков Леа отмечала позиции французской и немецкой армий.
— К счастью, — сказала Камилла, — он не в армии Жиро, а в Арденнах, недалеко от линии Мажино.
— Франсуа Тавернье утверждает, что именно там находится самое уязвимое место французской обороны.
— Это неправда. Иначе в последние дни не было бы столько увольнительных! — горячо возразила Камилла.
— Мадам д'Аржила, подошло время укола, — войдя без стука, сказала мадам Лебретон. — Вам еще нужно и отдохнуть. Скоро появится доктор и будет недоволен, если найдет вас такой возбужденной.
Будто уличенный в шалости ребенок, Камилла покраснела, пробормотав:
— Вы правы.
— Мне пора идти, надо проверить, не натворила ли тетя Лиза каких-нибудь глупостей. Она так напугана, что способна на все, — поднимаясь, сказала Леа.
— Стоит мне подумать, что вы не уезжаете только из-за меня!
— Не заблуждайся. У меня нет сейчас ни малейшего желания уезжать. Здесь куда забавнее, чем в Лангоне и даже в Бордо.
— Забавнее, забавнее… — проворчала сиделка.
Леа и Камилла с трудом удержались от беззвучного хохота.
— Не забудь завтра захватить газеты.
— Завтра газет не будет. Троицын день, — ответила, поправляя шляпку перед зеркалом, Леа.
— Верно, совсем забыла. Помолюсь, чтобы этих гадких бошей прогнали. Приходи завтра пораньше.
— Договорились. Отдыхай.
Переходя улицу Гренель, Леа, углубившаяся в собственные мысли, толкнула прохожего. Извинившись, она узнала мужчину, посоветовавшего ей купить книгу Селина. Тот тоже ее узнал и, приподняв шляпу, поздоровался.
— Вашей подруге понравилась книга?
— Не знаю, но, похоже, вы посмеялись надо мной, рекомендуя ту книгу.
— Неужели вы так думаете?
— Да. Но это не имеет значения.
— Действительно. Извините, я не представился. Рафаэль Маль.
— Знаю.
Он посмотрел на нее с удивлением, к которому примешивалось беспокойство.
— Может, у нас есть общие друзья?
— Не думаю. Мне надо идти. До свидания, месье.
— Не уходите так, мне хотелось бы снова с вами встретиться. Как вас зовут?
Леа услышала, как отвечает, сама толком не зная, почему:
— Леа Дельмас.
— Ежедневно около часа дня я бываю на террасе кафе «Два болванчика» и был бы рад угостить вас.
Кивнув, Леа молча удалилась.
На Университетской стояла тишина: в квартире никого не было. С тревогой Леа спрашивала себя, не вернулось ли к Лизе страстное желание уехать, захватившее также Альбертину и Эстеллу. Но долго мучиться ей не пришлось — в сопровождении служанки вошли тетушки.
— Если бы ты видела, сколько собралось народу! И какой порыв! Бог не может нас покинуть, — воскликнула Лиза, снимая смешную розовую шляпку с крупным букетом фиалок.
Снимая серый жакет, Альбертина спокойно подтвердила:
— Да, это было волнующе.
— Уверена, эти молитвы и процессии не оставили бошам никаких шансов, — идя на кухню, добавила Эстелла.
— Откуда вы? — спросила Леа.
— Мы пошли в Нотр-Дам, куда на молебен приглашают всех парижан, — поправляя волосы перед одним из венецианских зеркал прихожей, ответила Лиза.
Леа вошла в малую гостиную, где ей бросился в глаза совершенно новый огромный радиоприемник.
— Приобретение твоей тети Лизы, — пояснила Альбертина, отвечая на немой вопрос Леа.
— Старый сломался?
— Да нет. Но ей хотелось, чтобы рядом с кроватью находился постоянно, денно и нощно, включенный приемник. Она слушает даже Лондон.
Леа повернула ручку аппарата. После недолгого молчания и потрескивания они услышали:
«…Первые составы с бельгийскими и голландскими беженцами прибудут на Северный вокзал послезавтра. Всем лицам, желающим выразить свое сочувствие к этим несчастным, следует обращаться во французский Красный Крест».
— Мы туда съездим, — твердо заявила Альбертина. — Леа, позвони механику в гараж; пусть завтра с утра он подгонит машину к дому. А я посмотрю с Эстеллой, что есть у нас дома из продуктов и одежды.
Приехав на следующий день к Камилле, Леа застала ее в слезах стоявшей на коленях перед радиоприемником, несмотря на мольбы зашедшей ее проведать Сары Мюлыптейн и ворчание мадам Лебретон.
— Оставьте меня, замолчите. Я хочу послушать последние известия, — кричала она. — Ах, это ты, Леа? Скажи им, пусть оставят меня в покое.
— Я скоро вернусь, — попрощалась Сара.
После ее ухода Леа властно вытолкала сиделку из спальни.
— Послушай, они повторяют коммюнике французской Ставки.
«…Между Намюром и Мезьером противник смог создать два небольших предмостных укрепления — в Уксе, к северу от Динана, и в Монтерме. Третье, более крупное, образовано в лесу Марфе, вблизи Седана…»
— Посмотри на карту, этот лес Марфе совсем рядом с частью Лорана.
Подойдя к карте, Леа сначала показала пальцем на Седан, а затем на Муари, где находился Лоран д'Аржила.
— Да нет, это в двадцати километрах.
— Что такое двадцать километров для танков и самолетов? Они бомбят всюду. Неужели ты забыла о том, что случилось в Польше, где кавалерия атаковала немецкие танки? Истреблены! Они были все истреблены! Не хочу, чтобы то же самое произошло с Лораном, — визжала Камилла.
Леа ничего не говорила, она рассматривала карту. Красный флажок, указывавший место, где располагался 18-й егерский, выглядел пятнышком крови на обозначавшем лес зеленом пространстве.
