что это розыгрыш. Отдал распоряжение подчиненным навести справки, кто таков автор столь дурацкой записки. Оказалось, князь действительно существует и имеет репутацию драчуна, повесы и дуэлянта. А агенты охранки проинформировали, как себя ведет ДДС в Москве, добиваясь расположения известной нам особы.
Наконец Дмитрий дал телеграмму своему тестю: "КТО ТАКОВ ДРУЦКОЙ СОКОЛИНСКИЙ И НАСКОЛЬКО ЕГО ПОВЕДЕНИЕ СЕРЬЕЗНО ВОПР". Получил ответ: "СЕЙ ПАРШИВЕЦ ЗАДЕВАЕТ ЧЕСТЬ СЕМЬИ ЗАКРЕВСКИХ НЕССЕЛЬРОДЕ ЗПТ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРОУЧЕН".
Тут уже сомнения все развеялись, и пришлось задуматься совершенно серьезно. Драться на дуэли с этим сопляком? Нет ничего глупее. И к тому же Нессельроде стреляет скверно. А холодным оружием вовсе не владеет. Можно, конечно, устроить русскую рулетку: в барабан "кольта" вставить один патрон, раскрутить, а затем, по жребию, в лоб себе стрелять по очереди. Но такая перспектива тоже мало радовала. Не пойти ли цивилизованным путем — обратиться в суд, обвинив соперника во вмешательстве в чужую частную жизнь? Но молва, молва! В светских салонах двух столиц скажут, что обер-гофмейстер испугался дуэли, занялся крючкотворством, поступив не как русский, а как немец. А зато дуэль создает ореол загадочности, романтической тайны и в глазах общественного мнения ценится весьма высоко. Правда, дуэли в России запрещены царем. Что, естественно, никогда никого не останавливало. Стало быть, стреляться? Проучить этого задиру, чтоб отбить охоту приставать к чужим женам? Ну а если тот убьет Нессельроде? Ведь убил же Дантес Пушкина! Умереть, не добившись справедливости, уступить мерзавцу, потерпеть полное фиаско? Глупо вдвойне. Что же делать, что делать?
Ничего не придумав путного, Дмитрий разразился следующим письмом: "Милостивый государь! Вы смешны и жалки в своих притязаниях. Я навел справки и поэтому знаю из надежных источников: между Вами и моей супругой ничего не было, нет и быть не может, а мой тесть чуть ли не спустил Вас с лестницы после разговора. Вы наглец и ничтожество. С Вами не стреляться надо, а судиться, чтобы выслать до конца дней на каторжные работы. Коль хотите остаться целы, пропадите из моей жизни, чтоб ни я, ни мои родные Вас не видели и не слышали. А в противном случае будете пенять на себя. Искренне не уважающий вас граф Нессельроде".
А Друцкому, признаться, только этого и нужно было. Он мгновенно прислал записку: "Милостивый граф! Вы не только негодяй, но и трус. С удовольствием пристрелю Вас, как собаку. Жду Ваших секундантов по такому-то адресу".
Словом, отступать было уже поздно. Дмитрий поехал к своему другу, подполковнику лейб-гвардии, чтобы взять хотя бы несколько уроков дуэльного мастерства. Этот же подполковник согласился стать секундантом, взяв себе в напарники еще одного подполковника. И они оба пригласили врача (по тогдашним неписаным правилам, начинать поединок без доктора воспрещалось). А потом поехали к князю и его секундантам (тот снимал квартиру на Лиговке). Сразу обговорили условия: барьер в 15 шагов и от него — по десять шагов с каждой стороны; стрелять только от барьера; осечку считать за выстрел; не более трех выстрелов каждому, до первой крови. Время назначили — раннее утро в воскресенье, 26 октября. Место — за городом, на берегу Кузьминки, не доезжая Шушар.
Дмитрий Нессельроде побоялся рассказать отцу о своем опасном намерении, зная наперед: Карл Васильевич сразу возмутится, обругает и отдаст распоряжение Дубельту с ходу арестовать Друцкого-Соколинского. С точки зрения здравого смысла, так и следовало сделать. Но общественное мнение… Черт его возьми. Почему мы рабы общественного мнения?
И какое нам дело, что о нас подумает Пупкин или Тютькин? А считаемся, считаемся и идем на поводу…
Ночь с субботы на воскресенье он почти не спал. Написал три предсмертных письма: Лидии — с объяснениями в любви и мольбой о прощении; Карлу Васильевичу — с благодарностью за все доброе, что железный русский канцлер сделал для покойной жены и приемного сына; сыну Толли — чтобы тот прочел, когда вырастет, — с пожеланиями жить честно, поступать по совести и не поминать лихом своего незадачливого папку. За ночь не выпил ни полграмма спиртного, как учил его друг-подполковник: чтоб наутро не дрожала рука и в глазах не двоилось.
Прикорнул на часок, а в четыре уже проснулся, и пора было собираться. Вдруг пришло спокойствие. Хуже нет сидеть в ожидании чего-то, а когда уже происходит само действие, то озноб отступает. Мышечная работа снимает стресс. Двигаешься, ходишь, весь сосредоточен на сиюминутных задачах, мысли заняты, руки заняты, и не так страшно.
Прибежал слуга, доложил, что коляска подана. Дмитрий надел цилиндр.
— Коли станут спрашивать, отвечай, пожалуй: барин отправились по делам и когда будут, неизвестно.
— Слушаю, ваше сиятельство.
Не спеша спустился по лестнице. Утро было серое, хмурое, ветер сильный, гнал по мостовой опавшие листья и обрывки газет. Не успел дуэлянт выйти из парадного, как из подворотни выбежала черная кошка и, шмыгнув, перебежала дорогу перед коляской. "Скверная примета, — подумал Нессельроде как-то отстраненно. — Стало быть, убьют. Или сильно ранят. — Но волнения по-прежнему не было, чувства притупились. — Впрочем, суеверие — суть язычество. И в приметы верить нельзя". Сел в коляску.
— Трогай, трогай, голубчик. Едем на угол Невского и Лиговки.
Ветер норовил сбить цилиндр с головы, приходилось держать его рукой. "Видимо, нагонит волны с Финского, — про себя отметил обер-гофмейстер. — Снова быть наводнению. Только я, возможно, этого уже не увижу. Ну и пусть. Гадкий, скверный мир. Состоящий из подлостей и измен. Жизнь вообще бессмысленна. И ее не жаль. — Он вздохнул. — Бедный Толли. Не подозревает еще, куда попал. И во что благодаря мне и Лидии тут ввязался. Нам с ней было хорошо, сына произвели, а ему теперь мучиться. И бороться за место под солнцем. Лучше не иметь детей вовсе. Меньше будет на свете несчастных".
На углу Невского и Лиговки взял в свою коляску доктора и двух подполковников. Друг спросил:
— Настроение, самочувствие какое?
— Да неплохо вроде.
— Руки не дрожат, это важно. Удалось поспать?
— Час, не больше.
— Это скверно.
Выехали за город. Мокрая, жухлая трава. Опустевшие дачи. Холод, осень.
По мосту переехали через речку Кузьминку — приток Невы.
— Вон они, уже стоят.
— Вижу, вижу.
Князь показался Дмитрию совсем юным. "Этот хлюст претендует на мою Лидию? Жалкий комедиант. Клоун". Поздоровались, обменялись деловыми репликами. Дуэлянты скинули верхнюю одежду и остались в одних сорочках: если что, меньше ткани попадет в рану. Ветер свистел в ушах. "Пневмония обеспечена, — равнодушно подумал Нессельроде. — Но теперь значения уже не имеет". Секунданты проверили оружие, чтобы было по три патрона в каждом, и отмерили расстояние в шагах.
— Сходитесь!
Место
